но с красными просветами. Главное было в том, чтобы командир их не перепутал, иначе смеху не оберешься, если он вручит мне погоны медика. Это будет позором, ибо, как говорится на флоте: «Я никогда не сменю благородный штурвал на медицинскую клизму!»
Коля-шкаф глянул на меня мутным взглядом. Я представился по случаю присвоения очередного воинского звания. Он перевел взгляд на лежащие на столе погоны, протянул руку к одним, с красными просветами, отдернул руку, перевел взгляд и ухватил мои погоны. Покачнулся, я перехватил одной рукой погоны, другой удержал его за локоть. Коля-шкаф не упал, а я был с погонами старшего лейтенанта.
Ровно 24 месяца, день в день, проходил я в лейтенантских погонах, и сознавать себя «старшим» было чертовки приятно. По флотской традиции вечером мы крепко обмыли мое новое звание и новое звание нашего доктора с друзьями. На новые погоны я сразу прикрепил бронзовые неуставные звездочки. Вообще, я любил попижонить. Есть грех. На тужурке и кителе у меня всегда были бронзовые выпуклые пуговицы, на погонах старшего лейтенанта красовались литые бронзовые звездочки и огромные, «железнодорожные» молотки, так как я был инженер — старший лейтенант.
Перегрузки реакторов атомных подводных лодок в городе-заводе, раньше именовавшемся Молотовск, расположенном недалеко от старинного Архангельска, чередовались одна за другой…
Однажды, собираясь утром на службу и натягивая свой рабочий китель, я неожиданно вспомнил, как мальчишкой, скучая по отцу, бывшем долго в море, открывал дома створку платяного шкафа и прижимался лицом к его кителю, пропахшему корабельными запахами, кораблем, а значит — папой.
Сейчас и мой китель пах суриком, железом, маслом, одним словом, всем тем, что определялось двумя словами — корабельный запах.
Работы по перегрузке реакторов — Операция № 1 — тяжелые, «грязные» в радиационном отношении работы. Перед началом работ мы переодевались в санпропускнике в спецодежду с тесемками вместо пуговиц, чтобы случайно оторвавшаяся пуговиц не упала внутрь реактора. На ноги надевали бахилы, на голову шапочку, а на руки — анатомические перчатки. После этого получали у службы дозиметрического контроля дозиметры со шкалой до 50 рентген. Контролировал полученные нами дозы врач-радиолог — Доктор, как мы его звали, мой приятель, с которым мы в одно время прибыли на перегрузочный комплекс и в один день получили звания старших лейтенантов. Но даже в самом сильном подпитии из Доктора невозможно было вытянуть никакой информации по этому вопросу.
— Все нормально, старик, — обычно отвечал он.
Сколько на самом деле я получил доз, не знаю до сих пор.
В дальнейшем, мой друг Доктор — врач-радиолог — совершит подвиг, добровольно, первым поднявшись на страшно загрязненную радиацией крышу атомной станции в Чернобыле, проведя разведку радиационной обстановки на самом зараженном участке. Об этом подвиге напишет газета «Красная Звезда» назвав моего другом «Фантомом». Но он не был фантомом, он был живым, энергичным парнем и отличным другом. Его наградят орденом Красной Звезды, но здоровье его после этого окажется подорванным…
Пока же мы ничего не знали о будущем, и жизнь нам казалась прекрасной и удивительной. Мы были товарищами, друзьями, вместе было много пережито, и всегда он был, оставался и остается офицером — Офицером с большой буквы!
Через много лет станут известны причины Чернобыльской трагедии. Это была цепь грубейших ошибок и так называемый «человеческий фактор». Как показало расследование, еще на стадии разработки программы эксперимента, суть которого заключалась в том, что решили проверить возможность использования кинетической энергии турбогенератора для обеспечения электропитания циркуляционных насосов в случае обесточивания. Подобный режим очень интересовал военных, ведь подобное отключение электроэнергии может произойти при военных действиях. Этот эксперимент предлагали другим станциям, но те отказались, а руководители Чернобыльской станции сочли себя достаточно компетентными, чтобы взяться за рискованное дело, при этом был допущен ряд грубейших ошибок. Эксперимент почему-то считался электротехническим, не влияющим на ядерную безопасность, поэтому не согласовывался ни с генеральным проектантом, ни с главным конструктором, ни с научным руководителем. Программой не были предусмотрены дополнительные меры безопасности и даже, снижены штатные: предписывалось отключить систему аварийного охлаждения реактора на весь четырехчасовой период испытаний.
Примерно за сутки до начала эксперимента мощность реактора была снижена наполовину. В итоге длительное время активная зона реактора находилась в режиме «отравления» продуктами ядерного распада, что привело к дальнейшему понижению мощности. В этих условиях персонал принял роковое решение о поднятии мощности, приступив к извлечению регулирующих стержней. Все это время «отравление» продолжалось, а операторы поднимали один стержень за другим. В момент аварии внизу оставалось только шесть стержней!
Начался эксперимент, но из-за снижения оборотов насосов, подключенных к турбогенератору, мощность реактора возросла до 530 мегаватт. Персонал осознал опасность, и начальник смены дал команду нажать кнопку аварийной защиты. Проблема заключалась в том, что каждый из стержней аварийной защиты имел на своем нижнем конце алюминиевый вытеснитель, поглощающий нейтроны намного хуже, чем вода. Введение вытеснителей в активную зону спровоцировало резкий рост потока нейтронов, что повлекло скачкообразный рост мощности реактора и интенсивное парообразование. Реактор в буквальном смысле закипел! Аварийный разгон сопровождался гидроударами и отключением света. Через четыре секунды мощность в сто раз превысила номинальную! Скачок давления в технологических каналах вызвал их разрушение, после чего произошел чудовищный взрыв!
Спустя две секунды прогремел второй взрыв, причиной которого стало воспламенение смеси кислорода с водородом, образовавшимся из воды. При этом обвалилась часть здания и наружу было выброшено около четверти всего графита и часть топлива. Поток горячего воздуха поднял в атмосферу радиоактивную смесь из продуктов ядерного распада на высоту, превышающую 1200 метров. Произошло загрязнение не только тридцатикилометровой зоны, но и значительных территорий Украины, Белоруссии и России. Достигло загрязнение и Финляндии. Кстати, оттуда и пошла по миру первая информация о радиоактивном загрязнении.
Атомная энергетика не прощает ошибок.
Цикл перегрузки длительный, поэтому окончание каждой из перегрузок, как и положено, отмечали в офицерском ресторане «Белые ночи», сокращенно на флотском жаргоне именовавшемся — «РБН». Канистра спирта ставилась оркестру, чтобы он весь вечер играл только по заявкам перегрузчиков.
За столом сидели по заведенной традиции: сначала старшие офицеры, на шкентеле стола — младшие. На столе лафитники с разведенным спиртом чередовались с неразведенным. К концу вечера все это перемешивалось, и по небрежности пролитая рюмка с неразведенным спиртом, случалось, переливалась в пепельницу, которая могла неожиданно вспыхнуть от окурка. Весело!
Заканчивали вечер традиционно: свет в зале ресторана выключался и официантки на подносах выносили мороженое, политое спиртом и горящее голубым пламенем. Было эффектно!
Рядом с рестораном «Белые ночи» находилась и до сих пор находится горящая двумя красными огнями вешка, и
