справедливо величали Гнатом Горилкою, привычно болела. Для этого у старого Гната были солидные основания: вчера он опять-таки хорошо принял оковитой. Выпив кружку рассола, заботливо заготовленного с вечера, Гнат прошел на кухню, которая была в отдельном сарайчике. Еду для живности — полтора десятка курей и откармливаемого поросенка он приготовил с того же вечера, чтобы иметь возможность выпить как следует. Выпивка выпивкой, а живность то того… она жрать требует каждый день! Много живности Гнат не держал: жил бобылем, так что не до нее ему было. Занятий хватало. Вот только сегодня ему надо было опять собираться в дорогу. Лошадку он пошел кормить первой: положил в торбу овса, насыпал недавно скошенного сена, погладил по холке, мол, извини, дорогая, а сегодня опять в дорогу. Лошадка его, видавшая виды, все-таки была ухоженная. Какой бы ни был любитель водки Гнат Горилко, а живность, как уже замечено раньше, уважал, и не позволял пиянству мешать обычному ходу вещей. После раздачи обычной порции еды он пошел на кухню, где уже вскипала вода, приготовил чай из трав, который ему лучше всего помогал разобраться с последствиями похмелья, бросил на сковороду три только что найденных яйца и задумался. Конечно, ехать ему не хотелось, да и работы особой не было. Вроде и говорят, что лето время жаркое, а Гнат как-то умудрялся при этом не переработаться. Принцип у него был такой: работать так, чтобы пуп не надорвать. Опять же — жены нет, детей нет, не на кого ишачить, а на себя, так сколько себе самому нужно? Вот на это нужно и нарабатывал. Яичница, зажариваемая на сале смачно зашипела, по кухне прошелся легкий дымок, краюха вчерашнего хлеба и луковица, только что снятая с грядки, дополнили завтрак сельского бобыля. Сложив в торбу еще один шмат хлеба с салом, посыпанным крупной солью, да пару помидор, Гнат засобирался в дорогу. Путь предстоял неблизкий, но и не далекий, а чтобы к вечеру управиться, все равно, надо было выезжать. Подумав, Гнат от горилки отказался. Уже как приедет, тогда.
Лошадка, которая хорошо знала дорогу, шла легко, пусть не так резво, как в дни своей молодости, но телега не была груженой и чего еще ей, лошадке, надо? Не прогулка, а благодать! Гнат, по привычке, стал немного подремывать, не спать, конечно, что вы, а именно подремывать, так что можно было замечать все, что на дороге делается, да заодно и отдыхать в самой расслабленной позе, какую мог себе позволить.
Воспоминания пришли совершенно неожиданно. Прямо посреди дороги, когда солнце еще не палило нещадно, и небольшие облака обозначали остаток утренней прохлады, но злые августовские мухи уже носились над телегой, норовя побольнее укусить возчика. Какая-то тень в очередной раз накрыла изморщиненное лицо. И тут вспомнилось…
Обстрел тогда длился почти весь день. Немцы грубо и методично обстреливали позиции, в окопах, заново отрытых бойцами, было жарко. По русским меркам французские окопы были мелковаты. А немецкий обстрел был ураганным, казалось, он не прекратится ни на минуту. Снаряды рвали линии заграждений из колючей проволоки, утюжили тщательно отрытые окопы, вырывая огромные куски земли, смешанной со смертоносной сталью. Кто мог, спрятались в блиндажах. К ночи обстрел немного стих, но на утро усилился снова. Было ясно, что вот-вот пойдет атака. Это была уже не первая атака немцев на русские позиции, поговаривали, что немцы перебросили сюда свежие силы, чтобы разбить именно русскую бригаду — отбить у наших любое желание помогать союзникам. Когда огонь немецкой артиллерии внезапно стих солдаты стали занимать позиции, Гнат и Архип находились в одном блиндаже, а на позиции находились бок о бок.
— Ты глянь… — Архип толкнул в бок Гната.
— Шо?
— Та дывысь, вот.
Архип указал Гнату на пулеметчиков, которые спешили на усиление позиций. Гнат пожал плечами, мол, чего не видал. Архип же чуть привстал и прикрикнул:
— Родя, тебя-то че сюды прислали? Немчуры-то не видать?
Один из пулеметчиков остановился, узнал кричащего, на его широком лице с крупным носом заиграла озорная улыбка. Он приветливо махнул рукой и прокричал в ответ:
— Так боимся, шо вы тут от запаху немцев в штаны наложите, сказали вам штаны поддержать!
— Так ты стри пулемета трымай, мы тут немчуру и штыком удержим!
— Ты, Архип, как газы выпустишь, так и штыка не надо будет, немцы сразу и передохнут!
И пулеметчики, позубоскалив, стали занимать выбранную позицию, быстро обустраиваясь в выбранной точке. Солдаты, радые крепкому словцу и веселой шутке улыбались, а Гнат тихо спросил Архипа:
— Що це за такий панок?[34]
— Родіон Маліновський, хлопець з Одеси, ми з ним ще раніше разом воювали, нас і поранило в одному бою, під Сморгонью, хай її герць. Потім доля тут звела. Добрий хлопець. Бойовий. Його відразу в кулеметну роту відправили, він кулеметник від Бога.[35]
Гнат хотел еще порасспрашивать Архипа про эту самую Сморгонь, да тут натужно и тревожно взвыли сирены, предвещающие газовую атаку, и не говоря больше друг другу ни слова, все стали быстро надевать противогазы, стало ясно, что уже не до шуток и вот-вот начнется заварушка.
Заварушка началась действительно скоро: вслед за газами появились густые цепи немецкой пехоты. От стрельбы стало закладывать в ушах. Архип стрелял спокойно, выверяя каждый выстрел, Гнат же был человеком запальным, поэтому стрелял быстро, судорожно передергивая затвор винтовки, благо, французы патронами обеспечивали изрядно, совсем не так, как было у нас на австрийском, когда на весь бой одна обойма, а иногда и кроме штыка никакого патрона к винтовке не было. Но настоящая чехарда началась, когда немцы прорвались в окопы и пришлось ударить в штыки.
Бой в противогазах всегда был чем-то странным и фантастическим. Люди что с одной, что с другой стороны напоминали манекены в странных нелепых костюмах, огромные глаза — стекла противогазов делали их похожими на творения чьих-то извращенных кошмаров, не на людей, а на демонов, и все это в клубах газа, который делал всю картину боя еще больше смазанной, нервной, затягивал обзор, действовал на нервы.
В один момент Гнат умудрился поскользнуться на чей-то крови, глупо взмахнув руками, при этом выронил винтовку, и тут же увидел офицерскую саблю, которую крупный толстобрюхий немец уже занес над его головой. Он не успел даже подумать что-то, кроме одного слова «Все!». И тут увидел, как немец медленно оседает, вдавленный в стену окопа штыком винтовки. Архип, который так в первый раз спас Гнату жизнь, махает головой и бежит по траншее влево, где слышны выстрелы. Гнат
