— Но я думала... — произношу я, запинаясь, но останавливаюсь, потому что не знаю, что думаю на этот счет.
Я была в шоке, когда разговаривала с полицией. Помню, что общалась с ними после того, как Деда опознал моих родителей. Помню, как их губы двигались, но не могу вспомнить, слышала ли, что они говорили. Потом, когда Мандо столкнулся со мной, он утешал меня. Он сказал мне, что не винит моих родителей в аварии. Ему было жаль, что я потеряла родителей, но он был благодарен Богу, пощадившему его жену.
— С тех пор он жил в состоянии бреда. Он видит ее. Разговаривает с ней. Заботится о ней. Он не может жить с тем, что произошло.
— Мои родители. Это не их вина? — я сглатываю комок, образовавшийся в горле. — Эрика мертва? — мои руки и ноги трясутся, по коже пробегают мурашки.
— Твои родители мертвы, — прерывает Мандо. — Я убил их. После аварии я подбежал к их машине. Они думали, что я помогу им. Вместо этого я убил их. Я заставил твоего отца смотреть, как умирает твоя мать, а потом убил его.
Страдание промелькнуло в его глазах лишь на секунду, но вскоре его сменило призрачное выражение, наполненное болью и ненавистью к себе. Однако он улыбается той раздражающей меня улыбкой, но я не поднимаю головы, и он не видит мой гнев.
— Не волнуйся. Ты сможешь присоединиться к ним в ближайшее время.
Хотя моя голова все еще опущена, я вижу, как он приближается ко мне с мачете в руках. Мне просто нужно, чтобы он подошел немного ближе. Я сжимаю руки в кулаки так сильно, что мои руки начинают покалывать. Всего лишь несколько шагов.
Прежде чем он успевает добраться до меня, Деррик толкает Мандо на землю. Во время борьбы мачете падает на землю. Я хватаю его и, сделав два быстрых движения, освобождаю Трэвиса из заточения.
— Беги! — он хватает меня за руку и толкает к двери.
Я оглядываюсь на него, готовая силой пробить себе путь, чтобы добраться до Деда в случае необходимости.
— Я вытащу твоего дедушку. Найди нам машину! — кричит Трэвис.
Его план имеет смысл, поэтому я выбегаю из сарая, слыша, как Деррик ворчит, пока борется со своим отцом. Лучи света ослепляют меня, когда открываю дверь сарая. Поскольку я знаю, что Деррик держит ключ в замке зажигания, то бегу в сторону его грузовика — листья и мелкие ветки хрустят под моими ногами, с каждым шагом оставляя вмятины на мягкой земле, — и залезаю на водительское сиденье. Руки трясутся, мне требуется несколько попыток, чтобы завести машину. Заведя двигатель, нажимаю ногой на педаль газа и мчусь в сторону сарая, откуда Трэвис выносит Деда.
Добравшись до них, я выскакиваю и открываю заднюю дверь. Звук выстрела эхом раздается со стороны сарая, и я задерживаю дыхание. Меня парализует от страха, в то время как Трэвис, оттолкнув меня, кладет обмякшее тело Деда на заднее сидение. Затем он поднимает меня и сажает рядом с Дедой.
— Деррик? — спрашиваю я, глядя на сарай, пока Трэвис отъезжает. — Он не выходил. Я слышала выстрел. Трэвис?
Но Трэвис ничего не отвечает мне.
Сарай все дальше и дальше остается позади, пока едет Трэвис, и, тем не менее, я не вижу, чтобы Деррик вышел из сарая.
Борясь со слезами, осторожно беру голову Деда, кладу ее на колени и начинаю убирать волосы с его лица. Засохшая кровь прилипла к коже, удерживая его волосы на лице. Я перебираю каждую прядь, пока все волосы не отброшены назад. Его лоб все еще горячий от лихорадки, поэтому я прикасаюсь холодными руками к нему и надеюсь, что это поможет.
— Холли, — бормочет он мое имя.
Я хватаю его за руку.
— Я здесь, Деда. Теперь мы в безопасности.
— Деррик?
— Деррик спас нас.
Я не в состоянии больше сдерживать слезы, и они катятся вниз по моему лицу, падая на Деда.
Деррик спас нас. Он ударил своего отца, он выбрал нас.
Глава 37
МандоНоги торопят меня, хотя я делаю преднамеренно медленные шаги. Я подхожу к Холли с мачете в руке, холодная сталь подводит меня на один шаг ближе к смерти, к ее смерти. Я запланировал этот момент со спокойствием и трезвой оценкой добра и зла, мира и насилия. Но на войне границы размылись, оставляя после себя страдания и смерть.
Желая насилия, я облизываю губы и делаю еще один шаг в сторону моей добычи. Сердце Холли бьется внутри моей груди. Ее мысли — мои мысли, и я наслаждаюсь ее страхом.
