— Веревки, — прошептала она, — перегрызи веревки.
Пес моргнул и пропал за ее спиной. Его черная шкура полностью сливалась с темнотой в землянке, и стоило ему закрыть глаза, как он становился полностью неразличим. Однако уже спустя мгновение Василиса ощутила как веревки соскользнули с рук.
— Пошли отсюда, — прошептала она псу, вращая запястьями, которые отчаянно ныли.
До нее донесся вздох. «Цепочка, — поняла Василиса. — Если он попытается меня забрать, цепочка задушит меня». Она дотронулась до нее, но та предупреждающе сжалась, и Василиса отняла руку. Снаружи раздавался какой-то шум, Василиса узнала голос Сокола, но не поняла, что он сказал, потом раздался вскрик и что-то упало. У Василисы внутри все похолодело. Она вскочила со стула и вслепую ринулась на звук, на ощупь смогла найти низенькую дверь и выбежала из землянки.
Они были посреди леса. Стояла ночь, луну заволокли тучи, и почти ничего не было видно. Марьи и Кощея здесь уж не было. Но тело Сокола она заметила сразу. На поясе у него был повязан белый заговоренный кушак, расшитый защитной вышивкой — такие шила ему Настя, и он слабо светился в темноте там, где не был перепачкан кровью. Василиса подбежала, упала рядом.
— Не смей, — прошептала она. — Настя не переживет. У тебя же четверо детей. Внуки. У тебя же дочка маленькая, не смей!
Пульс был, но совсем слабый. Сердце работало словно через силу, каждый раз решая, толкнуть кровь еще раз напоследок или уже хватит. Где-то в отдалении слышались звуки борьбы, Кощей сражался с Марьей, но вряд ли она чем-то могла помочь ему, только помешать, но ей все равно нужно было к нему, и в то же время… Она представила себе Настасью. Вспомнила ее такой, какой видела последний раз: с полуторалетней дочерью на руках, уставшую, померкшую, постоянно бросающую взгляды на сотовый телефон. Сокол должен был написать, вернется он вечером домой, или ночью ожидается рейд, и поэтому ждать его не стоит.
Она не могла лишить Настасью мужа. Сокол пострадал из-за них с Кощеем. Из-за его тайн, из-за его глупой самоуверенности. Из-за того, что по какой-то причине его прошлое оказалось ему дороже, чем настоящее. И из-за нее, ведь это она, желая доказать мужу, что она ему ближе и полезнее, чем бывшая жена, пошла у него на поводу и рассказала про тайну Финиста.
Она никогда себе не простит, если он умрет.
Василиса положила руки Соколу на грудь и призвала свои силы. Те шевельнулись в ней, словно вода, потом начали медленно подниматься волной. Она нашла внутри себя нить, отвечающую за жизненную силу, потянула из нее сколько смогла и направила в тело Финиста. Она уже исцеляла раньше, но никогда не лечила того, кто был на грани смерти. «У тебя нет выбора», — сказала себе Василиса, отметая любую возможность хоть на мгновение усомниться в том, что у нее получится.
Магия есть намерение, сопряженное с силой и помноженное на чувство.
И через пару бесконечных минут Сокол дернулся под ее руками, жадно хватанул воздух. Сердце забилось уверенно.
— Где Баюн? — спросила Василиса, отнимая руки от его груди.
Сокол захрипел, закашлялся, но нашел в себе силы ответить:
— Кощей… оставил его… в Конторе… следить… доложить на Буян… если совсем…
Его слова лишили воздуха вернее, чем цепочка Марьи. Это означало, что Кощей согласился с выводами Баюна, а значит…
— Она сильнее, — прошептал Сокол. — Она убьет его. Баюн… Лебедь…
Но Василиса не дослушала. Она подскочила на ноги и кинулась в лес. Луна вышла из-за туч, стало видно, куда она бежит. Где-то впереди за деревьями то и дело озаряли лес вспышки магии. Василиса почти добежала до этого места, когда вдруг цепочка на шее рванула ее вперед, сжимаясь, Василиса едва успела просунуть под нее пальцы. Ощущение было такое, будто кто-то схватился за звенья, и тащит ее за собой. Василису вынесло на небольшую поляну и кинуло на землю.
— Вот видишь, — сказал ненавистный голос у нее над головой. — Я же говорила, что она все еще жива. Разве я когда-нибудь врала тебе?
Василиса захрипела, не в силах сделать вдох. Перед глазами почернело.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Оставь ее, — сказал Кощей, его голос донесся до Василисы словно через вату. — Я призову его.
Марья засмеялась, но цепочка на шее Василисы вдруг разжалась, и она судорожно втянула воздух. Легкие обожгло. Василиса вдыхала и не могла надышаться.
— Жалкое зрелище, — заметила Марья. — У тебя явно испортился вкус, Кощей. Раньше ты был эстетом.
— Вкус подвел меня только один раз, — ответил Кощей. — Сними с нее свою свой артефакт, отпусти, и я сделаю то, что ты хочешь.
