Вот о чем я думаю, когда Томас Меткаф бьет Дженну наотмашь по лицу. Еще секунду назад я была просто зрителем, а в следующую секунду уже отталкиваю его, прыгаю, наплевав на все законы притяжения и пространства, и подхватываю Дженну. Оказавшись в моих объятиях, она с изумлением смотрит на меня.
– Я держу, – уверяю я ее и понимаю, что во всех смыслах это не просто слова.
У меня нет своих детей, но, возможно, именно сейчас для этой девочки я должна стать матерью.
Верджил так сильно бьет Томаса, что тот падает назад на стул. В палату, услышав грохот, врываются медсестра и один из санитаров.
– Держи его! – велит медсестра.
Верджил отходит в сторону, а санитар пытается усмирить Томаса. Медсестра смотрит на нас, сидящих на полу.
– С вами все в порядке?
– Нормально, – отвечаю я.
Мы с Дженной встаем.
Откровенно говоря, со мной не все в порядке, да и с Дженной тоже. Девочка осторожно касается того места, куда пришелся удар, а мне кажется, что меня вот-вот стошнит. У вас когда-нибудь возникало ощущение, что воздух стал слишком тяжелым или необъяснимо холодным? Это физическая интуиция. Раньше я была очень хорошим эмпатом: я могла войти в комнату и – как будто окунула палец в воду в ванной, чтобы почувствовать ее температуру, – сразу понимала, хорошая здесь энергия или плохая, произошло ли тут убийство, покрывает ли стены горе, как слои краски. Какова бы ни была причина, вокруг Томаса Меткафа вертелась всякая дрянь.
Дженна изо всех сил пытается сдержаться, но я замечаю у нее на глазах слезы. В другом конце палаты от стены отходит взбудораженный Верджил. Он так крепко сцепил зубы, что я вижу: он сдерживается, чтобы не выплеснуть на Томаса Меткафа поток ругательств, и, словно торнадо, вылетает из палаты.
Я смотрю на Дженну. Она смотрит на отца, как будто увидела его впервые. Возможно, в каком-то смысле это правда.
– Что вы намерены делать? – бормочу я.
Медсестра смотрит на нас.
– Думаю, на время мы введем ему успокоительное. Вам лучше прийти позже.
Я не ее спрашивала, но это и к лучшему. Может быть, для Дженны так даже проще – уйти от отца, который и не подумал извиниться. Я беру ее под руку и, крепко прижимая к себе, вывожу из палаты. Как только мы переступаем порог, даже дышать становится легче.
В коридоре Верджила не видно, нет его и в вестибюле лечебницы. Я веду Дженну мимо пациентов, которые таращатся на девочку. По крайней мере, их сиделкам хватает такта не замечать, как она сдерживает рыдания, как у нее краснеет и распухает щека.
Верджил вышагивает перед моей машиной. Он поднимает голову и замечает нас.
– Не стоило сюда приезжать. – Он берет Дженну за подбородок и поворачивает ее голову, чтобы рассмотреть лицо. – Ни фига себе будет синяк!
– Отлично! – мрачно подтверждает она. – И как мне все это бабушке объяснить?
– Скажи правду, – советую я. – Твой отец эмоционально нестабилен. Если он ударил тебя, это очень похоже…
– Я знал это еще до прихода сюда, – говорит Верджил. – Я знал, что Меткаф был склонен к насилию.
Мы с Дженной поворачиваемся к Верджилу.
– Что? – удивляется она. – Мой отец не склонен к насилию.
Верджил только приподнимает бровь.
– Был склонен, – повторяет он. – Самые большие психопаты, которых мне доводилось встречать, были домашними тиранами. На публике это очаровательные люди, а дома – настоящие животные. Во время следствия были намеки на то, что твой отец жестоко обращался с женой. Один из смотрителей упоминал об этом. В больнице отец явно принял тебя за Элис. А это означает…
– …что мама сбежала, чтобы защитить себя, – заканчивает Дженна. – Она, возможно, не имеет никакого отношения к смерти Невви Рул.
У Верджила звонит сотовый. Он отвечает, потом кивает и отходит на несколько метров.
Дженна поднимает голову.
– Но это совершенно не объясняет того, куда уехала мама и почему она не попыталась меня найти.
И неожиданно мне в голову приходит: «Она увязла».
Я до сих пор не знаю, мертва ли Элис Меткаф, но она явно ведет себя как привязанный к земле дух – как призрак, который боится, что ему воздастся по заслугам за земные деяния.
От ответа Дженне меня освобождает возвращение Верджила.
– У моих родителей была счастливая семья, – уверяет его Дженна.
