Однажды ночью я отчаянно нуждался во сне или в любом другом способе бегства от жестокой процедуры детоксикации, через которую я тогда проходил. Банка с ксанаксом манила меня к себе во тьме злым маяком. Я тоже подумал о маяке, только в этом случае повел свою лодку к все разрушающим скалам, а не от них. Крышка банки с защитой от любопытных детей не стала препятствием для данного ребенка, и пока в другой комнате отец этого ребенка дремал под повтор сериала «Такси», я в своей комнате у метафорических смертоносных скал нырнул в банку ксанакса и заглотил четыре таблетки. (Для меня и одной было бы слишком много. Но четыре?)
Это не помогло. Легче мне не стало — эти четыре таблетки ксанакса оказались на ножах с моими мыслями. Сон не шел. Его приход сдерживали стыд, страх и сильное отвращение к себе. Какой следующий шаг был бы логичным в данной ситуации? Для данного наркомана он был очевиден: нужно было взять еще четыре таблетки. (Восемь таблеток — это не просто слишком много, это смертельная доза.) Каким-то образом вторая четверка объединилась с первыми четырьмя таблетками, и мне наконец удалось заснуть. Сон на ксанаксе неглубокий, этот препарат вообще не может вызвать глубокий сон, но мне уже было все равно. Я просто хотел, чтобы мой мозг, эта штуковина, которая меня преследовала, успокоился хотя бы на несколько часов… и чтобы мне хоть немного полегчало после невероятно болезненной детоксикации, через которую я проходил.
Мне повезло: я сумел проснуться. Но ксанакс сделал кое-что похуже, чем помешал глубокому сну, — он зажарил мои мозги и свел меня с ума. Мне мерещились странные видения; я видел цвета, которых я никогда раньше не видел, цвета, о существовании которых и не подозревал. Серые автоматизированные шторы в спальне приобрели глубокий лиловый цвет. Казалось, палочки и колбочки в сетчатке моего глаза начали самопроизвольно посылать новые сообщения через зрительный нерв в мой уже поджаренный на гриле мозг. Обычный голубой цвет стал лазурным, красный — пурпурным, а черный превратился в вантаблэк, черный 3.0, самый черный из черных.
Но и это еще не все. Как оказалось, у меня закончился ксанакс, и если быстро не принять нужные меры, то я мог умереть. (Помните: выпивка и ксанакс могут вас убить, а детоксикация от опиатов просто заставляет вас желать смерти.) Единственный выход для меня состоял в том, чтобы как-то достать таблетки, но обстановка в моем доме этому не благоприятствовала. Проще говоря, меня бы точно поймали. Оставалось признать тот факт, что я принимал ксанакс, и пройти детоксикацию и от него.
Я вышел из спальни и оказался в гостиной в калейдоскопе цветов. Что это? Рай? Я подумал, что ксанакс ночью меня угробил, и вот я оказался в раю… Я мягко объяснил отцу и своему трезвому товарищу, что я натворил. Они страшно испугались. Трезвый компаньон сразу бросился в бой и побежал вызывать врача.
Я был совершенно не в своем уме. Именно тогда я решил поделиться своими страхами с отцом.
— Папа, — сказал я совершенно серьезно, — я знаю, что это звучит дико, но мне кажется, что в любой момент сюда может заползти огромная змея и утащить меня.
Знаете, как отреагировал на это мой отец? Он сказал:
— Мэтти, если сюда приползет гигантская змея и заберет тебя, то я наложу в штаны.
Я до сих пор нахожусь под впечатлением от того, как отец сумел справиться с моим полным безумием.
В этот момент в комнату вернулся мой трезвый товарищ. Он был огорчен моим поведением, но сказал, что по-прежнему готов мне помогать. Но мне нужно было срочно показаться к врачу, и мы отправились к нему. В конце консультации я извинился перед доктором, пожал ему руку и пообещал, что это больше никогда не повторится. Я имел в виду, что с прошлым покончено. Врач прописал мне новые детокс-препараты, а также противосудорожные препараты (детоксикация после ксанакса может вызвать судороги). Мы приехали домой, послали мою многострадальную помощницу за лекарствами и стали ждать. Ждать… Ждать… По какой-то причине ей потребовались несколько часов для того, чтобы выполнить эту новую для нее миссию.
