медленно встает, находит свою винтовку и еще пару секунд тупо смотрит на убитого немецкого офицера, у которого такое удивленное выражение лица и пенсне, слезшее с носа и зацепившееся за густые седые усы.
Это воспоминание заставило Гната вздрогнуть. Многое он повидал на своем веку. И в боях был самых разных. И смерти смотрел в лицо: не раз и не два. А вот лицо этого немца все никак забыть не мог, сколько уже лет прошло. А как только придет кошмарный сон — вот оно, лицо толстого неуклюжего немца со странным пенсне перед его глазами.
А бои становились все страшнее и страшнее. В один из сентябрьских дней они отбили подряд пять сильнейших атак немчуры. Архип был легко ранен и получил за эти бои Георгия. Гната награда обошла стороной. Но солдат Рохля никогда за наградами не лез. Да и Архип не лез, но почему-то его награда находила, а Гната — никогда. Зато зуботычины офицерские всегда находили солдата Рохлю, а солдата Майстренко — никогда. И в чем тогда справедливость? Да нету ее, не ищи, тем более на войне.
Зато в передряги Гнат умел попадать исправно. Может быть, он не имел такого «бравого» вида, как другие солдаты, но был все-таки парнем видным, вот и перепадало ему от женского полу внимание, так что другие могли только позавидовать. Это дело было в Реймсе, на улице уже стоял март месяц семнадцатого. В России, так далеко от их окопного жития произошла Февральская революция. Ветры ее достигли солдат с большим опозданием. Никто ничего толком не знал. Просто в один из дней перестали петь «Боже, царя храни», а солдатам зачитали короткое обращение о святости союзнического долга. Бойцы постоянно переговаривались о скором окончании войны, все с нетерпением ждали перемен к лучшему. Но ничего не происходило. Вместо этого их стали готовить к новому испытанию: к атаке форта Бримон. Приближалась Пасха. Поговаривали, что немцы хотят на Пасху расколотить русские бригады в пух и прах. В один из дней Гнат вылез из окопа и закричал немцам, встав во весь рост:
— Паны немцы! У нас царя уже скинули! Скидавайте сваго кайзера и айда по домам!
Как ни странно, эта выходка сошла Рохле с рук. И не только немцы в него не стреляли, офицеры, которые сами не знали, как реагировать на революционные события, стали не так распускать руки, да на некоторые вольности солдат посматривать сквозь пальцы. Судьба подполковника Краузе многих из них научила осторожности[36].
Война войной, а праздник пресветлой Пасхи — тоже сам по себе. И как это солдатику праздник православный не отметить? И хотя командование запретило местным жителям продавать что-то солдатам, разве можно что-то запретить вольным французам? Чай не у себя в империи? Так что частная инициатива французских граждан процветала. В подвальчиках и кабачках Реймса, да просто в домах обывателей русский солдат за свои кровные франки мог прикупить и не только вина и табачка, кое-где покупалась и любовь, в смысле, секс, конечно же. Вот тут, в Реймсе, в двух кварталах от знаменитого на весь мир собора, в котором мазали миром французских королей, смерть чуть не настигла Гната Рохлю вновь. И снова выручил его старый боевой товарищ Архип Майстренко, выбив из рук взбешенного хозяина дома острый вертел, которым тот готовился проткнуть голого Гната, застав его на своей несовершеннолетней дочери. Дочка эта промышляла по солдатикам не первый месяц, да папаша застал ее впервой. Вот и должен был Гнат отдуваться за всех. Папаша отделался здоровенным синяком на пол-лица да страшной головной болью: что-что, а приложился к нему Архипка от души. Свое спасение они отметили через час уже в окопе, распив принесенное Гнатом вино из подвальчика того самого французского мусью.
А потом началась страшная бойня. В бою снова Архип спас Гната, а потом и Гнат один раз вернул долг товарищу. Во время отчаянной контратаки немцев лежать бы им обоим в этой французской грязи на веки, если бы не одессит Родион с его верным пулеметом, скосивший одной очередью тех немцев, тех немцев…
Дорога подходила к концу. Гнат, привычно управляющий лошадкой, за воспоминаниями даже не заметил, как подкатывает к подворью Архипа Майстренко. Предстояла еще одна встреча со старым боевым товарищем.
Глава двадцать шестая. Если нужна помощь
Антон сидел за столом на тесной кухоньке в доме старого балагуры Лойко. На столе стояла початая бутыль самогона, с тем самым литром, про который парня предупредил извозчик в прибазарном генделыке, нарезанные малосольные огурцы, пара луковиц и несколько ломтей черного хлеба. И не то чтобы старый Лойко был человеком негостеприимным, но почти полуночного гостя он более радушно принимать не собирался: мало ли кому чего надо от старого еврея? Антон, как вышел из подвальчика, сразу же остался ждать появления Рувима, а тот все не шел и не шел. Когда же компания евреев вышла, парень его окликнул, тот остановился. Остановились и его собеседники. Не увидев в парне никакой опасности зять Лойка подал знак и его оставили один на один с Антоном. Поначалу их разговор не складывался, но Антон, наконец, переборол страх и сказал, кто ему нужен и от кого он пришел. Имя Гната Горилки было Рувиму, по-видимому, знакомым. Во всяком случае вскоре они подошли к домику Лойко. Он был не слишком большим, довольно таки старым, и его окна уже почти что сравнялись по уровню с землей. Но внутри дом был недавно отремонтирован, чистенький, аккуратный. Так что не судите только по внешнему виду, часто надо и внутреннее убранство осмотреть. Но долго смотреть на внутреннее убранство Антону не пришлось: Рувим отвел его на кухню, куда вскорости заявился старый Лейба Голдберг, которого местные жители прозывали Лойко. Увидев принесенный самогон взгляд Лейбы потеплел.
— Так что тебя привело сюда? — Лойко сел напротив Антона, отрезал от буханки хлеба пару грубых ломтей, налил в стопки самогона, после чего только стал ожидать ответа юноши.
— Мені на той берег потрібно. Дуже потрібно. На той берег. Гнат казав, що тільки ви й можете допомогти, більше нема кому.[37]
— А с чего это Гнат стал к тебе такой добрый, раньше он в благотворительности замечен не был… — старый еврей и не думал довериться неизвестному человеку, он пока что прощупывал парня, старался понять, кто он на самом деле, а вдруг, провокатор? Эти могут кого угодно подослать.
— Він мого батька кращий друг. Архип Майстренко, він