Воздух сгущается между нами в один сплошной импульс — страх.
Когда я иду к ней, мое тело толкают на землю. Я не успеваю среагировать или ответить.
Деррик наносит удар кулаком в мое лицо, и нос взрывается от боли. Затем он бьет кулаком в живот, и я падаю на колени, хватая ртом воздух.
— Бэб, — хриплю я.
Но он не останавливается.
Внезапно он наваливается на меня, и я защищаюсь, нанося беспорядочные удары. Мы перекатываемся и кряхтим, несмотря на то, что мы — семья, и это единственное, что у нас осталось. Кровь брызжет на бетонный пол, но, несмотря на это, мы продолжаем. Машинально мы переворачиваемся, погружая кулаки в плоть друг в друга.
До тех пор, пока я не чувствую, как холодная сталь прижимается к спине моего сына.
Я вытаскиваю пистолет из кобуры Деррика, прежде чем он успевает осознать, что я делаю.
Я никогда не намеревался стрелять в собственного сына, но планы изменились. Мы можем либо пасть жертвой их или приспособиться, даже если изменение причиняет боль... особенно, когда больно нам.
Снимаю пистолет с предохранителя, пот стекает по моей спине, пока я закрываю глаза.
Прости меня, Эрика.
Громкий бум разносится по помещению, сбивая меня на землю. Остатки человечности во мне умирают, когда я понимаю, что сделал. Я выстрелил в мою единственную связь с Эрикой.
Кровь кипит, а душа становится холодной, пустынной.
Пустая трата времени. Моя жизнь имела значение только тогда, когда Эрика была в ней. Она была светом в моей темной жизни, и она дала мне повод, чтобы уйти от зла внутри меня и оставить все позади, жить в солнце, сияющем внутри нее.
Она видела хорошее во мне, и я верил ей.
А теперь?
Лежа на холодном полу, я знаю, что она ошибалась.
Она догадалась, что ошибалась. Вот почему она хотела развода. Вот почему она поверила мне, когда я угрожал ее жизни после того, как она сказала, что уходит от меня. Вот почему она пыталась выпрыгнуть из машины.
Вот почему она мертва.
Я пытаюсь блокировать память, но она пробивается через фальшивые воспоминания, всплывая на этом же месте.
Я убил ее.
Сначала медленно. Так медленно, что она даже не видела, как тьма вползает в нашу жизнь, пока она все не поглотила. Она просила о разводе несколько раз до той роковой ночи. Я не позволил ей это сделать.
Я слишком любил ее, чтобы позволить ей уйти от меня. Она была единственной, кто удерживал моих демонов в страхе. Без нее я бы вернулся к тому, кем был, — к чудовищу, чьей единственной радостью было охотиться на тех, кто слабее меня.
Но она не могла больше жить со мной. Поэтому открыла дверь и попыталась выпрыгнуть из машины. Когда я схватил ее, то свернул на другую полосу и столкнулся лоб в лоб с другой машиной.
Я сделал это, не они.
А сейчас я стрелял в нашего сына.
С трясущимися руками я поднимаюсь с земли, но боль в животе делает меня беспомощным. Положив руку на живот, я замечаю кровь. Подношу дрожащие руки к лицу и недоуменно смотрю на них.
— Ты хотел застрелить меня, — Деррик стоит надо мной, его лицо исказилось от отчаяния. — Ты хотел застрелить меня, папа, — повторяет он, его голос слабый, как у испуганного мальчика.
— Ты боялся воды. Ты помнишь это? — спрашиваю я его.
Он опускается на колени передо мной, прижимает свой лоб к моему и кивает.
— Поэтому ты водил меня к пруду недалеко от нашего дома каждый день, чтобы научить плавать.
Деррик берет мою руку в свою и сжимает. Я ненавижу то, каким грустным он выглядит.
— Никогда мой мальчик ничего не боялся, тем более воды.
Деррик смеется так, как делал это всегда, но быстро успокаивается.
— Я сожалею, папа. Я…
— Ты поступил правильно, — я последний раз ловлю его пристальный взгляд. — Я горжусь тобой.
Поднимаю руку к его щеке, и он удерживает ее там. Сирены приближаются к дому, но я знаю, что они не успеют. Убив бесчисленное количество раз, я знаю, что такое — ощущать смерть. И это смерть.
Это отвратительно.
Это освобождает.
Мое существование не более, чем ошибка природы. Внутри меня монстр, это дико и жестоко, но красиво.
— Я очень сильно любил твою маму.
— Я знаю, папа. Я знаю, — он сжимает мою руку, прижимая ее крепче к своему лицу.
Я сопротивляюсь слезам, он не должен видеть, что я плачу.
— Я любил ее так, будто не было завтра, — завтрашний день так и не наступил. — Этого было недостаточно. Я не смог заставить ее остаться.
