Известны 100 писем Ивана Сергеевича к своему однофамильцу.
10/22 февраля 1860 года И. С. Тургенев писал Николаю Ивановичу из Петербурга: «…на днях напечатана в „Русском вестнике“ большая моя повесть „Накануне“; желал бы я очень, чтобы Вы ее прочли и сказали мне свое мнение о ней»[421].
Но если желание увидеть свой труд прочитанным адресатом письма — доказательство уважения и интереса писателя к декабристу, то еще более явственное свидетельство тому — некролог И. С. Тургенева, посвященный одному из первых революционеров. Он звучал как панегирик умершему герою.
«Одним из самых замечательнейших» и «благороднейших русских людей» назван в некрологе Николай Тургенев. «Он, — подчеркивает Иван Тургенев, — проведя почти полстолетия в отдалении от Родины, жил… только Россией и для России… ни один будущий русский историк, когда ему придется излагать постепенные фазы нашего общественного развития в XIX столетии, не обойдет молчанием Н. И. Тургенева»[422].
Писатель отмечал, что общественный и политический деятель «и в глубокой старости отзывался живым словом и печатной речью на все жизненные вопросы нашего быта»[423]. В 1859 году он безвозмездно освободил своих крестьян, передав им, без всяких ответных денежных и отработочных обязательств, большую часть господской земли.
Оценивая Николая Тургенева как личность, как характер, другой Тургенев проницательно замечал: «Беллетристика и художество его интересовали мало: он был человек по преимуществу политический, государственный… Вместе с твердостью и неизменяемостью убеждений в душе Николая Ивановича жила несокрушимая любовь к правосудию, к справедливости, к разумной свободе — и такая же ненависть к угнетению и кривосудию. Человек с сердцем мягким и нежным — он презирал слабость, дряблость, страх перед ответственностью»[424].
Под пером большого художника рождается интересный образ, цельная, могучая, привлекательная натура, одержимый политической и нравственной идеей боец.
Однако восторженные эпитеты в адрес одного декабриста не были бы столь значительны, если бы Иван Сергеевич Тургенев не относил этот гимн Николаю Тургеневу ко всем его единомышленникам. А писатель безусловно в статье об одном деятеле 20-х годов прошлого века имел в виду многих. Иначе и нельзя расценить его замечание о том, что Николай Тургенев — «один из самых типичных представителей той знаменитой эпохи»[425] и что «подобно многим своим сверстникам (выделено мною. — Н. Р.) этот старик остался юноша душою, и трогательна и изумительна для всех нас, столь рано устающих и столь слабо увлекающихся, — была свежесть и яркость впечатлений этого неутомимого борца»[426].
Обращая особое внимание на последнюю реплику, нетрудно увидеть в ней, как художник объективно и беспощадно сумел противопоставить духовной дряблости либералов 60-х годов мощный, гордый дух и общественный темперамент первых русских революционеров…
Другой эпитафией на смерть одного из славной когорты декабристов было письмо к жене Алексея Михайловича Жемчужникова. Неопубликованное и неизвестное, оно находится в личном архивном фонде поэта, хранящемся в Отделе рукописей Библиотеки имени В. И. Ленина. Искренность, проникновенность и любовь чувствуются в этом послании от 7 ноября 1863 года: «Я узнал о смерти Гавриила Степановича Батенькова. Мне очень грустно и как-то не верится, чтобы эта колоссальная сильная личность, так много думавшая и страдавшая, перестала жить. Еще так недавно в нем было так много жизни, настоящей жизни. Ужели не останется следов от его оригинального ума… Вспоминал ли он обо мне в последние дни своей жизни. Я был бы счастлив, если бы он обо мне вспомнил»[427].
Здесь мы не просто сталкиваемся с объективной оценкой деятельности и значения личности Батенькова автором «Козьмы Пруткова». Несколько скупых строк интимного письма говорят о близком знакомстве поэта с декабристом, о несомненном влиянии старика Батенькова на интеллектуальную и эмоциональную жизнь художника, о сострадании к декабристу и преклонении перед ним.
Наблюдая и прослеживая роль декабристов в литературе 50–70-х годов XIX века, мы обращаемся к письмам, сочинениям, статьям беллетристов, которые можно найти в собраниях их трудов. Но когда требуется проследить обратный процесс, то больше помогают личные и семейные архивы героев 1825 года. Среди бумаг, переписки, заметок и дневников возвратившихся после амнистии мятежников, как можно было уже убедиться, скрываются отзывы о музе Некрасова, о знакомстве с Толстым, сведения о трудах Достоевского. Старики в курсе не только общественной жизни, они внимательно прислушиваются к биению пульса российской культуры, к ее запросам, трудностям, движению.