— И ты думаешь, что я тебя поверю? — удивилась Марья. — Нет, ты сделаешь это сейчас, а иначе…
Цепочка снова сжалась, впилась в шею, на этот раз Василиса не успела среагировать сразу, подставить ладонь, но ей повезло, перед этим она как раз сделала вдох. Она подняла глаза и увидела мужа. В его руках был Меч-кладенец, Василиса сразу узнала его. Невосприимчивый к магии и отказывающийся возвращаться в ножны, не испив крови, он был грозным оружием, в руках ее мужа неостановимым, и Кощей редко доставал его.
Кощей вскинул руку, цепочка на шее у Василисы начала разжиматься, Василиса поспешно сделала новый вдох, но Марья засмеялась, и цепочка снова сдавила горло. Они дергали за нее каждый в свою сторону, но внезапно оказались равны в силах.
— Хватит, — без какой-либо надежды полузадушенно прохрипела Василиса.
— А и правда, — отозвалась Марья, и цепочка разжалась, Василиса обессиленно упала в траву, пытаясь отдышаться. — Я даю тебе минуту, Кощей. Если в течение этой минуты ты не призовешь Чернобога, а затем не убедишь его провести ритуал, я убью твою девчонку прямо у тебя на глазах, и ты ничего не сможешь сделать.
— Это не так просто, — ответил Кощей, и в его голосе Василисе едва ли не впервые за всю жизнь с ним почудился страх.
— Тогда начинай прямо сейчас, — ответила Марья.
И в этот момент произошло одновременно три вещи. Луна зашла за тучи, а мимо Василисы промчалась с громким лаем огромная черная собака. Марья отвлеклась, взглянув ей вслед, и в этот момент сбоку на нее спикировал сокол, впиваясь острыми когтями в руку, сжимающую цветок. Моревна вскрикнула от боли и разжала ладонь. Он упал прямо рядом с Василисой. Из последних, непонятно откуда взявшихся сил, она схватила его.
И все замерло.
Мир остановился, подвластный ее желанию усмирить творящийся кошмар. Внутри Василисы всколыхнулась и поднялась волной сила, ее собственная странная сила, которую она до сих пор не до конца понимала. Подстегнутая магией цветка, она разрослась, затопила ее, но осталась подвластна ей, более чем когда-либо до этого. Никогда еще Василиса не ощущала себя настолько могущественной. Все внезапно стало прозрачным и понятным. Лес вокруг раскинулся перед ней словно на ладони и зазвучал миллиардом звуков. Василиса услышала, как стучит сердце оленя в паре километров от нее, как умывает лапками мордочку белка, как чистят перья птицы, как ползет по травинке жук, как жадно пьют воду деревья. Поляна, до этого окутанная ночной тьмой, озарилась светом. Он шел отовсюду: от каждой травинки, от каждого листа, словно лился из самого воздуха. Василиса видела каждую росинку, выпавшую этой ночью, ощущала, как рисует узоры в воздухе незаметный доселе ветерок. И внезапно очень четко осознала, что представляет собой ее магия. Во что она превратилась в подземельях Кощея. Все стало так очевидно. Какой глупостью было бояться ее. Магия жизни, пропущенная сквозь смерть, сопряженная с ней. Перунов цвет не давал новых сил, лишь многократно — тысячекратно — усиливал уже существующие. Сейчас она была воплощением матери-природы, и все ее дети были послушны ей в той мере, в какой бывают послушны дети. Ей не нужно было истинное зрение, чтобы прозреть и увидеть. Она черпала знание о мире и каждом его фрагменте из самого бытия. Жаль только, не всегда понимала, что именно теперь знает. Но ведь это лишь пока…
Мир обрел краски, которых до этого Василиса никогда не видела. Он был прекрасен и изумителен, все это вместе было так восхитительно, что ей захотелось плакать. Но вместо этого она закрыла глаза и представила себе, что свободна, и почувствовала, как цепочка на ее шее почернела и рассыпалась прахом. «Волшба должна даваться тебе так же естественно, как дыхание, — говорила Яга. — Твоя сила в твоей интуиции. Твори магию не думая, а чувствуя. Это твой путь». Наконец ее слова обрели смысл. Василиса направила силу в перетертые веревками запястья и в порезанную цепочкой шею, исцеляя их. А потом, когда боли больше не осталось, открыла глаза и посмотрела на Кощея. И впервые увидела своего мужа на самом деле. Изможденный. Сутулая фигура с ввалившимися щеками. Фигура человека, давно не знавшего ни сна, ни отдыха. Его озаряли спокойным серебристым светом когда-то сплетенные ею браслеты, и этот свет поддерживал его, но из-под браслетов текла кровь. Спустя триста лет после его заточения, его запястья все еще кровоточили. Но кровь была не только на них. Его пальцы, сжимающие рукоять кладенца, были в крови. И свежее пятно разлилось по рубашке как раз там, где должна была быть душа. Кто бы не вырвал ее, он сделал это не слишком аккуратно.
