— Я любил ее так, будто не было завтра, — завтрашний день так и не наступил. — Этого было недостаточно. Я не смог заставить ее остаться.
Любовь, которую я испытывал к ней, поддерживала меня, помогала мне выжить, но только в тот момент, который определял меня.
Чудовище. Чудовище и я держимся за руки, приветствуя вместе мрачное безмолвие смерти.
Деррик держит руку на щеке еще долго после того, как я закрыл глаза.
— Папа.
Я слышу, что Деррик зовет меня еще раз, но комфорт в тихих уголках смерти также взывает ко мне, и я отвечаю ей.
Глава 38
ХоллиНенавижу больницы. Они предназначены для спасения людей, но иногда все, что они делают, — ломают их. В успокаивающих стенах члены семьи страдают в течение нескольких дней, только чтобы увидеть, как их близкие умирают. Да, я ненавижу больницы.
Приехав, больничный персонал забрал Деда и Трэвиса, пока медсестра приводила меня в порядок, а затем перевязала мои раны. Но это не заметные раны, причиняющие боль. Это те раны, которые вырезаны в моей душе и которые будут преследовать меня каждый день и каждую ночь.
После того, как она закончила со мной, я пошла искать Деда только для того, чтобы услышать, что врачи еще работают с ним. Медсестра не сообщает никаких подробностей, и я слишком напугана, чтобы спрашивать, поэтому ищу Трэвиса и нахожу его в отдельной палате в отделении неотложной помощи.
Его взгляд озлобленный. Светлые глаза потемнели до коричневого, настолько темного, что они выглядят почти черными. Его тело изранено пытками, которые он терпел. Оно отмечено моим ужасным прошлым. Многие шрамы останутся навсегда. Я пыталась спасти его от худшего, но Мандо доставляло удовольствие причинять мне боль.
Разве есть лучший способ причинить мне боль, как не через людей, которых я люблю?
Остановившись в дверном проеме, я смотрю, как Трэвис орет на медсестер. Они терпят его, и я благодарна им за это. Наблюдая за ним, замечаю, что его взгляд наполнен страданием и болью — я хочу забрать себе его муки. Почувствовав, что я стою в дверях, он поворачивается ко мне лицом и крадется в мою сторону, уже сняв все датчики, отслеживающие его состояние, которые пытались надеть на него. Он поднимает меня одним быстрым движением и усаживает к себе на колени. Я прикасаюсь своими губами к его шее, делая глубокий вдох.
— Холли, — выдыхает он мое имя мне в волосы.
Я зажмуриваю глаза в молчаливой молитве.
Медсестры оставляют нас, наверное, воспользовавшись тем, что Трэвис слишком занят мной, чтобы кричать на них. Я обнимаю его за шею и нежно целую в губы. Он углубляет поцелуй, зарываясь пальцами в мои волосы. Мягкий ропот зависает в воздухе, поскольку мы знаем, что самое страшное позади, мы в безопасности.
Монстры ушли, надежно запрятались в шкафы и под кровати, где им и место.
Мы — то, что осталось: Трэвис, Деда и я. Только я не могу думать о Деде, поэтому я сосредотачиваюсь на Трэвисе. Его мягкие губы тянут мою нижнюю губу. Его мягкие волосы в моих пальцах. Твердость его плеч. Его голое тело прижато к моему одетому.
— Как Деда? — спрашивает он после того, как заканчивает наш поцелуй, оставив мои губы покалывать от нашего внезапного разъединения.
— Они не позволили мне увидеть его, — мои пальцы следуют по повязке, охватывающей его в том месте, где Мандо порезал его плоть. — Ты в порядке? — хотя перед глазами все размыто, я удерживаю взгляд на уровне повязки и подальше от его испытующего взгляда.
— Я в порядке, — успокаивает он меня, наклоняя мой подбородок так, чтобы наши взгляды встретились. — Твой Дед — боец, — он убирает непослушные пряди волос от моего лица, находя взглядом мои глаза. — Он так долго продержался.
Я киваю головой, а затем меняю тему.
— Как ты думаешь, Деррик был причастен к этому? — из-за вопроса руки дрожат, поэтому я держу их вместе и прижимаю к коленям.
— Я не знаю, принцесса, — он берет мои руки в свои и подносит их к губам, целуя кончики пальцев.
Принцесса. Я улыбаюсь ему, и в его глазах вижу мое будущее.
— Я люблю тебя, — говорю ему.
Трэвис смеется, положив руку на повязку на животе.
— Способ отрезать парню яйца, — шутит он.
Моя улыбка становится шире, в то время как электричество между нами отбрасывает искры по всей комнате.
— Ты не могла позволить мне первым сказать тебе об этом?
— Я ждала в течение нескольких недель, — возражаю я.
