Я бросаю взгляд на Серенити и пожимаю плечами.
– Нет. А что?
– Если есть документальное подтверждение тому, что слон научился имитировать человеческую речь, можешь представать, какие последствия это будет иметь для нашей теории об умственных способностях слонов?
– К слову о теориях… – вмешивается Верджил.
– Какова область ваших научных интересов? – тут же спрашивает отец.
– Верджил занимается… проблемами восстановления, – на ходу импровизирую я. – Серенити интересует общение.
Томас так и сияет.
– В какой среде?
– Да, – отвечает Серенити.
Отец на мгновение выглядит сбитым с толку, но потом продолжает фантазировать:
– Теория умственных способностей содержит две основные идеи: идею осознания собственной уникальности, своих мыслей, чувств и намерений… и мысль, что то же самое справедливо для остальных живых существ, и они не знают, о чем ты думаешь, как и ты не знаешь, о чем думают они, пока не возникает взаимосвязь. Разумеется, преимущество, развившееся в ходе эволюции и приведшее к тому, что можно предсказать поведение других, огромно. Например, можно сказаться раненым, и пока никто не узнает о притворстве, вас будут кормить и заботиться о вас, вам не придется работать. Люди не рождаются с этой способностью – у нас она развивается постепенно. Сейчас, когда мы знаем, что теория умственных способностей существует, удалось выяснить, что при этом задействуются зеркальные нейроны головного мозга. Нам известно, что зеркальные нейроны работают, когда задание предполагает понимание других через имитацию – и когда для понимания необходим язык. Если слон Кошик сумел повторить слова, не является ли это доказательством того, что и другие особенности нервной деятельности человека – например, сочувствие – присущи и слонам?
Я слушаю отца и понимаю, каким умным он раньше был. Понимаю, почему в него влюбилась мама.
И тут же вспоминаю, зачем мы пришли.
Отец поворачивается ко мне.
– Необходимо связаться с авторами этой статьи, – размышляет он. – Элис, ты представляешь, какие последствия может иметь мое исследование?
Он тянется ко мне – я чувствую, как Верджил напрягся, – обнимает и начинает кружить.
Я знаю, ему кажется, что я – это мама. Понимаю, это полная ерунда. Но знаете, иногда так приятно, когда отец тебя обнимает, даже если и по совсем иным соображениям.
Он отпускает меня, и, должна признать, я уже давно не видела его в таком приподнятом настроении.
– Доктор Меткаф, – вмешивается Верджил, – понимаю, что все это необычайно важно для вас, но хотелось бы узнать, есть ли у вас минутка, чтобы ответить на вопросы о той ночи, когда исчезла ваша жена?
Отец стискивает зубы.
– Вы о чем? Вот же она стоит.
– Это не Элис, – отвечает Верджил. – Это ваша дочь Дженна.
Он качает головой.
– Моя дочь еще крошка. Послушайте, не знаю, какую игру вы затеяли…
– Перестаньте его нервировать! – предостерегает Серенити. – Если он расстроится, вы ничего от него не добьетесь.
– От меня? – Отец повышает голос. – Вы тоже пришли, чтобы украсть мое исследование?
Он бросается на Верджила, но тот хватает меня за руку и ставит так, чтобы отец оказался со мной лицом к лицу.
– Посмотрите на нее, – настаивает он. – Посмотрите!
Целых пять секунд отец молчит. И знаете, пять секунд – невероятно долгий срок. Я стою и смотрю, как при каждом вдохе трепещут его ноздри и дергается кадык.
– Дженна! – шепчет отец.
Всего на долю секунды, когда он смотрит на меня, я понимаю, что он видит не маму. Что я – как он там сказал? – уникальное создание с собственными мыслями, чувствами и устремлениями. Что я существую.
А потом он снова прижимает меня к себе, но на этот раз по-другому – как будто защищая, нежно и удивленно, словно намереваясь укрыть меня от остального мира, – по иронии судьбы раньше я его всегда защищала. Он руками, как крыльями, прикрывает мою спину.
– Доктор Меткаф, – говорит Верджил, – о вашей жене…
Отец, держа меня на расстоянии вытянутой руки, поворачивает голову на его голос. Этого достаточно, чтобы разбить тонкую стеклянную ниточку, которая протянулась между нами. Когда он снова поворачивается ко мне голову, я понимаю, что он видит совсем не меня. На самом деле он даже не смотрит мне в лицо.
Его взгляд останавливается на крошечном камешке, висящем на цепочке у меня на шее.
Он медленно берет кулон в руку. Переворачивает. Блестит слюда.
– Моя жена… – повторяет он.
