Тут возле нашего шумного трио возник вчерашний незнакомец.
— Что, Ксюша? Не слушается тебе Рекс? И соседку мою напугали, — с легкой укоризной, но весело сказал он девочке, а мне протянул руку, чтобы помочь выбраться из сугроба. Как бы мне его самого не свалить, мелькнула мысль у меня в голове, когда я подавала ему руку. В платке, дубленке и валенках я казалась самой себе такой тяжелой! Но он только слегка дернул меня за руку, и я оказалась уже стоящей на тропинке. Сосед деловито отряхивал меня от снега, Ксюша помогала ему, а Рекс прыгал и всем мешал. Когда я перестала напоминать снежную бабу, сосед вдруг предложил:
— После такого небольшого приключения, я думаю, самое разумное — это выпить чашку горячего чая, так что пойдемте-ка все ко мне.
Не говоря более ничего, он взял оторопевшую меня и Ксюшу под руки, и мы в самом деле пошли к нему. Я шла и размышляла: это я такая сговорчивая стала или воздух в Фирсановке особый? Вот ведь что делается: иду совершенно спокойно домой к человеку, которого вижу всего второй раз, совсем ничего о нем не знаю, даже не знаю, как его зовут! Но тут же утешила себя тем, что Ксюша идет со мной, пусть она всего лишь ребенок, но с ней как-то спокойнее. Да и если быть совсем честной, то мне очень даже заманчиво попасть в дом такого странного человека уж больно он меня заинтересовал. Когда мы раздевались, Ксюша деловито поинтересовалась:
— А с чем будет чай? С печеньем?
— Ну, конечно, с печеньем, как же без него. И Рексу дадим, — успокоил девочку хозяин.
Пес оглушительно залаял, словно понял, о чем идет речь. Чайник закипел уже через две минуты, а еще через пару минут мы все, за исключением собаки, сидели за столом. Хозяин подвинул вазочку с печеньем и карамелью поближе к девочке, мне положил в розетку варенье из китайки и разлил по чашкам красно-золотой чай, в воздухе сразу же запахло жасмином. Вообще-то это были не чашки, а пиалы из тончайшего белого фарфора, на которых были нарисованы нежные японки в розовых кимоно с серебряными зонтиками в руках. Первую пиалу сосед подал девочке: «Ксюше». Вторую протянул мне, выжидательно глядя на меня. Я приняла игру и с улыбкой назвалась: «Евгения Михайловна». Он повторил мое имя, в его устах оно звучало музыкой, и у меня сладко сжалось сердце. Последнюю пиалу с чаем он взял себе и произнес: «Владимиру Алексеевичу». Затем он протянул печенье нетерпеливо ждущей собаке и сказал: «А это Рексу», — и мы все весело рассмеялись. Китайка была прозрачной насквозь, в глубине даже виднелись черные семечки, а вкус у нее был просто непередаваемый, божественный вкус! Очевидно заметив, с каким удовольствием я ем варенье, Ксюша засмеялась и сказала:
— Владимир Алексеевич сам варил это варенье, мужчины никогда не варят, а он умеет, я видела. Правда?
— Правда, — подтвердил тот.
Я внимательно посмотрела на девочку. Судя по ее разговору и поведению, ей было не двенадцать лет, как я предположила сначала, а меньше. Она быстро и шумно выпила свой чай, а поскольку мы примолкли, ей стало с нами скучно, и она засобиралась на улицу. Я тоже привстала, остаться вроде бы было неудобно, но сосед сделал жест рукой в мою сторону и мягко сказал:
— Посидите еще немного, я только провожу Ксюшу и налью вам еще чаю.
Закрыв за девочкой дверь, он налил мне чаю, положил новую порцию варенья и сел на свой стул. Отпив глоток из своей чашки, сказал:
— Ксюше только семь лет, просто она крупная, рослая девочка. — На мое неподдельное удивление улыбнулся и объяснил: — Я просто подметил ваш взгляд, брошенный на девочку, и подсказал вам решение этой маленькой загадки, а вы уж небось решили, что я мысли читаю? Признавайтесь, подумали так?
В ответ на его улыбку невозможно было не улыбнуться, его улыбка веселила душу.
— Конечно, решила. А как я могла решить иначе? После того как вчера вы поздравили меня с возвращением, можно сказать, с того света, я теперь в любые чудеса поверю.
Засмеялись мы вместе, и это было очень приятно — смеяться с ним вместе.
— У вас в глазах, Евгения Михайловна, остался еще отблеск нездешнего света. А я калач тертый, во многих местах бывал, многое видал, в том числе и такие отблески видеть доводилось, вот я и понял, откуда вы недавно вернулись. А чудес нет, Евгения Михайловна, есть только опыт.
Я, вдруг осмелев, неожиданно для самой себя спросила:
— Вы специально меня с девочкой пригласили?
— Конечно, специально. Ведь без Ксюши вы, скорее всего, не пошли бы, верно? А уговаривать, зазывать я бы не стал — человек должен быть свободен в своих поступках, а уговоры рождают принужденность, настороженность. С Ксюшей же вам было не страшно и вы пошли.
— Вы так интересно говорите! И чай у вас вкусный, давно не пила жасминового, а варенье просто замечательное, спасибо вам! Мне уже нужно идти.
Он поцеловал мне руку и подал мне дубленку.
— Евгения Михайловна! Я тут, рядом с вами, помните об этом, если вам захочется поговорить или даже молча посидеть в компании, не говоря уже о чае, — приходите в любую минуту, я всегда рад вам.
Я оделась и уже почти на пороге сказала:
— А вы, Владимир Алексеевич, приходите ко мне в гости, если захотите, конечно.
Но он отрицательно покачал головой и, глядя на меня очень серьезно, пояснил свой отказ:
— Я-то захочу вас видеть. Но если вы придете ко мне, то я точно буду знать, что вы сами хотите общения, что я не навязываю вам свою компанию.
— Но ведь я тоже могу подумать, что навязываю вам свое общество.
— Нет, вы не можете так подумать, — сказал он очень твердо. — Я первый проявил инициативу, первый позвал вас и говорю вам без всяких околичностей и обиняков, что я хочу вас видеть, рад вас видеть в любое время дня и ночи. А вы можете так сказать?
Так смело и прямо сказать этого я не могла, конечно же, и смутилась.
— Ну вот видите. Поэтому лучше приходите вы.
Я вышла во власти какого-то смутного, безотчетного, но сильного очарования, даже чуть не прошла свой дом. Дома, чтобы хоть немного успокоить разыгравшееся воображение, я сказала себе, что ничего особенного не произошло, обычный человек, обычная встреча, а виноват во всем жасминовый чай и необычайно вкусное варенье. «Ну хорошо, а улыбка?» — спросила я сама у себя. И была вынуждена признать, что такой обаятельной улыбки я еще ни у кого не видела. А его манера говорить? Да, очень интересный собеседник, но ничего такого уж выдающегося нет. Я уже боялась, что происшедшее только что настолько взбудоражило меня, что я не смогу в этот день больше работать. Ничего подобного, впечатления осели, легли на сердце теплым и невесомым перышком, которое в глубине нежно грело, а думать о нем было не обязательно. И я очень хорошо, плодотворно проработала часа четыре.