– Я бы не стал называть любовь всей своей жизни «проклятой сукой», – без обиняков заявляет Верджил. – Звонила Таллула из лаборатории. Митохондриальная ДНК образцов взятой у тебя слюны и волоса, хранящегося в пакете с уликами, совпадает. Твоя мать и была той рыжеволосой, которая находилась в непосредственной близости от Невви Рул перед смертью последней.
Дженну, на мой взгляд, услышанное скорее раздосадовало, чем огорчило.
– Послушайте, решите уж – то ли мой отец безумный убийца, то ли мать! Потому что я – меня скоро укачает! – болтаюсь между вашими теориями…
Верджил смотрит на подбитый глаз Дженны.
– Скорее всего, Томас побежал за Элис, и та попыталась скрыться в заповеднике. Невви просто выполняла свою работу ночного сторожа. Она оказалась на пути, и Томас походя убил ее. Чувство вины за совершенное убийство – отличная причина утратить связь с действительностью и оказаться в подобном заведении…
– Ясно, – саркастично протягивает Дженна. – А потом он подозвал слона и велел ему потоптаться на Невви, чтобы все выглядело как несчастный случай. Поскольку, вы же знаете, слонов этому специально учат.
– Было темно. Слон мог случайно наступить на тело…
– Раз двадцать-тридцать? Я тоже читала отчет о результатах вскрытия. К тому же у вас нет никаких улик, указывающих на то, что мой отец находился в то время в заповеднике.
– Пока нет, – подчеркивает Верджил.
Если после посещения палаты Томаса Меткафа меня едва не стошнило, то теперь, при перепалке этих двоих, мне показалось, что голова вот-вот лопнет.
– Жаль, что Невви умерла, – вклиниваюсь в разговор я. – Она бы стала хорошим свидетелем.
Дженна надвигается на Верджила.
– Хотите знать мое мнение?
– А разве мое желание берется в расчет? Мы же оба прекрасно знаем, что ты все равно его выскажешь…
– Я думаю, вы слишком заняты тем, чтобы обвинить всех и вся в случившемся той ночью, и не хотите признать, что стоит винить себя в проведенном спустя рукава следствии.
– А я считаю, что ты маленький избалованный ребенок, который боится открыть ящик Пандоры и заглянуть внутрь.
– Ну, знаете… – возмущается Дженна. – Вы уволены!
– Ну, знаешь!.. – кричит в ответ Верджил. – Я сам ухожу.
– Отлично.
– Прекрасно.
Она разворачивается и убегает.
– И что мне прикажете делать? – спрашивает он меня. – Я пообещал найти ее мать. Я не гарантировал, что результат ее обрадует. Боже, эта девчонка приперла меня к стенке!
– Знаю.
– Ее мамаша, возможно, предпочла оставаться подальше, потому что она как шило в заднице. – Он поджимает губы. – Я не то хотел сказать. Дженна права. Если бы десять лет назад я доверился инстинктам, сейчас бы нас здесь не было.
– Вопрос прежний: где была бы Элис Меткаф?
Мы оба на минуту задумываемся. Потом он смотрит на меня.
– Кто-то из нас должен за ней пойти. Под словом «кто-то» я подразумеваю вас.
Я достаю из сумочки ключи, отпираю машину.
– Знаете, я привыкла фильтровать информацию, которую получала от духов. Если я полагала, что она будет болезненной для клиента или расстроит его, я оставляла это за пределами предсказания. Просто делала вид, что ничего не слышала. Но в конечном итоге я поняла, что не моя задача судить о полученной информации. Моя задача только в том, чтобы эту информацию передать.
Верджил щурится.
– Не понимаю, согласны вы со мной или нет?
Я сажусь за руль, включаю зажигание, опускаю окно.
– Я просто говорю, что не нужно быть чревовещателем. Вы просто дурак.
Он усмехается.
– Вы просто хотели иметь возможность сказать мне это в лицо.
– Что-то вроде того, – признаюсь я. – Но я пытаюсь до вас донести, что надо прекратить строить догадки и пытаться куда-то вырулить. Просто плывите по течению.
Верджил, прикрыв глаза, смотрит в ту сторону, куда отправилась Дженна.
– Я не знаю, является ли Элис жертвой, которая сбежала, чтобы спасти свою жизнь, или преступницей, забравшей жизнь другого человека. Но ночью, когда нас вызвали в заповедник, Томас был очень расстроен тем, что жена украла его исследование. Что-то подобное мы наблюдали и сегодня.
– Полагаете, поэтому он пытался ее убить?
– Нет, – отвечает Верджил. – Я думаю, причина в том, что она завела любовника.
Элис
Я не видела лучшей матери, чем слониха.
Мне кажется, если бы женщины ходили беременными два года, то за это время сумели бы лучше подготовиться к роли матери. Слоненок не может поступать неправильно. Он может шалить, таскать еду у матери изо рта, идти слишком медленно или застрять в грязи – его мать само терпение. Детеныши – самая большая ценность в жизни слонов.