«Как бесподобно написаны „Отцы и дети“ и как все благомыслящие люди должны быть благодарны Тургеневу! — восклицает в письме бывшему политическому узнику М. М. Нарышкину жена также былого узника Варвара Яковлевна Назимова. — …Умы волнуются, толкам разным нет числа, одним словом, чувствуешь приближение грозы»[428]. Это письмо находится в семейном архиве Коновницыных-Нарышкиных в Отделе рукописей Библиотеки имени В. И. Ленина.
Став катализаторами одной общественной грозы, бывшие декабристы оказались брошенными через 30 лет в другую грозную политическую пучину, и многие из них приветствовали свежие, новые силы, вышедшие на борьбу с крепостничеством, самодержавием, бюрократией и мраком невежества…
Декабристское движение нашло в изящной литературе 50–70-х годов мощный отзвук. Позиция писателя середины прошлого века непременно включала в качестве важного компонента отношение к декабризму и декабристам. Взгляд на события 1825 года, их участников, деятелей был проверкой гражданских симпатий и гуманизма художников слова.
Многих из них судьба столкнула с декабристами лично, и эти встречи, переписка, декабристские документы оказали влияние на жизнь и творчество выдающихся представителей русской литературы, которая в свою очередь формировала и воспитывала восприятие широкой читательской массой тех, кого на Сенатскую площадь, потом на каторгу, а потом снова на борьбу вело «дум высокое стремленье». Так история первого в России революционного взрыва входила в историю русской культуры.
Именной указатель
Авсеенко В. Г.
Аксаков И. С.
Аксаковы
Александр I
Александр II
Александр III
Александра Федоровна — императрица, жена Николая I
Амфитеатров А. В.
Анненков И. А.
Анненков П. В.
Анненкова П. Е. (урожд. Гебль)
Аракчеев А. А.
Аргунов Н. А.
Арцимович В. А.
Арцыбушев Д. А.
Багратион П. И.
Бакунин М. А.
Бальмен Г. Н. де (урожд. Свистунова)
Барановская М. Ю.
Барклай-де-Толли М. Б.
Бартенев П. И.
Барятинский А. П.
Басаргин Н. В.
Батеньков Г. С.
Белинский В. Г.
Белоголовый Н. А.
Беляев А. П.
Бенкендорф А. X.
Бестужев М. А.
Бестужев Н. А.
Бестужев-Марлинский А. А.
Бестужев-Рюмин П. И.
Бестужевы
Бечаснов В. А.
Бибиков М. И.
Бибикова А.
Бибикова Е. И.
Бибикова С. Н. (урожд. Муравьева)
Благово Д. Д.
Боборыкин П. П.
Бобрищев-Пушкин П. С.
Бонапарт Наполеон
Боровков А. Д.
Брызгалова М. В.
Буренин В. П.
Вадковский Ф. Ф.
Валуев П. А
Васильчиков Н. А.
Вельтман А. Ф.
Вигель Ф. Ф.
Виньи Альфред де
Вогюэ Мельхиор де
Волков С. А.
Волконская З. А.
Волконская Е. С. (Молчанова)
Волконская М. П.
Волконский А. П.
Волконский М. С.
Волконский Н. Г.
Волконский С. Г.
Волконский С. М.
Вольтер Франсуа
Вронченко Ф. П.
Вяземский П. А.
Гагарин И. А.
Гангеблов А. С.
Гернет М. Н.
Герцен А. И.
Гинзбург Л. С.
Глинка М. И.
Глинка Ф. Н.
Гнедич Н. И.
Гнедич П. П.
Гоголь Н. В.
Голинская
Голицын Б. В.
Голицын В. Б.
Голицын Д. В.
Голицын (Фирс)
Голицына Н. П.
Голицыны
Головачев П. М.
Головинская Е. Н.
Гольденвейзер А. Б.
Гончаров И. А.
Горбачевский И. И.
Горнфельд А. Г.
Горожанский А. С.
Горсткин И. Н.
Грановский Т. И.
Греч Н. И.
Грибоедов А. С.
Грушецкая П. В.
Давыдов Д. В.
Даль В. И.
Данилевский Г. П.
Дельвиг А. И.
Державин Г. Р.
Джаншиев Г. А.
Дмитриев И. И.
Довнар-Запольский М. В.
Долгоруков В. А.
Долгорукова Н. Г.
