на водительское сидение, упёрся ногой в распахнутую дверцу.
– Дальше что? – спросил устало. – А с этим…
– Сейчас ребята притащат.
В свете фар было видно, как двое, забросив автоматы за спину, волокут, подхватив за подмышки, по земле тело. Голова свесилась вниз, видна голая беззащитная шея. Принесли, положили в траву возле бампера. Молочно-белая спина в ярком свете фар залита чёрной кровью.
– Переверните! – не то попросил, не то приказал Максим.
Лицо запрокинулось небритым подбородком вверх, глаза незряче уставились в тёмное небо.
Стояли, сгрудившись, рассматривали. Таких они ещё не видели. Кто-то, присев на корточки, оттянул крыло, развернул – заиграло чёрными блестящими перьями.
– Эк, мужика-то угораздило… – произнёс кто-то из темноты.
Максим вдруг понял, что смотрит на лежащее перед ним тело и не воспринимает его как человеческое. Какой-то природный выверт. Они не такие, как мы. Сразу стало легче. Оглядел сгрудившихся возле тела бойцов. Михаил сидел на корточках, трогал рукою перья на крыле.
– Двое остались… – произнёс задумчиво.
– Всё! Хватит глазеть. – Максим брал ситуацию под контроль. – Давайте его в кузов. Василий, выключай фары. Выстрелы услышали, свет увидят – разбегутся. Дальше – пешком. Где Аксым?
Фары погасли.
– А нет его… Видно, оклемался и ушёл под шумок, сука!
– Ну и чёрт с ним! Дальше сами. Ущелье – вот оно.
Глава двадцать первая
Выстрелы услышал Николаич.
Подняло, как только за Валерием закрылась дверь. Сидел в темноте возле неприбранного стола, кряхтел, стараясь самостоятельно приладить крюк к крылу, – иногда получалось быстро, но не сейчас. Будить рукастых не хотелось, старался справиться сам. С крюком хоть что-то можно делать. Полешки подцепить, в печку засунуть, чайник поставить.
Выстрелы прозвучали глухо, еле слышно. Замер, прислушиваясь. Тишина.
– Валя! – окликнул, не заботясь о том, что разбудит спящих. – Ты слышал?
Валентин спал, отвернувшись к стене, уткнувшись лицом в тряпьё, служившее подушкой. Промаялся всю ночь, стараясь заснуть, но как только поднялся Валера, а следом Николаич, и стали доноситься привычные звуки начинающейся барачной жизни – как поленом по голове ударили, провалился в сон.
– Валя! Валя, проснись! – Николаич несильно ударил по торчащей голой ноге.
– Что? – Валентин сел, мотая головой. – Зачем разбудил? Ведь только заснул.
– Стреляли, – коротко произнёс Николаич.
– И что? – Валентин никак не мог проснуться, находясь на грани сна и действительности.
– Валеры нет…
– А где он? Давно его нет?
– С полчаса. Летает, наверное…
– А где стреляли? – Валентин никак не мог сопоставить воедино то, что говорил Николаич.
Зашевелилась Ольга. Села на нарах, приглаживая руками волосы.
– Далеко, – отозвался Николаич. – Ладно… я выйду. Оля, поставь чайник, пожалуйста.
Ольга молча встала, собрала одну в другую грязные миски, оставшиеся на столе с вечера. Сдвинула на край стола кружки, подхватила чайник, вылила старую заварку в поганое ведро, что стояло возле двери. Налила в чайник воду, поставила на печку. Присела на корточки, щепочкой приоткрыла заслонку, заглянула внутрь и подбросила ещё пару полешек из кучи, лежащей на полу. Всё делала молча, сосредоточенно, словно механическая кукла, которая задвигалась, потому что кто-то её включил.
