Лис лизнул собственный нос и наставил его по ветру. Сквозь множество нахлынувших запахов он немедленно уловил один, тревожный.
— Собака. Вне всяких сомнений, собака. Но зачем ее занесло на болота? Да еще одну, без хозяина. Заблудилась, что ли?
— Наверное, — откликнулась О-ха. — Человеческого запаха не слышно. Наверняка собака отбилась от хозяина и случайно забрела сюда. А может, она ранена? Как ты думаешь, чего нам от нее ждать? Причинит она нам вред?
Камио покачал головой, но все же сказал, что этой ночью им обоим лучше не выходить. О-ха улеглась в кабине, опустила голову на плечо лиса и попыталась заснуть, но беспокойство не отпускало ее. Несколько раз лис будило поскуливание, доносившееся со стороны дамбы, — эти заунывные звуки резали уши и бередили душу. Но никто из них не решался пойти на разведку, ведь это могла быть ловушка. Да и вообще, безрассудно было идти на запах собаки, их злейшего врага.
Когда наступил рассвет, лисы заметили, что на дамбе кто-то шевелится. И в самом деле там был пес. Принюхавшись и вглядевшись, О-ха узнала его: это был Хваткий, в прошлом неумолимый охотник за лисами, ныне сторож на ферме. Пес находился в плачевном состоянии. Бока его ввалились, морда осунулась, — похоже, он умирал с голоду. Из глотки его вырвались душераздирающие звуки, — вероятно, люди, услышав их, преисполнились бы сочувствия и со всех ног кинулись бы утешать пса, но лисы не склонны к сентиментальности, и воплями их не проймешь. Во взгляде Камио мелькнуло презрение.
— Что это он так разоряется? — пробурчал лис. — Если попал в переделку, надо из нее выпутываться, а не причитать. Воем горю не поможешь.
— Он думает иначе, — заметила О-ха. — И сейчас он не просто воет, он зовет на помощь. Собаки считают, это самый надежный способ выпутаться из беды.
Хваткий тем временем заметил катер, наполовину затонувший в тине и скрытый зарослями камыша. По брюхо проваливаясь в вязкий ил, пес двинулся к убежищу лис. Один раз он угодил в топкое место и едва не скрылся в трясине с головой, но, сделав невероятное усилие, уперся лапами в плавающий на поверхности обломок дерева и выкарабкался. По мере приближения пса волнение О-ха все возрастало.
— Он идет сюда, — прошептала она. — Что же делать?
Камио тоже растерялся. Но, быстро оценив ситуацию, он решил, что объясниться с Хватким надо прежде, чем пес доберется до катера и на твердой палубе почувствует себя увереннее.
— Эй, ты, пес! — окликнул Камио. — Чего тебе здесь надо?
Хваткий, осторожно переступавший по ненадежному дну, остановился и устремил взгляд на катер. Несомненно, он понял по диалекту, что с ним разговаривает лиса. Но запах пса, донесшийся до О-ха и Камио, свидетельствовал лишь об облегчении, словно Хваткий нашел наконец то, что искал.
— Лиса? — проворчал пес. — Конечно лиса, я ведь еще вчера почуял лисий запах. Вас здесь должно быть двое, лис и лисица. Нюх у меня неплохой, да, очень даже неплохой, хотя меня и посадили на цепь. Глядите, я почти дошел. Я устал и проголодался. Хочу отдохнуть. Сейчас доберусь до вашего катера.
— Вот как? — проронила О-ха.
Надо бежать, немедленно бежать, подсказывал ей инстинкт.
— Да, сейчас я доберусь до вашего катера. Но, слово чести, вас я не трону, поняли?
Из его вислогубой пасти вместо слов вылетало нечленораздельное рявканье, но так говорят все охотничьи собаки — глотки у них словно чем-то забиты. По этому косноязычному выговору охотничью собаку можно сразу отличить от любой другой.
— Значит, ты нас не тронешь? — насмешливо фыркнул Камио. — Спасибо, приятель, ты очень добр. Прямо камень с души снял. Смотри только, как бы тебя самого не тронули. Сейчас ты не в лучшем положении: один неловкий шаг — и будешь пускать пузыри в трясине. А мы, лисы, легкие, можем на болоте хоть плясать. К тому же, как ты верно заметил, нас здесь двое. И мы здоровы и полны сил. А ты один, и, судя по твоему виду...
Но Хваткий, не слушая, уже добрался до палубы, попытался на нее вскарабкаться, однако сорвался и шлепнулся в грязь. Тем не менее он грозно прорычал:
— Что, рыжие бестии, вообразили, что справитесь с охотничьей собакой! Ха, не смешите! На своем веку я прикончил лис больше, чем шерстинок на ваших поганых трубах.
— Хвостах! — взвизгнула О-ха, которую это охотничье словечко заставило содрогнуться.