— Я ждал, чтобы сказать тебе, так как ты сбила меня с толку в первую же секунду нашей встречи.
— Ты это заслужил.
Я пытаюсь увернуться от него, но он крепко прижимает меня к себе.
— Я не заслуживаю тебя, — он обнимает меня крепче, и я таю, прижавшись к его груди. — То, что ты сделала для меня... Холли, я бы предпочел, чтобы он повесил, сжег меня — что угодно, лишь бы не видеть, как ты страдаешь.
Тело Трэвиса вздрагивает подо мной, пока он вспоминает, что мы пережили вместе. Подобно ему, я не могла смотреть на его страдания, так что страдала за него.
Только наша любовь объединяет нас. Что чувствует один, другому передается десятикратно.
Я обхватываю его лицо ладонями и целую.
— Ты еще не сказал мне, что любишь меня.
Трэвис дарит мне дерзкую улыбку, отчего я смеюсь. Он целует мою шею, оставляя губами и языком влажные следы, посасывает и целует, пока не достигает подбородка. Держа его, он наклоняет мою голову вверх и целует в губы.
— Я люблю тебя, Холли.
— Я тоже люблю тебя, Трэвис.
— Никто никогда не любил меня так, как ты. Каждый день, который я провожу с тобой, самый лучший день в моей жизни.
***
Мне не чужды слезы. Бывали дни, когда единственное, что я делала, — это плакала, и однажды я проснулась без воспоминаний. Сегодня ничего не изменилось. Только теперь, пока Трэвис и Деда спят, я плачу у кровати Деды.
Это самые ужасные слезы. Это те слезы, которые никто не увидит. Те, которые сотрясают ваше тело с каждым всхлипом и заставляют хотеть кричать в подушку. Те, которые заставляют вас обнимать живот, пока вы пытаетесь вздохнуть. Те, которые затягивают в безумство.
Деда проснулся только один раз, поскольку его лечащий врач, доктор Харрис, наконец, пустил Трэвиса и меня в его палату. Я стояла над кроватью Деды, но он не реагировал. Он не видел меня и поэтому не знает, что мы в безопасности.
Мы в безопасности.
Они пытались заставить меня уйти после того, как приемные часы закончились, но, должно быть, пожалели из-за всего, что мне пришлось пережить, и они больше не поднимали эту тему. В иной раз жалость привела бы меня в бешенство, но сегодня я приветствовала ее. Они принесли мне кровать со строгими инструкциями, что только один может лежать на ней.
Это не проблема, так как единственный раз, когда я оставляю кресло возле кровати Деда, — когда иду в туалет.
Храп Трэвиса настигает меня через всю палату, и на лице появляется маленькая улыбка. Я сказала ему уйти и остаться в доме Деда, но я благодарна ему, что он не оставил меня.
Это чудо, что Деда жив. Чудо, что все мы живы. Я все еще не уверена, что нам было суждено выбраться, и все еще жду, что кто-то нажмет на кнопку перемотки к нашим последним минутам в сарае, прежде чем Деррик напал на Мандо, своего отца.
В реальности это так ужасно, что я на самом деле приветствую кошмары.
Кошмары стали явью, как только полиция приехала к Мандо после того, как я вызвала их, лишь только мы примчались в больницу. И оказались далеко от сарая. Не знаю, что они нашли, и надеюсь, они не предоставят мне эту информацию.
Зная серьезность травм Деда — три переломанных ребра, травма плеча и сотрясение мозга наряду с пневмонией, — я не могу оставить его, особенно теперь, когда у меня есть мои воспоминания.
Проблема с ними состоит в том, что вы не можете выбирать их. Они появляются все и сразу. Как отбойный молоток, они высекают свой путь в вашем сердце и наполняют вас.
Танцы босиком с мамой перед камином в гостиной Деда. Мое первое свидание. Рыбалка с папой. Семейные обеды и пикники. Приготовление обеда с бабушкой. Деда, еще долго читающий мне после того, как я научилась сама. Семейные ссоры. Выпускной. Софтбол. Похороны.
Слишком много похорон: мама, папа, бабушка.
Бабушка сломала шейку бедра два года назад. Вскоре после операции она заболела пневмонией. Она упорно боролась, потому что мы все бойцы. Но, в конце концов, некоторые бои просто нельзя выиграть.
Я скучаю по ним.
Надеюсь, Деда не оставит меня, чтобы быть с ними.
Сильные руки поднимают меня со стула у постели Деды, и я сворачиваюсь в них, когда Трэвис усаживает меня к себе на колени и целует в лоб. Укачивает меня назад и вперед, напевая неизвестную мне песню, пока я продолжаю плакать. Он не успокаивает меня и не говорит, что все будет хорошо.
