— Я уже отдал распоряжения касательно розыска, — морщится Людовик. — Ну что ж, кузен, если вы так упорно не желаете меня понимать, я выскажусь прямо. Я всегда думал, что все легенды о священной династии — чушь собачья, вернее, даже не собачья, потому что собакам до такой глупости не додуматься. Я смотрел на дядю и говорил себе, что лучшего опровержения этому мифу не сыскать. Если это — король, благословленный Небом… Тогда я не знал, что он — узурпатор. И что все наши несчастья начались, когда был нарушен порядок наследования. — Король пытается вспомнить то время, когда между ним и кузеном не стояла корона. Не может. — Если документ попадет не в те руки, будет война. Но если он попадет в те руки и мы продолжим, как начали, на сколько нас хватит? И сколько еще может выдержать страна?
— Да, конечно, — вдумчиво кивает герцог Ангулемский. — Вплоть до того момента, когда мой предок решил, что грех многоженства лучше, чем грех отцеубийства, страна была подобна Иерусалиму Небесному. Войны, поветрия и дурные правители обходили ее десятой дорогой…
— Нет, конечно, но… Отцеубийства? Коннетабль улыбается:
— Я неправильно, неточно выразился. Мой и ваш общий предок. Он был не просто влюблен, он влюбился раз и навсегда. Но понимал, что даже младшему сыну никогда не позволят взять жену так низко. И любой брак объявят недействительным. А потому не просто обвенчался со своей Марией, но и заключил с ней брачный контракт по всем правилам. И позвал в свидетели своих друзей, отобрав людей достаточно знатных, чтобы их словом нельзя было пренебречь. Только Его Величество Генрих был характером много крепче, чем о нем думал его сын. И, посмотрев на бумагу, просто сказал, что ему нет нужды ее опротестовывать — смерть разрывает и законные узы, а уж что принц будет делать, когда встретится с любимой на небесах, не так уж и важно.
— И с тех пор… — пытается вернуть беседу в нужное русло Людовик.
— И с тех пор в этой стране не происходило ничего, чего не случалось раньше. Рожденный в незаконном браке первенец, основатель вашей линии, был во всех отношениях достойным королем, а мой предок, прекрасно зная, что трон по праву принадлежит ему самому, предпочел быть полководцем под рукой сводного брата, ибо к управлению державой почитал себя совершенно непригодным — и судя по всему, был прав. Его сын оказался вполне бесталанным бездельником, а племянник — заурядным монархом, каких и до него было много. Вот ваш предшественник того же имени… — еще раз усмехается Клод. — Но его сын Карл тоже имел хорошие задатки, и не будь так слаб здоровьем… Так что, Ваше Величество, оставьте предрассудки и суеверия, которые были уместны только во времена некрещеных франков.
— Вы говорите это мне?
— Я говорю это вам, Ваше Величество. Если бы я разыскал этот контракт два года назад, дела обстояли бы иначе. Возможно, положение еще изменится. Но сегодня, даже если вы сами и публично откажетесь от престола… ваши сторонники в лучшем случае решат, что я вас околдовал или чем-то опоил. Они выкрадут вас из любого монастыря. Простите мне эти слова, но сейчас дела обстоят так, что мне даже ваша смерть не поможет.
— Но вы же видите, что происходит. Предыдущий Людовик сошел с ума, Карл заболел и быстро умер… я здоров пока что и вроде бы в своем уме, уж сколько мне его отпустил Господь, — усмехается король, — но посмотрите, что делается вокруг! И детей ведь нет — что ни делай. Неужели мало?
— Ваше Величество, — коннетабль Аурелии явным усилием воли удержал себя от того, чтобы встать и опрокинуть стол, — если вам так решительно нечем занять себя, то дней через пять обычной почтой… я ее обогнал, сюда доберется проект реформ для севера.
— Послушайте… Все-таки встал. И не опрокинул.
— Я нижайше прошу Ваше Величество удостоить этот проект своего высочайшего внимания. Людовик успевает только начать кивок, а кузен уже разворачивается:
— Все известия о розысках вам будет сообщать шевалье де Сен-Валери-эн-Ко. Вы некогда одарили его своей милостью, приняв его — это бывшая Мария Каледонская. С вашего позволения…
— Как я могу вам…
— Вы… — Клод останавливается в полуповороте, красное пятно на всю скулу никак не может быть румянцем, но больше ему неоткуда взяться. — Вы… Вам лучше вспомнить, что вы говорили в соборе, когда на вас попущением Божьим напялили эту побрякушку. Вам лучше вспомнить, что и кому вы обещали. А не можете, так… утопитесь в дворцовом колодце, он все равно больше ни на что не годится, Ваше Величество. Дверь хлопает. Людовик с подозрением оглядывается на стену за креслом — но нет там золотого распятия, только панно с охотничьей сценой, и дамы с панно на короля смотрят с благоволением, а на трясущуюся дверь — возмущенно, и ничто никуда рушиться не собирается. Все спокойно, только яблоки скатились к середине тарелки, а сахарная пудра взлетела в воздух и осела инеем на темно-зеленом шелке скатерти. Законный, хоть и некоронованный правитель Аурелии только что de facto отказался от своих прав. Королю вдруг делается смешно: и правда — стоило кузена ради этого всего с границы тащить в спешном порядке… Прилетел, нашумел, наговорил гадостей, все планы отправил псу под хвост, скатерть испортил. Все как обычно. И со всем этим можно было подождать до зимы. А лучше — до Страшного Суда.
