– А почему ты хотел подарить мне баобаб?
– Потому что слон бы в машину не влез, – ответил Томас и улыбнулся.
Врачи сказали бы вам, что с точки зрения медицины это невозможно, слишком рано. Но в это мгновение я почувствовала, как внутри у меня затрепетала бабочка, наша малышка, как будто возникшего между нами электричества было довольно, чтобы пробудить ее к жизни.
Мы долго ехали до Нью-Гемпшира, обсуждали мое исследование: как стадо Ммаабо переживало ее смерть; как разрывалось сердце, когда я видела Каджисо, скорбящую о своем детеныше. Томас с величайшим воодушевлением сообщил мне, что я успела как раз к приезду в заповедник седьмого слона – африканской слонихи по кличке Мора.
О том, что произошло под баобабом, мы даже не вспоминали.
Я не рассказала, что временами ловила себя на том, как мне не хватает Томаса, например когда я видела, как два молодых самца гоняли круглый кусок фекалий, словно заправские звезды футбола, и мне хотелось рассказать об этом тому, кто мог бы оценить такое по достоинству. Как я иногда просыпалась от того, что чувствовала его прикосновения, как будто пальцы оставили шрамы.
На самом деле за исключением растения, которое Томас приволок в зал прилета, он ни словом не упомянул о том, что нас связывает больше, чем просто рабочие отношения. Я даже стала сомневаться, не приснилась ли мне та ночь между нами, не явился ли этот ребенок плодом моего воображения.
Когда мы приехали в заповедник, уже наступили сумерки. У меня слипались глаза. Я сидела в машине, пока Томас открывал автоматические ворота, а потом еще одни, внутренние.
– Слоны очень хорошо умеют демонстрировать свою силу. В половине случаев, когда мы ставим забор, слоны сносят его только затем, чтобы показать нам, что могут это сделать. – Он посмотрел на меня. – Когда мы только открылись, было множество звонков… соседи уверяли, что видели на заднем дворе слона.
– И что происходит, когда слоны выходят?
– Мы загоняем их назад, – ответил Томас. – Вся суть их пребывания здесь заключается в том, что слонов никто не будет бить и наказывать за то, что они убежали, как сделали бы в цирке или зоопарке. Слоны – как дети. Если шалости ребенка раздражают вас, но это не означает, что вы его не любите.
При словах о детях я скрещиваю руки на животе.
– А ты когда-нибудь думал об этом? – спрашиваю я. – О том, чтобы завести семью?
– У меня уже есть семья, – ответил Томас. – Невви, Гидеон и Грейс. Завтра я тебя с ними познакомлю.
Казалось, грудь мне проткнули копьем. Почему было не спросить Томаса, женат он или нет? Как я могла совершить такую глупость?
– Без них я бы не справился, – продолжал он, явно не замечая, что у сидящей на пассажирском сиденье гостьи рухнули все надежды. – Невви двадцать лет проработала дрессировщицей слонов в цирке где-то на юге. Гидеон был ее учеником. Он женат на Грейс.
Постепенно я начинала складывать пазл этих загадочных отношений. Похоже, никто из упомянутых не являлся ни его женой, ни отпрыском.
– А дети у тебя есть?
– Слава богу, нет, – ответил Томас. – Мои выплаты по страховке и так достигли заоблачных высот. Не могу представить, что повешу себе на шею еще и ребенка, который будет повсюду бегать.
Конечно, он правильно рассудил. Смешно воспитывать ребенка в заказнике, такое же безумие воспитывать его на территории заповедника. Уже по определению слоны, которых забирал сюда Томас, были проблемными животными – они либо убили дрессировщиков, либо вели себя настолько агрессивно, что зоопарк или цирк был вынужден от них избавиться. Но из ответа Томаса я почувствовала, что он провалил экзамен, о сдаче которого даже не подозревал.
Было слишком поздно, в заповеднике ничего не разглядишь, но когда мы ехали вдоль высокого забора, я опустила стекло, чтобы вдохнуть знакомый слоновий запах – земли и сочной травы.
Вдалеке послышался низкий гул, похожий на раскаты грома.
– Это Сира, – сказал Томас. – Она у нас всегда гостей встречает.
Он остановился у домика и вытащил из машины мой багаж. У него было крошечное жилище – гостиная, кухонька, спальня, кабинетик размером с чулан. Никакой комнаты для гостей не наблюдалось, но и в свою спальню мой видавший вид чемодан Томас относить не стал. Он нерешительно потоптался посреди комнаты, поправил на носу очки.
– Дом, родной дом… – сказал он.
Неожиданно я подумала: а что я здесь делаю? Мы с Томасом Меткафом едва знакомы. Может быть, он психопат? Может, серийный убийца?
Он мог быть кем угодно, но еще он был отцом моего ребенка.
