Тогда испанские войска перешли границу, не встретив никакого сопротивления. Антониу попытался собрать силы для обороны, но столкнулся с большими трудностями. Некоторые города и местечки признали его королем, но на этом поддержка и ограничилась. Пришлось вооружить рабов, которым дали свободу, и включить в войска заключенных из тюрем. Двадцать пятого августа его войска попытались остановить наступление испанцев на Лиссабон, но были полностью разбиты возле Рибейра-ди-Алкантара. Португальский претендент пытался еще оказать сопротивление на севере, но в начале 1581 г. вынужден был уехать из страны, чтобы искать помощи у традиционных врагов Испании — Англии и Франции.
Многие историки проводили параллели между событиями 1383 —1385 и 1578—1580 гг. Ситуации были разными. Победа Авишского магистра была достигнута над Кастилией, когда она была ослаблена длительным периодом гражданских войн. Приор Крату понес поражение от уже объединенной Испании, находившейся на пике своего могущества. В обоих случаях верхи общества высказались в пользу иностранного претендента, а народные низы поддержали национального кандидата. Но это сходство исключительно поверхностное, потому что социальный вес этих групп совершенно изменился. Общественные изменения, совершившиеся за прошедшие два века, сделали знать и буржуа гораздо более могущественными, но привели к распаду единства сословия ремесленников, давших в свое время Авишскому магистру возможность победить. Отношения между этими двумя периодами — это отношения не контраста и не сходства. Скорее надо говорить о влиянии, которое первый оказал на второй. События 1383—1385 гг. неоднократно упоминались; приор Крату вспоминал ту революцию и пришел к мысли, что она должна повториться. Но политический вес сил, заинтересованных в том, чтобы ее избежать, был значительно больше, чем тех, которые могли от нее что-либо выиграть.
45. Себастьянизм
Со смертью короля Себаштиана связано появление народного суеверия, которое спекуляции современных авторов сделали знаменитым, — себастьянизм.
Истоки себастьянизма уходят во время, предшествующее смерти и даже рождению Себаштиана.
В 1530 г. Жуан III пожаловал местечко Транкозу своему младшему брату по случаю его женитьбы. Жившие там крестьяне и ремесленники взбунтовались и не позволили инфанту вступить во владение пожалованным местечком. Им было небезразлично, находиться ли в подчинении королевских чиновников, более или менее снисходительных при сборе податей, или принадлежать напрямую сеньору, который будет жить за счет ренты, а значит, станет требовать ее с большой строгостью, а то и жестокостью. Такое положение неповиновения сохранялось несколько лет, и король вступил в переговоры с представителем жителей, веря, что рано или поздно ситуация разрешится. Он не ошибся, так как инфант умер в 1534 г., и Транкозу снова перешло в собственность короны.
Как раз во времена антисеньориального восстания в Транкозу один сапожник, который там проживал, Гонсалу Аниш Бандарра, написал стихи, которым суждено было со временем стать знаменитыми. Это был простой, грубый человек («как раз подходящий, чтобы за овцами ходить», как говорится в протоколе инквизиции), который стал читать Библию по-португальски и поддерживал контакты с «новыми христианами», обращаясь к ним за разъяснениями непонятных мест. Смешивая в беспорядке цитаты из Библии, фрагменты из народной поэзии, испанские легенды (так, он ссылается на легенду, относящуюся ко временам восстания комунерос 1520—1522 гг. в Кастилии), пророчества, передаваемые из уст в уста, остатки преданий артуровского цикла, социальную критику, направленную против коррупции и засилья знати, сочинил что-то вроде пророческой народной драмы (ауту), изначально представлявшей собой протест против пожалования деревни инфанту.
Но получилось так, что сапожник оказался плохим писателем. Он использовал термины, которые ему казались звучными, но смысла которых он точно не знал, воспроизводил в народном размере редондильи слова, фразы и образы, ухваченные здесь и там, но был не в состоянии определить точный смысл всего этого. Результатом стало сочинение, которое можно было понимать в стольких разных смыслах, сколько заблагорассудится. Начали ходить из рук в руки списки, и, когда началось преследование инквизицией «новых христиан», они нашли пророчество о скором пришествии мессии в стихах, которые фактически являлись призывом к королю Жуану III защитить Транкозу от посягательств инфанта. Тут вмешалась инквизиция, и сапожника схватили как подозреваемого в иудействе. Однако Бандарра был так далек от тех толкований, которые иудеи давали его стихам, что в конце концов его выпустили на свободу, с запрещением только сочинять новые стихи и читать еретическую литературу.
Инквизиторы считали, что таким приговором положили конец процессу, но на самом деле это было только начало.
