– А что, если это бивуак той русской кавалерии, что мы видели утром?
– Скорее всего, да, – отвечал он, – сообразно с этим нам и надо действовать. Утром до нашего отправления мы сделали большую ошибку, не зарядив ружья, когда были возле огня. Теперь же, когда наши руки окоченели, а дула наших ружей забиты снегом, это невозможно сделать.
Шёл небольшой снег и небо прояснилось. Вдруг, я увидел на берегу озера за кустом лошадь, грызшую берёзовую кору. Я указал на неё Пикару. Он подумал, что вероятно здесь ночевала русская кавалерия, а так как на этой лошади не было сбруи, то очевидно она ранена и её здесь оставили.
Едва он это сказал, как лошадь подняла голову, заржала и спокойно направилась прямо на нас. Остановившись возле Пикара, она принялась обнюхивать его, как старого знакомого. Мы не решались ни двинуться, ни заговорить. А чёртова лошадь всё стояла, прикасаясь головой к мохнатой шапке Пикара, который затаил дыхание, опасаясь, что сейчас появятся её хозяева. Но заметив, что она ранена в грудь, мы окончательно убедились, что эта лошадь брошена, и бивуак тоже. Через минуту мы вышли на полукруглую площадку с несколькими кострами, где валялось семь лошадей, убитых и частью съеденных. Это позволило нам предположить, что здесь ночевало более двухсот человек.
– Это они! – проговорил Пикар, сунув руку в золу, чтобы согреть её, – в этом не может быть сомнения; вот рыжая лошадь, которую я узнаю. Она была в стычке и служила мне мишенью. Я даже, кажется, не ошибусь, если скажу вам, что отправил её хозяина на тот свет.
Осмотревшись, мы занялись разжиганием костра, расположенного перед укрытием, которое, похоже, занимал командир отряда. Снег прекратился, и сильный ветер сменился полным затишьем. Мы решили сварить суп. У нас был свой запас конины, но мы сочли более правильным пока оставить его, так как пищи и без того имелось предостаточно. С помощью моего топорика Пикар отрезал один кусок свежего мяса для супа, а другой про запас, чтобы захватить с собой. Мы пробовали прорубить лёд, чтобы достать воды, но не имели для этого, ни сил, ни терпения. Мы отогрелись, и возможность поесть супа привела меня в радостное настроение. Когда человек попал в беду, как мало нужно, чтобы сделать его счастливым! Наш котёл в том состоянии, в каком он находился, не мог нам служить, но Пикар, энергичный и уверенный в себе, решил его починить. Он срубил сосну толщиною в руку, на расстоянии около полутора пье от земли. Эта часть оставшаяся часть сыграла роль, своего рода, наковальни. Другой отрезок ствола такой же длины стал молотом. Пикар обернул его тряпкой, чтобы не шуметь и занялся ремеслом котельника. Он пел, отбивая такт своим молотом, ту самую песенку, которую всегда пел во время ночных переходов:
«C’est ma mie l’aveugle,C’est ma mie l’aveugle,C’est ma fantaisie;J’en suis amoureux.»
«Моя любовь слепа,Моя любовь слепа,Мне только кажется,Что я влюблён».
(перевод мой. – В.П.)
Услышав этот басистый, мощный голос, я не мог удержаться от замечания:
– Mon vieux camarade, вы забыли – сейчас не время для пения.
Пикар с улыбкой посмотрел на меня и, не отвечая, продолжал:
«Elle a le nez morveuxEt les yeux chassieux.C’est ma mie aveugle,C’est ma fantaisieJ’en suis amoureux!»
«У неё сопливый нос,И рассеянный взгляд.Моя любовь слепа,Мне только кажется,Что я влюблён!»
(перевод мой. – В.П.)
Наконец заметив, что я нервничаю из-за его пения, он замолк и показал мне котёл, уже принявший другую форму и годный к употреблению.
– Помните, – спросил он, – день сражения при Эйлау, когда мы стояли возле церкви?
– Разумеется, – отозвался я, – погода была точно такая же, как сегодня, тем более что бешеное русское ядро сорвало тогда с моего ранца наш ротный котёл. Вы что, забыли, Пикар?
– Клянусь Богом, нет! Вот почему я вас и спрашиваю – разве нельзя было тогда с помощью терпения и старания починить этот котёл?
– Конечно, нет, как и те две головы, что оторвало тогда это ядро – головы Грегуара и Лемуана.
– Чёрт подери, как это вы до сих пор помните их имена?
– И никогда не забуду: Грегуар был велитом, как и я, и моим старым другом. В тот день в котле хранились бобы и сухари.
– Да, – отвечал Пикар, – они разлетелись и осыпали нас. Господи, что за денёк был!
Пока мы так беседовали, в нашем котле растаял снег. Мяса мы туда положили много, чтобы не только сейчас поесть, но и чтобы сделать запас в дорогу. Из любопытства я заглянул в свою холщовую сумку, найденную накануне. В ней лежали три хлопчатобумажных платка, две бритвы и несколько писем на французском языке, отправленных из Штутгарта, на имя г-на Жака, баденского офицера из драгунского полка. Письма были от его сестры и полны нежности. Я хранил их, но после того как я попал в плен, они пропали.
Сидя перед огнём у входа в крытое убежище и повернувшись спиной к северу, Пикар открыл свой ранец. Он вытащил оттуда платок, в одном уголке которого была завязана соль, а в другом немного овсянки. Давно уже я не видел такой роскоши, мой рот наполнился слюной при одной мысли, что съем суп, подсоленный настоящей солью, а не порохом.
От ужасной усталости и тепла костра меня разморило. Я сказал Пикару, что сейчас засну.
– Ну, так что ж, – отвечал Пикар, – отдыхайте, а я пока присмотрю за супом, вычищу и заряжу наше оружие. Сколько у вас патронов?
– Три пакета по пятнадцать штук.
– Отлично, а у меня – четыре. Это составит всего сто пять штук. Более чем достаточно, если повстречается человек двадцать пять казаков. Ну, спите!
Я не заставил себя долго упрашивать, завернулся в свою медвежью шкуру и, вытянув ноги к огню, заснул. Я уже крепко спал, вдруг Пикар разбудил меня.
– Mon pays, вот уже два часа, как вы спите сном праведника. Я поужинал. Теперь ваша очередь обедать, а мне спать. Наши ружья вычищены и заряжены. Покараульте теперь и вы, а когда я отдохну, мы отправимся.
Он закутался в свой белый плащ и улёгся, а я, зажав котёл между колен, с большим аппетитом принялся за суп. Кажется, за всю свою жизнь я никогда не ел, да и, возможно, уже и не поем с таким наслаждением.
После трапезы я приступил к обязанностям часового. Не прошло и пяти минут, как раненая лошадь, найденная нами по прибытии, заржала и галопом понеслась на середину озера. Там она остановилась и заржала снова. Ей ответили несколько других лошадей, и она помчалась в ту сторону, откуда ей отвечали. Я спрятался среди маленьких елей и увидел, что лошадь присоединилась к отряду кавалерии, переходившему через озеро. Он состоял из двадцати трёх человек. Я окликнул Пикара, заснувшего так крепко, что он меня совершенно не слышал, и мне пришлось дёргать его за ноги. В конце концов, он открыл глаза.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