– Что ж, – чувствуя себя неуютно, протянула я, – день был длинным. Ничего, если я приму душ?
К моему изумлению, в ванной у Томаса царила патологическая чистота. Зубная щетка лежала в ящике параллельно с тюбиком зубной пасты. Зеркало без единого пятнышка. Лекарства в пузырьках стояли в аптечке в алфавитном порядке. Я пустила воду и на время, пока маленькое помещение заполнялось паром, застыла перед зеркалом, сама себе напоминая призрак и пытаясь разглядеть свое будущее. Я стояла под струями горячей воды, пока кожа не покраснела, и придумывала, как побыстрее отсюда уехать, потому что мой приезд оказался ошибкой. Не знаю, о чем я думала?! Что Томас умирает от любви, находясь в пятнадцати тысячах километров от меня? Что он тайно желает, чтобы я, пролетев полмира, продолжила отношения с той точки, в которой мы остановились? Из-за гуляющего по организму хорионического гонадотропина я явно начала бредить.
Когда, оставляя на деревянном полу влажные следы, я вышла из душа в одном полотенце, но с тщательно причесанными волосами, Томас как раз застилал простыней диван. Если мне и нужны были еще более веские доказательства того, что случившееся в Африке было скорее грубой ошибкой, а не началом чего-то, – это доказательство было у меня перед глазами.
– Ох, – охнула я, как будто внутри меня что-то сломалось, – спасибо.
– Я себе стелю, – сказал он, пряча глаза. – Ты занимай спальню.
Я почувствовала, как заливаюсь румянцем.
– Если тебе так хочется…
Ты должна понять, сказала я себе, в Африке царит романтика. Глядя на закат, можно поверить, что это творение Господа. Видишь неспешно бегущую львицу – и замираешь. С восторгом наблюдаешь за склонившимся к воде жирафом, похожим на треногу. В Африке можно увидеть птиц с отливающими голубым крыльями, таких больше нигде на планете не встретишь. В Африке в полуденный зной видны капли влаги в воздухе. В Африке чувствуешь себя первобытным человеком в колыбели мира. Разве удивительно, что на подобном фоне и воспоминания кажутся приукрашенными?
– Ты моя гостья, – учтиво произнес Томас. – Все к твоим услугам.
А чего я хотела?
Я могла бы взять одеяло и лечь спать одна на диване. Или могла бы рассказать Томасу о ребенке. Но вместо этого я подошла к нему, и полотенце, в которое я завернулась, упало на пол.
Секунду Томас просто смотрел на меня. Провел пальцем по изгибу шеи, плечу…
Однажды, еще в институте, я ходила купаться ночью в залитую биолюминисцентным светом бухту в Пуэрто-Рико. Всякий раз, когда я двигала руками или ногами, вспыхивали радужные искорки, как будто я создавала падающие звезды. Именно такое чувство возникло, когда ко мне прикоснулся Томас, – как будто меня залило светом. Мы натыкались на мебель и стены, до дивана не дошли…
После я лежала в его объятиях на жестком деревянном полу.
– Ты говорил, что Сира, встречая гостей, всегда трубит: «Добро пожаловать!»
Он засмеялся.
– Если хочешь, я ее приведу.
– Да ладно. С меня и этого довольно.
– Не умаляй своих достоинств. Ты великолепна.
Я повернулась к нему.
– Не думала, что ты этого хочешь.
– А я не думал, что ты захочешь меня, – признался Томас. – Знаешь, я не хотел строить предположения о том, повторится ли еще раз то, что произошло между нами раньше. – Рука Томаса запуталась в моих волосах. – О чем задумалась?
А думала я вот о чем. Гориллы могут солгать, чтобы снять с себя вину. Шимпанзе обманут. А мартышки, сидя на дереве, будут притворяться, что им грозит опасность, хотя никакой опасности нет. Но слоны не такие, слониха никогда и не перед кем притворяться не станет.
Но ответила я вот что:
– Я думаю, дойдем ли мы когда-нибудь до кровати?
Ложь во спасение. Одной больше, одной меньше.
Земля Южной Африки часто кажется пересохшей, ее холмы и впадины выглядят потрескавшимися от засухи, а саванна – красной от солнца. Этот заповедник в сравнении с Африкой казался роскошным райским садом: зеленые холмы и сочные поля, крепкие дубы с изогнутыми ветвями. И конечно, слоны.
Здесь жили пять азиатских и один африканский слон. Еще один африканский слон ехал в заповедник. В отличие от дикой природы, здесь социальные связи были сформированы не генетически. Стада ограничивались двумя-тремя особями, которые по собственной воле решили вместе бродить по территории. Томас предупреждал меня, что есть слоны, которые не ладят между собой, кто-то предпочитает держаться в одиночку, но были и те, кто и шагу не ступал без выбранного товарища.
