день и сделать то, что нужно. Он не сомневался, что Бог ответит, поговорит с ним, но когда открыл глаза, увидел на ветке ворону. Черноглазая, неподвижная, птица смотрела на ящик, и Ливай ощутил укол страха. Он не доверял этим птицам. Слишком безмолвные, слишком внимательные к делам людей. А еще о воронах рассказывали всякие истории, и эти истории шли от бабушкиной бабушки, истории о воронах и душах недавно умерших.
Истории о душах, которые скручиваются и сгорают в долгом падении.
Ливай развел руки и склонился над ящиком, укрывая его от птиц. Долгую секунду ворона молча смотрела на него, потом взмахнула крыльями и перелетела на соседнее дерево. Ствол его обуглился и почернел от удара молнии, а развилка на обращенной к реке стороне осталась мертвенно-белой. Птица нашла место в компании из дюжины себе подобных, каркнула и умолкла. Ни перышка не шелохнулось. Вся стая молча взирала на Ливая, и в какой-то момент холодок коснулся его сердца. Пропасть ворон на вершине мертвого дерева.
«Пропасть ворон».
Голос обескуражил его. Он не был голосом Бога. Маслянисто-гладкий и вкрадчиво-сладкий, он наполнил голову Ливая и влил ему в рот сахарный вкус. Ливай попытался подняться, но лодыжка подвернулась, и боль снова прошла через все тело судорогой. Он закусил губу и перекатился на спину. Вокруг него от земли поднимался горячий воздух. Ливай посмотрел вверх и увидел, что птицы снялись с насиженного места и кружат, хлопая и шелестя крыльями и исторгая стоны из мертвого леса. Он пощупал лодыжку — под пальцами как будто каталась дыня распухшей плоти. Растяжение или даже перелом, а случилось это, должно быть, когда он прыгнул в реку. Тогда даже не почувствовал, но чувствовал теперь. Ливай оперся на ногу, и нервы как будто полоснуло лезвием, так резко и сильно, что он даже вскрикнул.
Посмотрел на серое, с металлическим отливом небо и услышал тот же странный шепот.
«Пропасть ворон».
Теперь голос напугал его.
— Где Ты? — взмолился он, обращаясь к Богу.
Но никто не ответил. Небо опустело, и мертвый лес еще долго двигался — вниз и вверх, из стороны в сторону — после того, как птицы улетели.
Только через час Ливай собрался с силами и предпринял еще одну попытку встать и пойти. Лодыжка отозвалась выстрелом боли, и тогда он решил ползти. И пополз — по берегу, вверх по течению реки, роняя тихие слезы и волоча за собой ящик.
Глава 22
С таким наплывом фургонов медийных служб больничная автостоянка не справилась. Парковались они так плотно, что Чарли едва ли не с боем отстоял свободную полосу — на тот случай, если потребуется «Скорая» для доставки пациента. Служебные обязанности Чарли в том и заключались, чтобы охранять парковку, стоять у двери и не пускать посторонних. Он стоял под портиком, моргая от слепящих вспышек.
Это интервью было его пятым.
Чарли поднял руку и, игнорируя шумную толпу, подарил все свое внимание репортерше с Четвертого канала. В реальной жизни она была так же мила и красива, как и в телевизоре. Как кинозвезда на афише.
— Прямо вон туда. — Чарли протянул руку. — Влетела через тот въезд. Вихлялась, будто пьяный сидел за рулем. Из стороны в сторону. Наскочила вон на тот бетонный блок, отскочила и остановилась уже вот здесь. — Чарли снова поднял руку и указал на то место, где стоял. — К счастью, я парень проворный.
Репортерша кивнула, ничем не выдав своих сомнений. Живота Чарли хватило бы на троих.
— Продолжайте, — попросила она.
Чарли почесал лысеющую макушку.
— Ну, в общем-то, всё.
Репортерша мило улыбнулась.
— За рулем был Джонни Мерримон?
— Точно, он самый. Я его с прошлого года помню. Такое трудно забыть. Тогда повсюду были фотографии его сестры-близняшки. Они так похожи… Но сегодня мальчишка был весь изрезан, грязный. А машина полна крови.
Репортерша бросила взгляд на камеру.
— Джонни тринадцать лет…
— Ему нельзя садиться за руль…
— Но девочка с ним была, Тиффани Шор.
Чарли кивнул.
— Та самая, которая пропала. Да, она. О ней тоже в газетах писали.
— Вам не показалось, что Тиффани ранена? Пострадала? — В глазах женщины мелькнул огонек. За накрашенными губами блеснули идеальные зубы.
— Вот насчет этого ничего сказать не могу. Наручники были. Плакала, а когда мы попытались забрать ее из машины, принялась кричать. Ухватилась за руку Джонни и не отпускала.
— Что можете сказать о Джонни Мерримоне? В каком он был состоянии?
— В каком состоянии? Да уж… Он был похож на дикого индейца.
— На дикого индейца?
Репортерша придвинула микрофон. Чарли сглотнул и отвел глаза от ее губ.
— Да. Черные, как смоль, волосы, и глаза тоже черные. Худой, как хорек, без рубашки. На шее перья и кости — я даже череп видел, ей-ей, череп, — да еще и физиономия разрисована… типа красными и черными полосами.
Репортерша оживилась.
— Боевая раскраска?
— Ну мне-то он просто грязным показался. Грязный, с сумасшедшими глазами, не в себе. И дышал так, словно десять миль пробежал.
— Он был ранен?
— Порезан. Вроде как ножом. Порезан и весь в крови и грязи. В руль вцепился, мы едва его из машины вытащили. Там такое было… — Он покачал головой. — Месиво.
Она подсунула микрофон еще ближе.
— Вы полагаете, что Джонни Мерримон спас Тиффани Шор от похитителя?
— Насчет этого не знаю. — Чарли помедлил, позволив себе заглянуть в вырез ее платья. — Я так скажу: какими-то больно уж спасенными ни он, ни она мне не показались.
* * *
Хант стоял в ярко освещенном коридоре с вымытым до блеска полом, в котором, пусть и в искаженном виде, отражался он сам. На виске пульсировала жилка, от груди к лицу по коже разлился горячий кислотный румянец. Разговор с шефом полиции шел трудно, и Хант с трудом сдерживался, чтобы не задушить босса на месте.
— Как же ты его пропустил? — Шеф, невысокий мужчина с покатыми плечами и растекшейся линией талии, имел репутацию человека нетерпимого и отличался инстинктом выживания, свойственным в наибольшей степени политикам. Обычно ему хватало благоразумия не мешать Ханту, но этот день обычным не был. — Господи, Хант, он же отъявленный педофил и состоит на особом учете.
Детектив мысленно посчитал до трех. Мимо прошел доктор, потом худенькая медсестра с пустой каталкой.
— Мы допрашивали его дважды. Он разрешил обыскать дом. Мы обыскали. Все было чисто. И он не единственный состоящий на учете педофил. Были и другие. Людей на всех не хватает.
— Это не объяснение.
— Последний раз он нарушил закон девятнадцать лет назад.
