сказал Боннивал. — Не думаю, что мсье
le juge сегодня нуждается в тебе.
— Все правда в порядке? — Она поднялась, чтобы поддержать судью с другой стороны на ступеньках.
— Мы, он пережил небольшое потрясение. Можешь идти, спасибо тебе.
— Нет, стойте, юная леди, — заявил судья с привычной желчностью. — Я плачу ей не за лень. — И добавил мягче: — Ты не заваришь нам травяной чай? Пожалуйста.
Он протянул Боннивалу ключ от двери, и все они зашли в дом.
Мари отправилась на кухню готовить чай, а мужчины пошли в кабинет в задней части дома.
— Вы уверены, что хотите видеть ее тут? Нам нужно многое обсудить наедине.
— Правда? — Судья тяжело опустился в свое инвалидное кресло. — Да, полагаю, что нужно, но мне нечего скрывать, к тому же очень скоро об этом узнает каждый житель Вошеля. — И добавил печально: — Какая теперь разница?
— Я все еще не могу поверить.
Боннивал непочтительно уселся за стол, от потрясения забыв о субординации, но тут же поднялся, стоило Мари внести в комнату поднос с чаем.
— Могу я еще чем-нибудь помочь?
Поставив поднос на стол, она повернулась к судье.
— Нет, детка, — рассеянно отозвался старик, — просто делай свою обычную работу. — Она повернулась к выходу. — Мой брат мертв.
Это не прозвучало констатацией факта; его голос чуть не прервался, а слово «мертв» вырвалось словно против воли. Его пронзительный взгляд пригвоздил ее к месту, подмечая малейшую тень реакции.
Мари, прижав руку ко рту, опустилась на стул; теперь вся комната погрузилась в потрясенное молчание. А ведь все думали, что старик играет с ними, насмехаясь издалека.
— Как?
Боннивал посмотрел в окно, отворачиваясь от собеседников.
— Его застрелили. По крайней мере, скончался он от пулевых ранений. На данном этапе нельзя исключить даже несчастный случай. Со временем, очевидно, мы узнаем больше.
— Бедняга, — прошептала Мари едва слышно, — бедный-бедный старик.
— Ему лицо снесло выстрелом, — ненужно добавил Боннивал, хотя в комнате не было тех, кого легко шокировать.
— Тогда как… — она не закончила вопрос, показавшийся таким же ненужным.
— Мсье le juge отважно согласился на опознание брата. Первым признаком стала одежда; из-за нее я решил, что это может быть Венсан. И судья подтвердил это.
Судья на секунду вынырнул из своих мыслей и тихо сказал:
— У него на запястье после Алжира была татуировка с армейским номером. У него и у всех его товарищей-сослуживцев. Он прятал ее под ремешком часов. — В качестве объяснения он показал на собственные часы. — Сомнений нет.
— Бедный старик, — снова прошептала Мари.
— Он умер всего день назад или около того. — Боннивалу словно необходимо было заполнять тишину. — Так что он мог играть в свои игры, как мы и думали. Я не знаю.
— Не с теми людьми, — тихо добавил судья. — Думаю, будет лучше, если вы ненадолго оставите меня одного, пожалуйста. Вы оба можете идти.
Он снова зарылся в подушки своего кресла, пряча искаженное скорбью и непониманием лицо, и его собеседники покинули комнату.
Мари пристегнула ремень, приняв предложение Боннивала подбросить ее назад в город. Почему-то казалось неправильным просто отправиться сейчас к реке. В ее голове кружились ужасные картинки, и она предпочла бы сразу отправиться на работу; как говорила ее мать, работа — лучший способ прочистить мозги.
— Все это просто ужасно, — сказала она, когда полицейский завел машину.
— Да, — последовал отрывистый ответ.
— А вы знаете…
— Как и сказал судья, он играл не с теми людьми. Ты не знаешь, речь не о мафии?
— Понятия не имею, — солгала она.
В свое время она подслушала немало разговоров и прекрасно умела складывать два и два, так что совершенно точно знала, что произошло. Слава богу, это означало, что ей больше не придется отправлять конверты от имени старика, и, с одной стороны, ее огорчало, но с другой — по крайней мере, он точно был мертв, а значит, ей не нужно было возвращать накопленные деньги. Нисколько. Ему они теперь не нужны, как и судье, который к тому же вряд ли принял бы «грязные» деньги.
— Если уж за твою голову назначили вознаграждение, да еще такое…
Он печально покачал головой.
— А за него давали вознаграждение? — спросила она простодушным тоном воплощенной невинности.
— Всего-то полмиллиона евро!
Она подумала про заначку, собранную ею для себя и Мелвила; там было больше денег, чем она когда-либо видела зараз, но ведь и пятьсот тысяч евро Мари Гавине видеть не доводилось, а это было в десять раз больше.
— Целая куча денег! — сказала она серьезно. — Просто куча.
— В том-то и проблема. Некоторые люди ни перед чем не остановятся ради них.
Последовало молчание, и Мари начала напевать.
— Трудно винить их за это. — Она со вздохом посмотрела в окно. — Столько всего можно сделать, имея полмиллиона евро.
Мало что ускользало от старшего капрала-шефа Филиппа Боннивала, и он постарался сохранить в памяти слова Мари, про себя улыбнувшись этому.
Глава двадцать пятая
— Я тебя выбрал не потому, что ты такой умный, — невысокий, крепко сбитый мужчина скупо ронял слова, сопровождая их дымом своей сигары, и Ричард откинулся назад, внимая ему, — а потому что ты мне казался чуть менее тупым, чем вся остальная братия. Похоже, я ошибся. — Ричард отвел взгляд; он знал, что мужчина прав. — Ты не умнее, Уолтер… только немного выше ростом[70]. — Невысоким, крепко сбитым мужчиной был Эдвард Г. Робинсон[71], и сейчас за запертой дверью и опущенными жалюзи он, пусть и не напрямую, устраивал Ричарду разнос, в котором тот так нуждался.
Ричард никогда не чувствовал желания сходить к психоаналитику. Сама идея улечься на кушетку, выплеснуть все наболевшее и получить в ответ какое-то заключение не сочеталась с его слегка высокомерным и недоверчивым взглядом на жизнь. Клер в определенный период предлагала сходить к консультанту по вопросам брака, но, по мнению Ричарда, ни к чему было трясти грязное белье перед посторонними; его следовало стирать, причем при высокой температуре, затем сушить и аккуратно складывать. Он понял, что думает о какой-то ерунде, пытаясь описать целую жизнь коротким, тщательно подобранным эпитетом, найти ответы на все ее загадки в остроумном диалоге. Другими словами, погрузиться в мечты и представить, что живет в фильме. Снова.
Нуждаясь в помощи, объяснении, обосновании и всесторонней поддержке, он всегда обращался к кино. И сейчас, чувствуя себя преданным и брошенным, обратился за утешением к черно-белому фильму, в данном случае к «Двойной страховке». Мрачное, пропитанное жестким послевоенным цинизмом кино, где красотки, скрывающие лицо в тени, просят прикурить, а главный герой — с виду крутой парень, но, на