А часы все тикали. Если я в ближайшее время не получу это лекарство для детоксикации, то со мной может произойти что угодно. Может случиться припадок, я могу умереть… Ни один из этих вариантов мне почему-то не подходил. Теперь уже трое взрослых мужчин смотрели на входную дверь, ожидая, что она вот-вот откроется; а двое из этих мужчин время от времени смотрели на испуганного Мэтти.
Через некоторое время я перестал выдерживать их пристальные взгляды и перебрался на маленький диван, который стоял в углу кухни. Ко мне возвращалась постепенно обретавшая вкус реальность. Казалось, кто-то медленно, но верно наводит на фокус гигантскую линзу. Но чувствовал я себя совершенно ужасно — как физически, так и эмоционально. Я был пронизан стыдом и виной. Я не мог поверить в то, что сделал это еще раз. Мужчины, которых я поддерживал, проводили трезвыми больше времени, чем я сам. Нельзя отдать то, чего у тебя нет. А у меня не было ничего.
Я себя ненавидел.
Это было новое дно. Не думал я, что смогу опуститься глубже предыдущего дна, но мне это удалось, причем на глазах отца, который явно был в ужасе от всего происходящего. Коварная, упорная, мощная природа наркозависимости снова меня настигла…
Входная дверь по-прежнему была неподвижна. Проблема становилась очень серьезной. Я впал в отчаяние. Прием наркотиков был у меня в самом разгаре, поглощение алкоголя — тоже. Все было так плохо, что я даже не мог заплакать. Плач сигнализировал бы о том, что где-то вблизи меня есть хоть какое-то подобие чего-то нормального, но ничего естественного в округе не просматривалось.
Итак, вот оно, дно, самая нижняя точка моей жизни. В жизни наркомана наступает классический момент, после которого человек начинает искать долговременную помощь… Но что это? Пока я сидел и смотрел на кухню, в атмосфере что-то произошло. Возможно, человек, не достигший дна, мог бы отмахнуться от этого изменения как от пустяка, но для меня эти изменения были настолько важными, что я не мог отвести от них взгляд. «Оно» было похоже на слабую волну, которая бежала по воздуху. В своей жизни я никогда ничего подобного не видел. «Оно» было настоящее, осязаемое, конкретное. Может быть, это то, что человек видит в конце своей жизни? Может, я умираю? А потом…
А потом я начал молиться — молиться истово, с отчаянием утопающего. В прошлый раз я молился прямо перед тем, как получил роль в «Друзьях». Тогда мне удалось заключить фаустовскую сделку, только не с дьяволом, а с Богом, который позволил мне глубоко вдохнуть и отсрочил время выдоха. И вот спустя более чем десять лет я снова рискнул протянуть к нему руки в молитве.
— Боже, прошу Тебя, помоги мне, — шептал я. — Покажи мне, что Ты здесь, со мной. Господи, ну пожалуйста, помоги мне!
Пока я молился, маленькая волна, висевшая в воздухе, засияла золотистым светом. Когда я встал на колени, свет начал постепенно усиливаться и в конце концов стал таким ярким, что залил всю комнату. Я как будто стоял на солнце, словно ступил на его поверхность. Что случилось? И почему мне стало лучше? Почему я не испугался? Свет породил чувство более совершенное, чем доза лучших наркотиков, которые я когда-либо принимал. Погружаясь в эйфорию, я испугался и попытался избавиться от нее, но это оказалось невозможно. «Оно» было намного больше меня. Все, что мне оставалось, — сдаться, а это было нетрудно, потому что было приятно. Эйфория начала заливать мою голову от макушки и медленно распространилась по всему телу. Наполненный ею, я просидел пять, шесть, семь минут…
Нельзя сказать, что мою кровь заменили на теплый мед. Я сам стал теплым медом. Впервые в жизни я оказался под сенью любви и благосклонности; меня переполняло непреодолимое чувство уверенности в том, что все будет хорошо. Теперь я знал, что моя молитва услышана. Я ощутил присутствие Бога. Когда-то Билл Уилсон, создавший Общество анонимных алкоголиков, был спасен благодаря короткой вспышке, похожей на удар молнии в окно: он понял, что встречается с Богом.