— Что? Хорошо, будь по-твоему, хвостах так хвостах. Мне без разницы. Только запомните хорошенько, — рявкнул он, — я смолоду привык убивать, перекусывать шеи и ломать хребты. Мои челюсти несут смерть. Мои зубы остры и крепки. Я жесток, свиреп и беспощаден. Я не знаю жалости. Лишь полугодовалым щенком я понял, что «убить лису» — это два слова, а не одно. Скольких лис я загонял и...
Тут он прервался, вновь попытавшись забраться на палубу, и снова упал. Запыхавшийся, обессиленный пес беспомощно распластался в грязи. В эту минуту и О-ха, и Камио не составило бы труда разделаться с ним: изнуренный голодом, Хваткий еле шевелился и со всех сторон его окружала вязкая трясина.
— Обещаю. Не трону вас, — выдохнул он. — Слово. Чести.
Хваткий смолк, чтобы немного перевести дух. Лисы не сводили глаз со своего жалкого противника. «Может, нам уйти отсюда? — спросил Камио у подруги. — У нас есть время, пока пес не очухается». Но О-ха считала, что оставлять столь удобное жилище, как катер, будет с их стороны неосмотрительно, — на болотах они вряд ли найдут более подходящий дом. Хваткий, полагала она, сейчас и цыпленка не загрызет, не то что лису.
И они не двинулись с места, хотя все нервы О-ха были натянуты и она наблюдала за собакой с тревогой и недоверием. Разумом она понимала, что опасности нет, но нутро ее восставало против столь близкого соседства с охотничьим псом. Она чувствовала: Камио тоже не по себе, хотя в зоопарке он жил рядом с могучими, злобными хищниками.
Наконец Хваткий отдышался, сделал еще одну попытку и оказался на палубе. Протиснувшись в кабину, он первым делом набросился на остатки лисьей пищи.
— Какая гадость, — бурчал он, с отвращением морща нос и с жадностью глотая кусок за куском. — Соленая дрянь. Хоть бы кусочек приличного мяса.
— Посмотри только на этого наглеца, — обернулся к подруге Камио. — Жрет, так что за ушами трещит, да еще и хает. Слушай, ты, давай-ка сам иди добудь себе приличного мяса. Мы не собираемся тебя угощать!
— Эй, не забывайся! — прорычал Хваткий. — Говори со мной повежливее! Иначе я шкуру с тебя спущу, рыжая бестия!
— Воздержись от подобных любезностей, — огрызнулась О-ха.
— Тебе что, не нравится, когда тебя зовут рыжая бестия? А как тебя назвать иначе?
В ответ Камио подскочил к псу и укусил его за нос.
— Без грубостей! А то смотри, спину переломаю! — грозно взревел Хваткий, хотя на глазах у него выступили слезы. — На первый раз, так и быть, прощается. Но посмеешь сделать это еще — пеняй на себя.
У Хваткого не хватило сил даже как следует облизать укушенный нос. Лисы поняли, что пес на последнем издыхании и, вполне возможно, не дотянет до вечера. Как бы ни хорохорился Хваткий, взгляд потухших глаз выдавал его. Камио налетел на пса, не разобравшись, что тот слаб, как котенок, оставшийся без материнского молока. Казалось бы, лис должен был устыдиться, увидев, что связался с полуживым соперником. Но Камио не мог сочувствовать своему заклятому врагу, который всю жизнь преследовал его соплеменников и, опьяненный кровью, рвал их на куски.
— Оставь его, Камио, — сказала О-ха. — Он ничего нам не сделает. Пора на охоту, а то скоро прилив. Идем.
Пока они охотились, пошел сильный дождь, и лисы с радостью предвкушали, что, вернувшись на катер, напьются пресной воды, которая скапливалась на днище. В тот день они нашли трех убитых гусей, — возможно, люди выпустили в птиц пули, предназначенные лисам, собакам и барсукам. Неизбывный Страх еще не улегся, и им надо оставаться в болотах, поняли О-ха и Камио. Одного гуся они припрятали в зарослях тростника, а двух других унесли с собой. Каждый вцепился зубами в шею птицы и потащил так, что тяжелое тело гуся волочилось по земле. Лисы никогда не перекидывают добычу за спину, хотя некоторые люди полагают, что они переносят увесистых птиц именно так, наиболее удобным способом.
Вернувшись домой, они обнаружили, что Хваткий жив и вылакал всю дождевую воду, впрочем, глаза его потускнели еще больше. Пес был истощен до крайности, ребра его натягивали облезлую шкуру, словно железные обручи. Пока лисы ели, он не сводил с гусей жадного взгляда. Наконец О-ха и Камио до отказа набили животы и отошли от добычи. Тогда пес, урча, набросился на остатки гусей. «Ишь разлакомился, надо бы его отогнать», — лениво подумала О-ха. Но лисица было сыта и потому не жалела мяса. Она улеглась, опустив голову на пушистый бок Камио. Лис тоже не стал мешать Хваткому, и пес наелся до отвала. Глаза его немедленно загорелись живым блеском. Он устроился на обшарпанном сиденье в кабине и заснул. Меж тем наступил прилив, катер захлестнула солоноватая вода, и в маленьких водоворотах закружились гусиные перья и кости.
