Девушки росли в среде, благоприятной для передачи накопленных народом знаний, и уже достигли возраста, когда молодые женщины считались пригодными к обучению приемам и умениям, которые в устной форме передавались из поколения в поколение. Неисчерпаемым источником таких знаний была бабушка Фотини: она показывала девушкам, как красить шерсть с помощью вытяжки из ириса, гибискуса и лепестков хризантемы, как сплетать разноцветные стебли в изящные корзинки и коврики. Другие деревенские женщины передавали им знания о целебных свойствах таких местных трав, как вербеновый шалфей, ладанник и ромашка. За некоторыми из этих трав приходилось ходить далеко в горы – и в удачный день девушки возвращались домой с полной корзиной самого ценного из растений, душицы, которая, как говорили, способна залечивать раны и исцелять болезни горла и желудка. Поэтому когда отец Марии заболевал, под рукой у нее всегда было нужное снадобье. Постепенно девушка обрела в деревне репутацию искусной знахарки.
Во время долгих прогулок по склонам гор девушки также собирали хорту, изобилующую железом горную траву, которая была важной частью местного рациона. Детские игры на берегу моря, когда они лепили пироги из песка, сменились более полезным времяпрепровождением – теперь пироги делались из теста и трав.
Одной из основных обязанностей Марии с конца осени по начало весны было поддержание огня в очаге. Огонь не только дарил тепло, но и обеспечивал уют, когда снаружи завывали зимние ветра, а также не давал умереть духу дома. Спити – греческое слово, обозначавшее «дом», – было символом единства с высшими силами, а дом Петракисов особенно нуждался в защите добрых духов.
Какой бы скучной ни казалась жизнь Марии обитателям больших городов – или той же Анне, которая довольно быстро привыкла к роскоши, – девушка всегда находила время на болтовню с подругами или на легкомысленную интрижку. Центром таких забав был дом Фотини. Поскольку безделье считалось грехом, такое серьезное дело, как сплетни, прикрывалось невинным шитьем и вышиванием. Это позволяло девушкам не только занять руки, но и обеспечить себя на будущее. Все наволочки, подушечки, скатерти и коврики в доме замужней женщины должны были быть вышиты ею, ее матерью или матерью ее матери. Анна была исключением в этом плане: за те несколько лет, что она просидела в кругу женщин старше и мудрее себя, она не дошила даже одной наволочки. Отказ заниматься шитьем был для нее делом принципа, и пока другие девушки и молодые женщины одновременно шили и болтали, ее пальцы оставались неподвижными. Иногда она создавала видимость деятельности, водила в воздухе иголкой, но ткани практически не касалась – и надо же было так случиться, что она влилась в семью, где не было нужды в умении работать иголкой и ниткой!
Несколько раз в год девушкам приходилось оставлять свои обычные занятия для выполнения сезонных сельскохозяйственных работ. Когда созревал виноград, все жители села выходили на сбор урожая, а после босыми ногами толкли сочные плоды в больших чанах. В самом конце осени критяне собирали оливки: трясли деревья, сбивая плоды в расставленные внизу корзины. Эти дни проходили в веселье и добродушных шалостях, а вечером на площади обычно расставлялись столы и начинались танцы.
Состав беззаботного и одновременно трудолюбивого кружка молодых женщин неуклонно менялся: одна за другой они находили себе мужей. Вернее, обычно им подбирали мужей другие люди. Как правило, это были парни из Плаки или соседних деревень, таких как Врухас или Селлес. Довольно часто родители молодых знали друг друга едва ли не всю жизнь, и договоренность о союзе нередко заключалась, когда будущие муж и жена еще не умели читать и писать. Когда Фотини объявила, что теперь она обручена, Марии показалось, что ее мир распадается на куски. Разумеется, она сделала вид, что очень рада за подругу, но на деле ее охватили зависть и страх перед будущим. Она боялась, что ей так и придется провести остаток жизни в компании других старых дев и вдов, вышивая никому не нужные вещи и провожая заходящее солнце исполненным тоски взглядом.
Как и Марии, Фотини было двадцать два года. В течение многих лет ее отец поставлял рыбу в таверну, стоящую на берегу моря, и ее владелец, Ставрос Даварас, был не только его постоянным клиентом, но и хорошим другом. Сын Ставроса Стефанос помогал отцу вести дела, и рано или поздно семейный бизнес должен был отойти к нему. В будни посетителей в таверне обычно было немного, но по выходным и церковным праздникам положение менялось. Павлос Ангелопулос считал Стефаноса хорошей парой для дочери, и деловая взаимозависимость двух семей представляла собой неплохую основу для брака. Молодые люди знали друг друга с раннего детства, и хотя в их отношениях не было особых чувств, оба были уверены, что эти чувства появятся, когда придет время. Главы семейств серьезно обсудили размер приданого, а когда срок помолвки подошел к концу, состоялась свадьба.
