пролежал на каменном полу пещеры? Два часа? Шесть? Он не знал. Казалось, что не спал – не мог заснуть. Спина болела… Лежать можно только на животе, а так спать он не привык. Из полубредового сумбура мыслей всё же выстроилась логическая цепочка. Выстрел, который слышал Николаич, по-видимому, был сделан по Валере. И по всему выходит, раз он не появился в лагере и не предупредил, – либо ранен, либо убит, либо поймали. Эти, в чёрном, шли на захват целенаправленно, о нас им было известно, значит, сдал нас кто-то из местных. Роман, наверное… Это более-менее понятно. Непонятно, почему сразу стреляют? Чем мы опасны? Не было никогда такого. За что убивают? Валить отсюда, из этой страны! И как можно скорее. Я ведь в сторону Монголии летел? Где-то близко должна быть граница.
Тучи ворочались по небу, закрыли солнце. Пустыня внизу из красной превратилась в бурую. Морщась от боли в спине, сел, привалившись плечом к скале. Развернул крыло. Пуля, чиркнув по голой спине, прошла через крыло – выбила перья у самого основания, остались торчать какие-то ошмётки. Удалось подцепить зубами. Вырвал несколько обломков перьев. В общем-то и не больно. Вполне терпимо. Интересно, отрастут или нет?
Промелькнула тень. Хлопанье крыльев. На обломок скалы у входа в пещеру тяжело опустился орёл. Казалось, раскрошит камень растопыренными когтями. Замер, косит злым жёлтым глазом, готовый сорваться в любой миг. Большой. Сильный. Красавец! Чёрное оперение с коричневой подпалиной, с белой бахромой на шее. Клюв загнут остриём вниз.
Вот тут кто обитает.
Замерев, смотрели друг на друга: хозяин неба – и этот пришлый не пойми кто… то ли человек, то ли птица. И словно пружина разжалась – отвёл орёл взгляд, дёргано по-птичьи завертел головой, переступал по камню, устраиваясь удобнее, снова замер, нахохлившись.
Смотри-ка, не боится. А если я встану – улетит?
Медленно, с трудом, поднялся на ноги, выпрямился. Спина горела, каждое движение сопровождалось болью. Голова кружилась. В какой-то момент показалось, что упадёт, потеряет сознание.
Орёл повернул голову, уставился – ненависть, злость плещется в жёлтом глазу. Стало не по себе под этим взглядом. Не улетает. Переступает по камню, весь подобрался, клюв чуть приоткрыт и – клёкот откуда-то изнутри, из-под перьев, глухой, мрачный. Хозяин! Ничего не скажешь… Даёт понять – убирайся! Нет уж… Придётся тебе потерпеть.
– Ну что? Дружить будем?
Клёкот в ответ.
– Ладно-ладно, не ругайся. Там – твоё место, а здесь – моё. Договорились?
Медленно, чтобы не растревожить спину, опустился сначала на колени, потом лёг набок.
Подступили сумерки, природа замерла, притихла в ожидании приближения ночной тьмы. Ни ветерка. Тучи застыли, не переползают больше по небу. Между ними протискивались лучи заходящего солнца, как снопы света от далёкого прожектора, направленного вверх.
В то время как темнота постепенно заполняла пещеру, сам он наливался изнутри жаром. Казалось, кожа на лице натянулась красной горящей маской, болели глазные яблоки, плавающее среди мечущихся черных и оранжевых кругов под закрытыми веками. Спина пульсировала болью. Словно волны крови прокатывались по спине, утыкались в невидимую преграду, накапливались и прорывали её, неслись дальше, ударяя болью в голову, в мозг. Пить! Очень хотелось пить. Язык стал сухим инородным телом, распух, мешал дышать. Проваливался в спасительный сон, в бред, но ужасаясь происходящему там, выныривал, выдирался наружу, стонал и проваливался снова. Мысли метались. Я могу судить? Кого? Ольгу за то, что врала? Зачем Ольгу? Кто я? В коконе из жара. И она – вся в жаре. Печёт! Под кожей. Сладко. Меня обернули. Фольга, нагретая солнцем. Духовка. Руки, рукавица. Сейчас достанут. Противень чёрный, страшный, маслом обмазанный. Задвинут! Склонились, рассматривают. Клюёт, рвёт когтями спину! Ребро вывернул, отрывает! Повернуться! Отогнать! Обратно в жар! Не трогайте! Николаич упал. Лицом в камни. В камни! Лицом! Жар он не всего жрёт, он только под кожей. Прослоечка между кожей и мной – она горит. Мне хорошо. Греет… Калачиком свернулся, жду… Сейчас все придут. Валерик, Олечка, Серёжа… Ванька вернулся! Дай, дай обниму! Дурак ты лохматый, как же я без тебя! Пить! Губу вывернуло. Пить!
Утренняя серость. Черный обломок скалы у входа, чёрный силуэт большой птицы на нём. Смотреть было больно.
Шорох. Сорвался с камня орёл, канул вниз и тут же вынесся, набирая высоту, скрылся из вида.
Один. Опять один. Закрыл глаза.
Солнце добавило света, но серость до конца не разогнало. Пелена облаков жалась к земле, наваливалась сверху, давила.
В очередной раз очнулся от монотонного жужжания – кузнечик или сверчок? – какая-то живность рядом. Наконец сообразил, что звенит в ушах, тонко и непрерывно. Мысли путались, не цеплялись одна за другую. Закрывал глаза, и звон в ушах постепенно превращался в журчание ручейка, что бежит внизу среди камней. Вода холодная, прозрачная. Заставил себя сесть. Нужно было вниз к воде. Иначе сдохну. Выгорел весь от жара. Ни капли воды в теле не осталось. Хотел подняться – не смог – сил не хватило. Полз к краю. Не думая, не соображая. Нужно было к воде.
Наверное, бы разбился… Почти отвесная скала. Только слететь, а сил слететь вниз у него не было. Но что-то выключилось в больном организме, пока медленно полз к краю, – он то ли потерял сознание от слабости, то ли забылся в горячечном бреду. Замер, вытянувшись, не добравшись полметра до края. Не видел, что там, где степь заваливалась за горизонт, небо почернело, налилось свинцовой тяжестью – надвигался грозовой фронт.
С первыми каплями дождя прилетел орёл. Уселся на обломок скалы нахохлившись. Время от времени встряхивал головой, словно старался отмахнуться от редко падающих капель.
Потемнело. Резким порывом ветра взъерошило перья на груди птицы. Понеслись низко оторвавшиеся от основной чёрной массы, затопившей небо, ошмётки туч. Рванула молния узким кинжальным зигзагом, разрезая небо. Выкатился раскат грома – звонко, оглушительно. И накрыла стена дождя.
Он очнулся от бьющих по спине капель. Было больно и одновременно приятно. Казалось, капли шипят, ударяясь о его горячую спину. Повернул голову, стараясь поймать пересохшим ртом. Увидел нахохлившегося орла, поливаемого дождём. И ещё увидел струю воды, которая хлестала сверху, над входом в пещеру. Подполз. Подставлял под струю раскрытый рот, захлёбывался, кашлял и пил, пил, пил…
Блаженно растянулся на мокрых камнях. Спина чесалась, но боль отступила. Смотрел на падающую сверху полупрозрачную стену дождя, занавешивающую вход в пещеру, на нахохлившуюся птицу, застывшую среди этого водного месива. Молнии рвали небо, словно старую мокрую тряпку. Столкновение неуклюже наползающих друг на друга чёрно-лиловых туч сопровождалось оглушительными раскатами
