— Профессия?
— Юрист, — неохотно ответил Григор.
— Такой молодой прокурор — и уже гипертония? — удивилась Галя. — Тогда вам нельзя работать в юстиции. Слишком тонкая организация для таких дел…
— Почему непременно прокурор? — пожал плечами Бова. — Юриспруденция — необъятное поле. Это — космическая наука.
— Вот как? — молвила она. — Что-то не замечала такого за нею. Ковыряется в грязи людской…
— Дети тоже играют в пыли. А затем строят дворцы и сеют цветы…
— И возводят темницы, и пушки отливают, — подхватила Галя. — И начинают войны, жгут сады, дворцы, храмы…
— Правда ваша, — вздохнул Григор. — Но нельзя и перегибать палку. В мире больше прекрасного.
— Как кому, — горько молвила девушка, записывая что-то в журнал. — Это зависит от того места, на котором человек стоит. Или от чувства черного юмора. Помните известную народную усмешку… «Цыган, твоего отца повесили!» — «О, пошли наши вверх!» А впрочем, что это мы начали с вами философствовать? Раздевайтесь, измерим давление. А затем — в палату.
— Мне бы хотелось поговорить с вами по-дружески, — сказал Григор, снимая рубашку. — Вот как выйду из больницы, встретимся и тогда…
— Вы считаете, что мы встретимся? — удивилась Галя.
— А вы думаете, что… нет? — тревожно спросил парень.
Галя промолчала, готовя прибор для измерения давления.
— Почему вы… не отвечаете?
— А зачем… встречаться? — наконец отозвалась она.
— Не могу сразу сказать, — тихо ответил Григор. — Не хочу банальных слов. Очень хочется увидеть вас… много, много раз…
Лицо девушки вспыхнуло, загорелись самоцветы очей. Она остро взглянула на парня, обожгла, снова отвела глаза.
— Если вы хотите…
— Очень.
— Тогда я подумаю.
— Где? И как?
— Какой быстрый! — засмеялась она. — Вы теперь больной.
— Не больной! — возразил он энергично. — Не знаю, поможет ли мне биотрон профессора, а вы…
— Не надо, — попросила она. — Не надо так…
— Как?
— Тривиально. Как у всех. Пусть будет молчание. Еще есть время. Подумайте. Если не передумаете — встретимся…
Григор старательно побрился, надел серый спортивный костюм. Выглянул в окно — на небе кучились белые облака, воздух был душный и влажный. Подумав, Григор решил захватить плащ.
Баба Мокрина пригласила парня к завтраку. Он вошел в кухню сияющий, веселый. Дед Микита одобрительно взглянул из-под бровей.
— Теперь другой табак! На человека похож. А то — словно забулдыга, оборванец. Не иначе как на свидание собрался. Правду говорю?
— Э, такое скажете! — махнул рукою Григор.
— Не твое дело, — вмешалась баба Мокрина. — Хлопец самостоятельный, что хочет, то и делает.
— «Самостоятельный»! — скептически сказал дед. — Пока сам. А набросит сеть какая-нибудь девка размалеванная, расфуфыренная — где эта хваленая самостоятельность денется! Будет танцевать под ее дудку!
— Ты много танцевал?
— Было, было! — вздохнул дед, уткнув нос в неизменную газету — Отплясывал, как медведь на цепи. У вас, женщин, колдовская сила!
— Пока молодые, — засмеялся Григор, отхлебывая чай из стакана.
— Ясное дело, — согласился дед. — Вот я: уже одна нога в гробу, а как увижу ясные глазки и все другое… где и сила берется! Будто живчик какой-то пробуждается в тебе…
— Молчал бы уж! — сердито рявкнула баба. — Еще тебе, седому дураку, о живчиках болтать? Постыдился бы Григора!
— А чего стыдиться? — удивился дед. — Дело житейское. Я ее хвалю, а она гневается. Ну и пошутить нельзя!
— Меры не ведаешь, старый греховодник!
— А где она — эта мера? Смотри, Григор, как полюбится фифа намалеванная, то лучше и не приводи к нам, не пущу на порог — Не слушай, Григорчик, успокоила баба, — лишь бы по сердцу, а размалеванная иль нет, дело десятое. Умыться всегда можно, а вот если нутро нечистое — тогда уж не отмоешь!
Так со смехом и шутками выбрался парень из дому. Бросился сразу же к ближайшему цветочному магазину. На витрине были какие-то пузатенькие кактусы и чахлая травка. Григор разочарованно направился к Житнему рынку. Там тоже цветов не было. Парень грустно вздохнул: придется идти на свидание без цветов. Жаль!
У входа в здание рынка стоял парнишка с тремя букетиками голубых незабудок.
Григор обрадовался — это именно то, что нужно. Парнишка попросил по десять копеек за букетик. Бова дал ему рубль за все. Трамваем он добрался до улицы Артема. Оттуда направился к областной больнице пешком. Встречные девушки оглядывались, завистливо поглядывали на миниатюрный букет голубых цветов. Григор взглянул на часы. До условленного времени было еще минут сорок. Замедлил шаг.
Шел торжественно, будто прислушивался к неясному волнению в сердце.
Что же случилось? Какое-то диво. Надоедливый официоз, банальное уголовное дело — и вдруг сказка. А может быть, ЭТО лишь его буйное воображение? И ничего нет? Он придет, а ее не будет. А если и будет, то лишь для того, чтобы холодно и равнодушно отчитать его. «Что вам, собственно, нужно?» — «Как же так? Мы ведь условились!» — «Хорошо, условились. Но что вам от меня нужно?» И все. После таких слов можно развернуться на сто восемьдесят градусов и топать домой.
Григор даже остановился, вообразив такое. А что — имеет право так сказать.
Имеет! Ведь он играет недостойный, темный спектакль. Он лжец. Пришел с недостойными намерениями, а потом… влюбился. Но ведь не сказал же ей правду. А если бы сказал? Она бы выгнала да еще плюнула вдогонку Заколдованный круг!
Следует сказать обо всем, но нельзя! Тогда завянет диво, родившееся в сердце.
Завянет так, как эти незабудки, если их не поставить в воду.
Подошел к воротам больницы, остановился под каштаном, поглядывая то на вход, то на часы. В небе загремело. Черные тучи насыщались зловещей синевою. Солнце то выглядывало, брызгая весенней радостью на разомлевшую землю, то снова пряталось за грозные тучи.
Мимо прошли две женщины — молодая и старая. Молодая смотрела под ноги, лицо у нее было сухое и злое; старуха беззвучно плакала, ломая руки у груди.
— Лучше бы ты дома умер, сыночек, — послышались судорожные рыдания. — Боже мой, боже, а я даже не услышала его голоса перед смертью…
— Что уж теперь! — сказала резко молодая женщина. — Не тревожьте людей, дома хватит времени плакать…
За ними выкатился из калитки приземистый полный человек. Его сопровождал высокий худой тип в фетровой шляпе. Он угодливо сгибался над своим толстым спутником.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
