Ремонтники приезжали в суд уже в третий раз за десять дней, героически боролись с изношенной канализацией, забивавшейся где-то на уровне третьего этажа, однако их усилия приносили мало пользы. Проходили сутки-другие и все начиналось сначала. Ассенизаторы ругались, ковыряли в трубах длинными щупами, крутили рукояти пятиметровых спиралей, призванных пробить любой засор, но тщетно. По канализации гуляла какая-то мощная пробка, проявлявшаяся в совершенно неожиданных местах.
Под лестницей у ящика с песком судья Коган заметила двух высоких коротко стриженных парней, один из которых баюкал перевязанную левую руку. Молодые люди были одеты в костюмы, и Зинаида Валерьяновна посчитала их сотрудниками РУБОПиКа, коих в здании находилось изрядное количество.
– Работаем, – шепотом сказал Ла-Шене, стоявший лицом к проходу.
– Панаренко, конечно, баба хорошая, – Эдиссон расправил плечи, – но я бы ей порекомендовал относиться к судьям более сдержанно.
– Что ты имеешь в виду? – притворно удивился Игорь Берсон, поправляя перевязь.
– Не стоит ей говорить вещи, в которых она не уверена…
Зинаида Валерьяновна преодолела первые три ступеньки и немного замедлила шаг.
– Это просто некрасиво, – продолжил Эдиссон. – Она же не знает судью. Зачем же заранее обижать человека? Тем более – обзывать ее жидовкой.
Коган остановилась.
– А она так сказала? – «изумился» Ла-Шене.
– Полчаса назад, – трагическим голосом выдал Дмитрий Цветков. – Во всеуслышание заявила, что Коган – жидовка и что этот обвиняемый – тоже жид. И она, типа, не удивится, если, я цитирую, «эта пархатая дура пойдет навстречу соплеменнику». Представляешь себе?
– В последнее время Ирина Львовна какая-то нервная стала, – Берсон украдкой сверился со шпаргалкой.
– Не то слово!
Зинаида Валерьяновна задохнулась от ярости.
– Я слышал, – Ла-Шене немного понизил голос, – что у Панаренко к нынешнему судье какие-то личные счеты.
– Не без того, – очень серьезно подтвердил Эдиссон. – Но знаю только со слов ее сокамерника*… Вроде Ирина Львовна хвасталась, что отбила у Коган законного мужа.
– Серьезно? – «поразился» Берсон.
При подготовке к мероприятию было выяснено, что судья в разводе, который случился всего полгода назад и сопровождался бурным скандалом. Секретарь суда, к которой мягко подвели одного профессионального актера, изредка сотрудничавшего с командой, рассказала в кабаке, что Коган очень переживала разрыв с супругом и всеми силами желала узнать, кто именно разрушил ее недолгую семейную жизнь.
У Зинаиды Валерьяновны потемнело в глазах.
– За что купил, за то и продаю, – кивнул Эдиссон. – По крайней мере, в койку она его затаскивала. Видишь, как тут все переплетено?
Ла-Шене «сокрушенно» вздохнул.
– Ладно, – Цветков взглянул на часы, – тебя до отдела добросить?
– Поехали, – согласился Берсон.
Братки затушили сигареты в песке, вышли из-под лестницы и неспешно затопали на выход.
Коган стиснула зубы и резво взбежала на свой этаж, расплескивая по пути воду. Дикая злоба на сучку с Захарьевской душила Зинаиду Валерьяновну. Судья грохнула чайник на стол, заперла кабинет и принялась яростно листать материалы уголовного дела на гражданина Клюгенштейна, стараясь найти в нем подтверждения профессиональной некомпетентности следователя Панаренко.
Спустя две минуты перекошенное лицо судьи Коган разгладилось, и на ее губах появилась мстительная улыбка.
* * *Денис спустился с крыльца и заметил Ди-Ди Севена, бегающего вокруг серебристого микроавтобуса. По салону метался ротвейлер, орошал слюнями стекла, время от времени начинал драть зубами обивку передних кресел и приглушенно ревел. Помимо потеков слюней внутренние поверхности боковых стекол были измазаны чем-то темным.
Рыбаков понаблюдал за тем, как приятель дразнит собаку, пожал плечами и отошел за угол к стоящим кругом Горынычу, Паниковскому и Садисту. Олег живописал недавно приехавшим браткам подробности прыжка Мизинчика. Те восхищённо внимали.
Через минуту к коллективу присоединился довольный Ди-Ди Севен.
– Зачем пса изводил? – поинтересовался Денис.
– Это не просто пес, – Ди-Ди Севен цыкнул зубом. – Это, блин, кобель той заразы, которая меня два года назад усадить пыталась. Ковальских-Дюжая, как сейчас помню. Сволочь первостатейная… Все бабки вымогала за закрытие дела.
– Видимо, ее бизнес процветает, – Рыбаков прислонился к водосточной трубе. – Тачка минимум двадцать штук бакинских стоит.