5 октября, вечер Ришар фицОсборн, шевалье де ла Риве, мало чему — или кому — удивляется в этой жизни. Его Высочество герцог Ангулемский в список подлежащего удивлению не входит. Если он приглашает — а верней, приказывает — явиться средь ночи не в
Сен-Круа и не к себе, а в «Ромский дом», если он предпочитает обсуждать не самые открытые свету дела — а для других он не зовет — в присутствии порученца и любовницы, которая, заметим, приходится королеве сестрой по первому мужу… значит, как обычно, имеет какие-то свои планы и виды, а дело фицОсборна — выслушать, понять и исполнить сказанное дословно и в срок. Шевалье де ла Риве не удивляют и каледонцы — что сестра Ее Величества, что порученец господина герцога. Должно же быть что-то общее между членами одного племени? Хотя если вспомнить Ее Величество Марию Каледонскую или господина графа Хейлза, или господина графа Аррана… нет, никак не получается ни общности, ни последовательности. Должно быть, надо брать ниже, делить мельче: по кланам. По религии. Госпожа герцогиня Беневентская, в девичестве Рутвен, и Эсме Гордон — каледонцы и католики. Впрочем, Ее Величество Мария тоже была рьяной католичкой, да, наверное, ею и осталась. Нет, не выходит.
Просто — эти двое похожи, даже не обликом, ибо смешно и глупо сравнивать еще нескладного юношу на излете отрочества с молодой красавицей, а, скорее уж,
манерами. Тихие, исполненные достоинства, с горделивой осанкой и мягкой кошачьей поступью. Могли бы быть братом и сестрой, отчего же и нет? И слушают совершенно одинаково — молча, бесстрастно, без единого жеста. Не выдают своего удивления, и только по напряженному вниманию понятно, что рассказ господина герцога Ангулемского звучит сейчас впервые для всех слушателей.
— Его Величество не назвал мне имени человека, столь неосмотрительно обошедшегося с нашей семейной историей, но я полагаю, что это граф де ла Валле — тем более, что он уже четвертый день не ночует дома. Так что об обстоятельствах, при которых пергамент был потерян, вы можете осведомиться у него. Не думаю, что он вам откажет. Я также не думаю, что младший де ла Валле — единственный, кто сейчас пытается отыскать или выкупить пропажу. — И, без перехода: — Как вы представляете себе мои распоряжения на этот счет?
ФицОсборн кланяется, глядит на ровные терракотовые квадраты пола, думает, что зимой здесь, должно быть, холодно — разве что есть еще какая-то ромская выдумка и на этот случай.
— Ваше Высочество, я полагаю, что мне следует проследить, чтобы брачный контракт принца Филиппа и Марии д'Ангерран не попал в чужие руки. И, если будет на то Божья воля, передать его в ваши.
— Нет, — отвечает герцог. ФицОсборн знает его достаточно давно, чтобы догадаться: принц смеется. — Действовать совместно с господином графом де ла Валле, найти контракт и передать Его Величеству Людовику Аурелианскому. Тем более, что доложить мне прямо вы все равно не сможете, через два дня я возвращаюсь к армии. Ну вот и понятно, почему у любовницы и при свидетелях. Его Величество не предпринял попытки устранить угрозу… вместе с Его Высочеством, и теперь получает ответный подарок. Можно бы сказать — королевский, но это будет государственной изменой, с какой стороны ни взгляни.
— Я постараюсь исполнить желание Вашего Высочества.
— Докладывать Его Величеству будет господин Гордон. Он же сейчас и проводит вас, — кивает принц.
— Счастлив служить Вашему Высочеству. — Тут тоже нечему удивляться. Прошлогодний случай, когда веснушчатый господин Гордон несколько недель успешно изображал в монастыре вдовствующую королеву Марию, показал всем, кто хотел знать, что этот молодой человек, по меньшей мере, способен не говорить и не делать лишнего. А Его Величеству незачем знать о том, что по земле ходит столь незначительное и недостойное внимания существо как Ришар фицОсборн. Ходит и знает о существовании и сути брачного контракта. Господам, которым оказана высокая честь вести расследование, более чем недвусмысленно приказали идти и заниматься делом. Опять ничего странного: герцог Ангулемский не тратит даром ни минуты времени, так что теперь все его внимание принадлежит герцогине Беневентской, с которой он последний раз виделся в прошлый приезд в столицу, то есть, летом. Большая часть происходящих на свете событий строго логична, обоснована, связана между собой. Удивляться следует лишь там, где связи нарушены, а логика отсутствует. Но это бывает редко. Вот как сейчас. Неудивительно, что такой документ в конце концов потеряли. Удивительно, что это не произошло раньше.
