Как ни странно, второй год на фронте, столько атак, артналетов, а вот под настоящую бомбежку попал впервые, да еще рассматривая летящие на голову бомбы. В те места, где действуют разведчики, бомбить не летают, там других неприятностей под завязку…
Отбомбились, сволочи, улетели! Может, заметив расположение войск, сбросили оставшийся бомбовый груз? Не специально же летели бомбить хутор! Оказалось, где-то рядом, в радиусе километра, располагался штаб нашего крупного воинского соединения, под сурдинку бомбы, предназначавшиеся штабным, достались другим. Случайность!
Бог мой, сколько этих случайных секунд, сантиметров, шагов! Еще под Старой Руссой сел как-то Игорь на пеньке недалеко от командного пункта полка, минутка выдалась тихая, подложил на колено планшет, взялся за письмо маме, домой. Одиночный шальной снаряд разорвался неподалеку, в ветках сосны. Брызнули осколки, один — прямо по письму маме, прошил и планшет. Ну куда такое отправлять, писать новое уже не было времени, да и планшета жалко.
Особенно почему-то «любили» Игоря шестиствольные минометы — «ишаки», как их звали наши за ишачий вопль при выстреле. Как всегда, после боя разведчики полезли на нейтралку поискать документы на убитых немцах. Их заметили. Взвыли шестиствольные минометы. Взрыв был рядом, удар пришелся по щиколотке. Оглянулся на ногу, пошевелил, вроде все в порядке, крови нет, нога шевелится, а в сапоге дырка — с куриное яйцо. Осколок пробил тройную складку яловых сапог на сгибе и запутался на излете в портянке. Игорь откатился в ложбинку, садиться в снег не хотелось, уселся на замороженного фрица, снял сапог, вытряхнул еще теплый осколок. Жаль сапог, хорошая была пара.
Давно известно, что риск бывает и от ухарства, бравады, а бывает — и от простой лени. Шли как-то из одного полка в другой. Надо было пересечь полянку, которая хорошо от немцев просматривалась и была пристреляна. Обходить — километра полтора, напрямик — метров триста. Разведчиков — человек 10–12, решили группой — срезать угол. Первым ринулся спокойный, уравновешенный Кацман — быстрыми шагами пересек полянку. Дошел. За ним махнули и остальные. И тут немцы взвились и накрыли полянку из шестиствольного «ишака». Залегли. Деваться некуда, на головах касок нет. Игорь прикрыл голову прикладом автомата, и вовремя — по нему сыпануло мелкими осколками. Оставалось только вжаться в землю, распластаться. Впервые он поймал себя на мысли, лихорадочно бившейся в голове: «Господи, ну зачем я такой большой, стать бы маленьким, как вот эти букашки в траве около глаза». И увидел себя вдруг как бы сверху: маленькая жалкая фигурка стелется в травах, сжимается в комок средь разрывов. Наверно, это душа посмотрела на него сверху, а потом вернулась обратно. Пока немцы несколько секунд перезаряжали миномет, со скоростью, достойной чемпионов, все живыми выскочили со злополучной полянки. И вот так изо дня в день: случайности, секунды, сантиметры, шаги…
«Трубят егеря!»
Танки, те самые, Баграмяна, что прорвались к Балтийскому побережью, никак не могли заткнуть выход Курляндской группировки немцев, посему в образовавшийся прорыв кинули пехоту по направлению Лиепая — Клайпеда. Немцы отступали по дороге Рига — Лиепая через Салдус, где пересекаются железная и шоссейная дороги. Дивизия двигалась параллельно немцам, но южнее. И те и другие шли точно на запад. Разведку на марше приходилось вести, как говорят специалисты, на открытом фланге. Все еще было перепутано с августа месяца. Никакой ясности так и не наступило: кто справа, кто слева и есть ли вообще кто-то, кто впереди? Двигаться старались ночью либо на рассвете под прикрытием сентябрьских туманов, благо осень была необычайно теплая. Передвигаться днем было невозможно — все пространство вокруг хорошо просматривалось, а значит, и простреливалось.
Разведка чаще всего пользовалась именно утренними туманами. Как-то перед рассветом в полной тишине в молочном тумане разведчики осторожно продвигались, прощупывая путь для дивизии. По карте Игорь обнаружил — впереди должна быть протяженная лощина, хорошее укрытие для движения. Решили проверить эту лощину, достаточно ли она длинна и глубока для движения днем.
Действительно, лощина была, нашли вход в нее и двинулись по дну в неподвижном слоистом тумане. Впереди из тумана выступили очертания сидящих солдат, наших, причем солдат много. В полной тишине они сидели по обе стороны откосов с винтовками как-то наперевес. Отдыхают, что ли? Разведчики остановились в нерешительности. Значит, кто-то впереди есть? Насторожило, что все эти десятки видимых в тумане солдат как-то неестественно неподвижны. Окликнуть — опасно. Подошли все-таки поближе — никакого внимания. Тронули первого — мертвый! Второй, третий… Ран не видно. Впереди на десятки метров, дальше не видно — мертвые. Жуткая картина в оползающей кисее тумана. Прошли еще вперед. Почувствовался легкий, раздражающе горьковатый запах. Игорь тут же приказал:
— Все наверх, из лощины, быстро!
Противогазов ни у кого нет, их давно выбросили за ненадобностью, тем более в разведке. Наверху отдышались от подъема, от запаха. А туман внизу как бы постепенно проглотил пугающую, безмолвную картину. Кругом — ни живых наших, ни немцев, только кроваво-красные, оранжево-желтые пятна осенних кустов, деревьев размытыми туманом полотнищами плывут и исчезают, да настораживающий шелест жухлых трав под ногами. Никто не решается заговорить даже шепотом. Сегодня это назвали бы сюрреализмом, а тогда было нехорошо на душе и без мистики.
Очнувшись от уплывшего в тумане видения, Бескин срочно направил связного с донесением в штаб, а разведчики двинулись дальше. Позднее комиссия, прибывшая на место, установила — немцы применили отравляющие вещества. Всем срочно выдали новые противогазы.
С тех дней минул не один десяток лет, сменились поколения. У молодежи — строителей Братской ГЭС в начале семидесятых годов был культ песни, особенно бардовской, сочиняли и сами. Собирались у Марчуков — старожилов стройки. В один из таких вечеров-чаепитий кто-то запел среди прочих новую песню Галича «Ошибка», тогда еще малоизвестную, а сегодня ставшую бардовской классикой. Для всех песня звучала впервые, как и для Игоря, бывшего среди той молодежи. И для меня.
…Так и лежим, как шагали, попарно…И общий привет!…Где полегла в сорок третьем пехота,Там по пороше гуляет охота, охота.…Трубят егеря!
Игорь вслушивался в слова, четко и жестко сказавшие о высокой трагедии. И вдруг память вернула ему давно забытое: кроваво-красные купы кустарников, расплывающиеся в тумане, и солдат, сидящих вдоль откосов оврага. Что это? Высокий поэтический вымысел? Не может быть! Не может быть это простым совпадением! Почему-то не стало хватать воздуха ветерану, встал, отошел к окну.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