– Уже нет! – хмыкнул браток.
– Пес себе пасть, блин, об железо не повредил? – озаботился Паниковский, у которого дома жил такой же ротвейлер. – Чо там за полосы темные на стеклах?
– Не боись, – отмахнулся Ди-Ди Севен. – Это дерьмо. Псин обосрался от злобы и размазал. Равномерно, блин…
Братки рассмеялись.
– Ментов надо давить, – Горыныч высказал давным-давно известную всем нормальным людям мысль. – Мы тут, блин, племяша Носорога встретили… – Даниил замолчал.
– И что? – не понял Денис.
– Мусора у него опять обыск сделали…
– Бывает. – Рыбаков индифферентно пожал плечами.
– Ага! – насупился Горыныч. – Ты не знаешь, как! Племяш с работы приходит, видит – дверь, блин, сломана… Думал, хату обнесли.
– Ту самую, где раньше Носорог жил? – уточнил Садист.
– Ну… В квартире – голоса, – Горыныч полез в карман за сигаретами. – Заходит, а там, блин, следаки с охотниками*, полный разгром, шмотки из шкафов на полу валяются. Глаза у баллонов* хитрые-хитрые! Тут вас, говорят, ограбили… Племяш носороговский сначала не въехал, хипиш* поднял, как, кричит, обнесли? Вы ж, типа, тут… Ему и объяснили, блин, что приехали обыск делать, а дверь, типа, уже выбита была. Посмотрите, говорят, что у вас пропало. Пацан – к секретеру, где бабки лежали. Так и есть – нет лавэ. Три тонны зелени было, штука чухонских* марок… В баре пяти флаконов конины не хватает, картины эти дурацкие, на полиэтилене, тоже пропали… Остальное не взяли.
– А что остальное-то? – спросил Рыбаков.
– Телек у него стоит, с экраном здоровенным… ну, этим…
– Плазменным, – подсказал Паниковский.
– Точно, блин, плазменным! – закивал Горыныч. – Видик хороший, в прихожей три куртки кожаных… Непонятка какая-то. Если б его, блин, скачошники* бомбанули, то телек с видиком точно б вынесли… А по наводке и подавно.
– Думаешь, сами менты деньги с коньяком помыли*? – Денис протянул Даниилу зажигалку.
– Нет базара!
– А картины эти на фиг взяли?
– Для отмазки, – просто объяснил Горыныч. – Типа, чтоб подозрений не было…
– Бредовая какая-то отмазка, – протянул Рыбаков.
– Так и менты – не Ньютоны, – вмешался Садист. – Им чо-то крупное надо было стырить, чтоб, блин, Носорогов племянник это в заяве упомянул. Если только бабки и коньяк, несолидно получается… Телевизор тащить стремно, соседи могут зацинковать*. А так эту мазню сложил, в карман запихал, и все. Полиэтилен тонкий, куда хошь влезет.
– Верно, – согласился Денис. – Но зачем они снова обыск делали? Что искали?
– Документы на носороговские фирмы, – изрек Паниковский. – Все шакалят, блин, имущество арестовать пытаются. И на квартиру глаз положили.
– Эта следачка, – Ди-Ди Севен ткнул пальцем в сторону микроавтобуса со взбешенным ротвейлером в салоне, – как раз, блин, по таким делам специализируется… Пацаны о ней давно говорили, что она половине старших дворников* хаты сделала. Без конфиската, естественно. Или обвиняемые на нее переоформляли… Животное*, блин.
На втором этаже распахнулась форточка, и на улицу высунулась голова Сулика Волосатого.
– Господа! – вежливо сказал адвокат. – Прошу на заседание!
* * *Начальник линейного отдела милиции аэропорта Пулково подполковник Огурцов вышел на балюстраду, протянувшуюся над всем кассовым залом, и лег пивным брюхом на парапет, пытаясь определить источник визга, доносящегося откуда-то снизу.
Но солидная «вторая грудь», имевшая в обхвате больше сантиметров, чем рост подполковника, не позволила Марку Антоновичу даже краем глаза выглянуть вниз. Пузо мягко пружинило о бутовые плиты ограждения, и Огурцов был вынужден изменить тактику. Дабы живот не мешал, начальник линейного отдела завалился на бок, оперся локтем и практически лег на парапет.
Однако и этот акробатический трюк должного результата не принес. Подполковник все равно видел только треть зала. А шум раздавался от касс, расположенных аккурат под балюстрадой.
Огурцов сполз обратно, оправил форменную рубашку и ринулся к лестнице.
Спуск на два пролета вниз отнял у Марка Антоновича столько сил, что, когда он раздвинул животом толпу, собравшуюся вокруг места происшествия, вид у него был такой, будто подполковника только что вытолкнули из сауны, куда он забрался в полном обмундировании. Пот заливал Огурцову глаза, под мышками и вдоль хребта расплывались темные пятна. Начальник отдела тяжело дышал и обмахивал багровое лицо несвежим носовым платком.