Он сжимает цепочку в кулаке и срывает ее у меня с шеи. Цепочка падает между нами на пол, а отец отвешивает мне такую оплеуху, что я отлетаю в другой конец палаты.
– Проклятая сука! – выплевывает он.
Элис
Я знаю одну историю, свидетельницей которой сама не была, мне ее рассказал Оуэн, наш ветеринар. Несколько лет назад исследователи метали дротики на территории, принадлежащей общине. Их целью была определенная самка, они стреляли М99 прямо из автомобиля. Как и ожидалось, она упала. Но стадо плотно сомкнулось вокруг самки, не давая егерям отогнать их. Исследователи не могли подобраться к ней, чтобы надеть ошейник, и решили немного подождать.
Вокруг упавшей слонихи образовался концентрический круг. Слоны во внешнем круге безмятежно стояли к ней спинами, лицом к автомобилям. Но за ними был внутренний круг, который невозможно было разглядеть за массивными телами первого круга. Был слышен хруст, какое-то движение, треск веток. Неожиданно, как по команде, стадо разошлось. Поверженное животное лежало на боку, прикрытое ветками и огромной кучей земли.
После рождения слоненка мать прикрывает его землей, чтобы скрыть запах крови – непреодолимой приманки для хищников. Но на этой слонихе не было ни капли крови. Я слышала, что слоны накрывают тела еще и потому, что хотят скрыть запах смерти, но я в это не верю: нос у слона настолько чувствительный, что животные никак не могли ошибочно принять обездвиженного слона за мертвого.
Конечно, я видела, как слоны вываливают в грязи, и накрывают ветками, и засыпают землей мертвых сородичей и детенышей, которые не выжили. Казалось бы, такое поведение свойственно в случаях неожиданных, внезапных смертей. И умерший необязательно должен быть слоном. Один исследователь, который ехал в заповедник через Таиланд, рассказал историю об азиатском самце, участвовавшем в сафари на слонов. Он убил своего погонщика, который дрессировал и заботился о нем пятнадцать лет. Самец достиг полового созревания, что на языке хинди означает «безумие». Во время полового созревания сила разума уступает гормонам. Однако после нападения самец замер, попятился, как будто понимал, что совершил что-то плохое. Еще более удивительным оказалось поведение слоних, которые засыпали погонщика землей и ветками.
Неделю перед тем, как навсегда уехать из Ботсваны, я много времени проводила со слонами. Наблюдала за Каджисо с ее мертвым детенышем, делала записи о смерти Ммаабо. Однажды я вылезла из джипа, чтобы размять ноги, и прилегла под баобабом, где в последний раз виделась с Томасом.
Я и не думала делать глупостей – например, вылезать из машины в месте, где пролегает множество слоновьих троп. И даже не помню, как закрыла глаза. Но когда я очнулась, мой блокнот с карандашом валялись на земле, а глаза и рот были засыпаны землей. В моих волосах оказались листья, а сверху громоздились ветки.
Когда я проснулась, слонов, которые прикрыли меня, уже не было видно, и, наверное, это к лучшему. Меня ведь могли как похоронить заживо, так и убить. Я не находила объяснения этому глубокому, коматозному сну. Вот только я уже была не просто собой, а чем-то бóльшим.
Я всегда считала иронией судьбы то, что слоны, обнаружив меня спящей, решили, что я мертва, когда на самом деле я была полна жизни. Если быть точной, этой жизни было приблизительно десять недель.
Серенити
Однажды ко мне на программу приходил врач, который рассказывал о силе нервного возбуждения – о жизненно важных моментах, когда люди совершают невероятное, например могут сдвинуть автомобиль, придавивший кого-то из их близких. Общим в этих случаях было одно: стрессовые ситуации вызывали всплеск адреналина, а он, в свою очередь, приводил к тому, что границы мышечных возможностей раздвигались.
В тот день у меня было несколько гостей. Анджела Кавайо, которая подняла со своего сына Тони «Шевроле импала» выпуска 1964 года; Лидия Андживау, которая поборола полярного медведя в Квебеке, когда он бросился за ее семилетним сыном во время игры в хоккей на замерзшем пруду. И Диди и Доминик Прулксы, двенадцатилетние близнецы, которые сумели откатить трактор, который помчался вниз по крутому склону и наехал на их деда.
– Это было похоже на безумие, – рассказывал мне Диди. – Мы вернулись и попытались еще раз сдвинуть трактор, но не смогли даже на сантиметр.
Вот о чем я думаю, когда Томас Меткаф бьет Дженну наотмашь по лицу. Еще секунду назад я была просто зрителем, а в следующую секунду уже отталкиваю его, прыгаю, наплевав на все законы притяжения и пространства, и подхватываю Дженну. Оказавшись в моих объятиях, она с изумлением смотрит на меня.