Валентин, сидя на нарах, смотрел, как она бродит по бараку в слепом утреннем свете, и вдруг понял, что она другая! Это другая Ольга. Не та, которую он знал в Москве, не та, которая напряжённо вела машину и сразу засыпала от усталости, стоило остановиться, не та девчонка… дочка Валерия Палыча. Женщина. Молодая женщина отрешенно смотрела в серое окно. Уставшая, чужая… У которой своя жизнь. Которая врала. Которая с Валерием Палычем… И никогда уже, подшучивая, не попросить: «Дочка, почеши мне спину, пожалуйста! Жуть ведь как чешется.»
Загудело пламя в печке, потянуло дымом из-под неплотно прикрытой заслонки. Похрапывал Сергей на верхних нарах.
Что там Николаич про выстрелы говорил?
Поднялся с нар, обогнул Ольгу, застывшую возле стола, и вышел наружу.
Серый рассвет, промозглость и туман среди скал. Он знал, уже видел, что всё изменится в минуту. Сейчас солнце чуть поднимется, озарятся светом горы, туман забьётся в щели распадков, заголосят птицы, засверкают капельки росы на траве. Наступит новый день. Радостный, открытый.
Николаич сидел на чурбачке в стороне от барака. Крыльями упирался в землю. Валентин подошёл со спины, встал, разглядывая жидкие спутанные волосы, едва прикрывающие лысину на макушке. Николаич почувствовал, но голову не повернул.
– Слышно что-нибудь? – спросил Валентин.
– Нет.
– Может слетать, посмотреть?
– Под пулю попасть хочешь? Сиди уж… Если это охотники местные, то нам до них дела нет. Главное, чтобы они нас не увидели. Меня смущает, что Валеры нет. Как бы… – не договорил, замолчал.
– И что делать будем?
– Ничего. Ждать.
Хлопнула дверь. Обернулись. Из барака вышла Ольга, завернула за угол.
Тропинка едва угадывалась, петляя между навороченными грудами камней. Шла осторожно, боясь поскользнуться, – роса по утрам выпадала обильная. Нагнулась, подняла с земли тонкий шест с намотанной на конце грязной белой тряпкой и воткнула между камней. Втыкать этот шест с тряпкой она придумала сама. Дверь в туалете, кое-как сколоченном из горбыля, отсутствовала. Шест поднят – туалет занят. Хоть какое-то уединение… не надо постоянно опасаться, что кто-то появится, увидит… Устала находиться среди мужиков, так хотелось вымыться, переодеться в чистое, остаться одной. Часто снилась комната на Патриарших, свет настольной лампы, шкаф с книгами, выступающий из сумрака, разложенный диван, белые чистые простыни. Свернуться калачиком под одеялом, почувствовать себя маленькой, ни о чём не думать…
В туалет не зашла, обогнула, спустилась по тропе чуть ниже, зашла за выступ скалы и быстро присела.
Ущелье, по которому они поднимались в лагерь, было как на ладони. Среди камней, весело поблёскивал ручей под лучами восходящего солнца. По склону разбросаны редкие низкорослые деревья с тонкими стволами и размашистой кроной. Камни выступают черными горбами среди молодой зелёной травы. Рваные остатки тумана цепляются за них, стараясь удержаться.
Небо над головой наливалось синевой, и совсем рядом попискивала какая-то птица.
Внизу, там, куда ещё не добрались лучи солнца, где деревья стояли гуще, пряча под своими кронами остатки ночной темноты, вверх по ущелью цепочкой поднимались одетые в чёрное люди.
Зоркий сокол, он же Денис Перхотин, в одиночку поднимался по левому склону ущелья. Он вышел сразу, как только решили оставить машину и двигаться к альплагерю пешком. Остальные ещё возились внизу, разбирая оружие, подгоняя амуницию и упаковывая мёртвого крылатого в брезент. Ему поставили задачу подняться выше лагеря, занять позицию и, если крылатые поднимутся в воздух, стрелять на поражение. Шел налегке, прижимая к груди чехол с полуразобранной винтовкой.
Ситуация не нравилась, не было определённости. Возможные события в