Смерть короля Себаштиана при загадочных обстоятельствах вскоре придала новый смысл сочинению сапожника. Король пал в бою, но никто не видел, как он погиб, хотя многие утверждали, что видели его уже после предполагаемой смерти. (По правилам рыцарской этики признать, что ты видел гибель своего короля и не отдал жизнь за него, было страшным позором. Это в значительной степени объясняет загадку. Один источник того времени, «Письмо аббата из Бейры», дает другое объяснение: о смерти короля подробно не рассказывали, чтобы не вызвать народного возмущения, оставляя таким образом лазейку в виде его возможного возвращения.) В народе говорили, что король сумел спастись и вернуться в страну. Есть сведения о нескольких авантюристах, которые пользовались этой народной верой и выдавали себя за Себаштиана: юноша, сын гончара из Алкобасы, в конце концов схваченный и приговоренный к галерам, — Матеуш Алвариш с Азорских островов, сумевший поднять на восстание многих крестьян в районе Эрисейры и Торриж-Ведраша и повешенный в Лиссабоне; кондитер, игравший роль Себаштиана в интриге, задуманной одним монахом с целью поднять восстание против Филиппа II; наконец, итальянский авантюрист, Марко Туллио, который сумел убедить некоторых знатных португальских эмигрантов, но также кончил виселицей.
Пророчества Бандарры стали теперь читать и интерпретировать в другом смысле: мессия, о приходе которого они возвещали, — это король Себаштиан. Читательская аудитория состоит уже не только из «новых христиан», а из ностальгирующих по прошлому знатных сеньоров. В последующих редакциях сочинение постепенно приспосабливали к этому новому смыслу, так что Реставрация 1640 г., казалось, стала осуществлением пророчеств. Сапожник, ставший национальным пророком, почитался в народе как святой. Лиссабонский архиепископ позволил установить статую Бандарры на одном из алтарей. Жуан IV вынужден был пообещать, что если Себаштиан вернется, то он передаст ему престол.
С тех пор себастьянизм долго удерживался в народном сознании как что-то вроде португализированной мессианской идеи иудаизма, заставляющей верить, особенно в тяжелые времена, что явится некто — причем неизвестно кто и откуда — и нас всех спасет. В середине XVIII в. Алешандри ди Гужман отдал себе отчет в этом сходстве между себастьянизмом и мессианством, разделив португальцев на две группы: тех, которые все еще ждут мессию (иудеи), и тех, кто продолжает надеяться на приход Себаштиана. Но эта легенда была не только народной, она послужила также основой для иррационалистических спекуляций, затронувших даже образованные умы. Самым ярким представителем «ученого себастьянизма» был падре Антониу Виейра, искавший в стихах Бандарры аргументы для своего грандиозного проекта всемирной империи, в которой иудеи и христиане объединятся в новой церкви, очищенной от старых грехов. Императором должен был стать Жуан IV, так как это с необходимостью вытекало из пророчества. Однако так случилось, что Жуан умер до его осуществления. Уверенность Виейры была так сильна, что из его смерти он сделал только один вывод: Жуан IV должен будет воскреснуть, для того чтобы пророчество исполнилось. Несмотря на преследования инквизиции (по этой и по другим причинам), великий проповедник сохранил эту уверенность до конца жизни.
Во времена французского вторжения, уже в XIX в., произошло усиление себастьянизма. «Половина Лиссабона стала себастьянистской, — писал в 1810 г. Ж.-А. даж Невиш. — В то время, когда я пишу, себастьянизм очень мало или ничего не потерял из своего могущества. Я знаю одного человека, показывающего у себя дома, под микроскопом, запечатленные в коллекции раковин, все последние общественные события Европы. Не так давно они получили верные известия из Алгарви, что оттуда был замечен скрытый остров, с эскадрой, которая должна привезти короля, и величественной пристанью, к которой он должен причалить. Продается план этого острова возле Монетного двора, на улице Дирейта ди Сан-Паулу в Лиссабоне, причем там прекрасно изображены пышные рощи, которые его укрывают, пляжи, королевский дворец, львы, охраняющие его, и сам король, гуляющий среди них в парадном облачении. На нем нарисованы даже два священника, видевшие короля и говорившие с ним, которые, вернувшись на континент, рассказали все это под присягой в Риме. С этого-то острова должен отплыть король Себаштиан во главе большого войска, чтобы сражаться с Наполеоном, который должен пасть от его руки на поле Серториу, близ Эворы, после чего будет основана Пятая империя, о которой говорит Бокарру в своем "Своде о лузитанской монархии" (Anacephaleoses da Monarquia Lusita-na). Некоторые, кроме того, думали, что освободитель уже прибыл и спрятан на военном корабле русской эскадры, стоявшей на якоре в устье Тежу. Смотровые площадки были заполнены народом, ждавшим часа высадки. Жюно в раздражении приказывал разгонять толпу, говоря, что они ждут не Себаштиана, а англичан».