Марию утешало лишь то, что подруга, как и раньше, жила совсем близко от нее. Несмотря на то что у Фотини появились другие, еще более скучные обязанности – в том числе работа в таверне, ведение домашних дел и необходимость ладить с новыми родственниками, – молодые женщины по-прежнему виделись каждый день.
Решив не выдавать своего беспокойства из-за того, что она одна из сверстниц все еще оставалась незамужней, Мария с новым пылом окунулась в круговорот своих обязанностей. Она стала еще чаще, чем раньше, бывать вместе с отцом на Спиналонге, а их дом выделялся в деревне почти идеальной чистотой и порядком. Но все это не заполняло пустоту в ее душе. Односельчане восхищались преданностью Марии отцу, но отсутствие мужа несколько снижало ее общественный статус. Участь старой девы считалась в деревнях наподобие Плаки унижением и даже чем-то вроде проклятия, и если девушка старела, так и не найдя жениха, то отношение жителей деревни к ней неизбежно начинало ухудшаться, каким бы благонравным ни было ее поведение. Плохо то, что подходящих молодых людей в Плаке больше не было, а женихи из других деревень даже не рассматривались как вариант. Никому и в голову не приходило, что Гиоргис может куда-то переехать из Плаки, а значит, здесь вынуждена была оставаться и сама Мария. В конце концов девушка решила, что шансы выйти замуж для нее так же ничтожны, как возможность увидеть живой свою обожаемую мать.
Глава двенадцатая
1951
Приближался к концу четвертый год замужества Анны, и это замужество было для нее удачным во всех отношениях. Муж по-прежнему пылал страстной любовью к ней, и она отвечала ему тем же. Окружающим она казалась идеальной женой, но молодая женщина понимала, что все семейство с нетерпением ждет объявления о ее беременности. Впрочем, отсутствие детей ничуть не беспокоило Анну. Она была еще совсем молода и не хотела менять беззаботную жизнь на тяготы материнства.
Ее свекровь напрямую подняла эту тему, когда они обсуждали убранство одной из запасных комнат дома в Неаполи.
– Когда наши девочки были еще маленькими, эта комната была детской, – сообщила она. – В какие цвета ты хотела бы ее покрасить?
Элефтерия решила, что создала для невестки идеальную возможность поделиться своими планами насчет материнства, поэтому когда Анна просто заявила, что ей нравится бледно-зеленый цвет, пожилая женщина была изрядно разочарована.
– Этот цвет хорошо сочетается с тканью, которую я выписала для обтяжки мебели, – сказала Анна.
Они с Андреасом вместе со старшими Вандулакисами всю жаркую часть года проводили на роскошной вилле в неоклассическом стиле, расположенной в горах неподалеку от Неаполи, и значительная часть энергии Анны шла на обновление интерьера их летнего дома. Элефтерия считала изящную мебель и светлую драпировку непрактичными, но противиться невестке была не в состоянии. В сентябре семейство переезжало в главный дом под Элундой, который Анна также постепенно переделывала по своему вкусу, несмотря на склонность свекра к мрачным тонам, столь любимым его поколением. Она регулярно ездила в Агиос Николаос за покупками или чтобы проверить, как продвигается пошив новых гардин. Вернувшись в очередной раз из города, молодая женщина заскочила в кухню и поцеловала в затылок мужчину, сидящего за столом.
– Привет, милый! – воскликнула она. – Как идет прессовка?
Был первый день прессовки оливкового масла – во всех отношениях очень важный день календаря. Пресс использовался впервые за несколько месяцев, так что вполне могли возникнуть неполадки по технической части. Из бесчисленных корзин с оливками необходимо было выжать тысячи литров масла, и если что-то шло не так, урожай мог испортиться. Золотистая жидкость, стекающая из пресса в кувшины питои, была основой семейного богатства, а что касается Анны, то для нее каждый новый кувшин был еще одним метром дорогой ткани на драпировку, еще одним платьем, так хорошо облегавшим изгибы ее фигуры, еще одной шляпкой. Вся эта одежда более, чем что-то другое, олицетворяла ее удаление от жизни деревенской женщины. Ее односельчанки были одеты во все те же бесформенные юбки, какие носили их прабабки столетие назад, на ней же по случаю холодного ноябрьского ветра было изумрудно-зеленое пальто на шелковой подкладке, обтягивавшее грудь и бедра и ниспадавшее к земле экстравагантными складками. Пальто было отделано меховым воротником, который так приятно прикасался к щекам…
