А. Илларионов, ставший советником Президента по экономическим вопросам, говорит в интервью (в апреле 1999 г.): «Выбор, сделанный весной 1992 года, оказался выбором в пользу социализма… — социализма в общепринятом международном понимании этого слова. В эти годы были колебания в экономической политике, она сдвигалась то „вправо“, то „влево“. Но суть ее оставалась прежней — социалистической» [81].
Политика Гайдара и Чубайса — это социализм! Причем «в общепринятом международном понимании этого слова». Вследствие извращения устоявшегося понятия возникает и некогерентность всего утверждения, причем некогерентность демонстративная. Язык власти был неадекватен реальности, и это влияло на умозаключения.
Чтобы подавить в людях сомнения и вопросы, придумывались сбивающие с толку метафоры. Например, в ходу был лозунг «возвращение в лоно цивилизации». Какой страшный образ! За радикальный переход к рынку ратовали такой аналогией: «Нельзя быть немножко беременной». Но ведь никакого подобия между беременностью и экономикой нет. Более того, реальная экономика и не признает «или — или», она, если угодно, именно «немножко беременна» многими хозяйственными укладами. С помощью метафор доказывали изначальную негодность жизнеустройства России: «Перед Россией стоит историческая задача: сточить грани своего квадратного колеса и перейти к органичному развитию… В процессе модернизаций ряду стран второго эшелона капитализма удалось стесать грани своих квадратных колес… Сегодня, пожалуй, единственной страной из числа тех, которые принадлежали ко второму эшелону развития капитализма, и где колесо по-прежнему является квадратным, осталась Россия, точнее территория бывшей Российской империи (Советского Союза)» [99]. И это — в журнале Академии наук.
Изменился смысл привычных слов, относящихся к хозяйству. Вот что сказал академик А. Г. Аганбегян, выступая в Новосибирском государственном университете: «Наша страна производила 120 млн т зерна и еще докупала. Этого не хватало, считалось, что для скота надо больше кормов… С переходом к рынку, когда за зерно стали спрашивать реальные деньги, выяснилось, что его столько не нужно. В прошлом году урожай был 84,5 млн т зерна. Это бедствие — на него резко упала цена, вывезено на экспорт 17 млн т и еще 10 млн т остались невостребованными. Поэтому переход к рынку — крайне болезненная вещь, связанная с огромным сокращением производства» [15].
В этом рассуждении привычные понятия вывернуты наизнанку, так что все оно перемещается в какое-то зазеркалье. Почему же зерно «не нужно»? Им питались люди, из него производили комбикорм для скота. Разве для скота не надо кормов, это только «считалось» в плановой экономике? Экономику требовали перестроить именно для того, чтобы зерна производили больше — на этом строилась вся антиколхозная пропаганда. А оказывается, что хороший урожай, с точки зрения ведущего экономиста-реформатора — бедствие! Вот, значит, к чему стремились главные экономические советники власти — организовать в стране «огромное сокращение производства»! А значит, и снижение потребления для большинства населения.
Изменение смысла понятий вело и к сдвигу в мировоззренческих концепциях. В частности, в представлениях властной элиты с начала 90-х годов наблюдалась склонность к натурализации общественных явлений. Экономист, многолетний декан факультета экономики МГУ Г. X. Попов заявил в своей книге «Что делать»: «Социализм пришел, как нечто искусственное, а рынок должен вернуться, как нечто естественное» [выделено нами — Авт.].
Поразительно, как удалось замечательным образом стереть в сознании околовластной элиты вполне очевидную вещь — хозяйство, а тем более экономика, суть явление социальное, присущее только человеческому обществу. Это порождение культуры, а не явление природы. Рыночная экономия тем более не является чем-то естественным и универсальным. Рыночная экономика — недавняя социальная конструкция, возникшая как глубокая мутация в специфической культуре Запада. Уж если на то пошло, естественным (натуральным) всегда считалось именно нерыночное хозяйство, хозяйство ради удовлетворения потребностей — потому-то оно и обозначается понятием натуральное хозяйство. Разве не странно, что перестали замечать эту отраженную в языке сущность.
А. Стреляный, ведущий радио «Свобода», выступая 18 мая 2001 г., сказал, например: «Всё советское народное хозяйство, от первого тракторного завода до последней прачечной, появилось на свет неестественным путем. Не рынок, не потребитель решал, где строить тот или иной завод или мастерскую, что там клепать и сколько, а чиновник, Госплан. Эти искусственные создания (артефакты) и существовать могли только в искусственной среде, что значит за счет казны, а не потребителя».
Называть «естественным» завод, построенный «по указке потребителя, а не Госплана» — глупость. Это такой же «артефакт», могущий «существовать только в искусственной среде», как и советский завод. Ну как могли выпускники Академии общественных наук при ЦК КПСС слушать подобную чушь и поддакивать ей!
Под натурализацию общественных процессов, которая произошла в сознании властной элиты, придав ему черты радикального социал-дарвинизма и мальтузианства, околовластные интеллектуалы подводили «научную базу». Видный антрополог, директор Института этнологии и антропологии РАН В. А. Тишков, в 1992 г. бывший Председателем Госкомитета по делам национальностей в ранге министра, в интервью 1994 г. утверждает: «Общество — это часть живой природы. Как и во всей живой природе, в человеческих сообществах существует доминирование, неравенство, состязательность, и это есть жизнь общества. Социальное равенство — это утопия и социальная смерть общества» [163].45
И это — после фундаментальных трудов антропологоов, показавших, что отношения доминирования и конкуренции есть продукт исключительно социальных условий, что никакой «природной» предрасположенности к ним человеческий род не имеет. Жизнь показала несостоятельность антропологической модели, в которой человек представлен как индивид, ведущий гоббсову «войну всех против всех». Но российские обществоведы, консультирующие власть, продолжают исходить из принципов методологического индивидуализма и берут homo economicus как стандарт для модели человека. Это делает весь дискурс власти внутренне противоречивым и неадекватным реальности.
Придание обществу «естественных» черт дикой природы — культурная болезнь Запада, давно осмысленная и во многом преодоленная (см. О.3.: История… разд. I, гл. 6). Казалось невозможным, чтобы она в конце XX века вдруг овладела умами российской интеллигенции.
Российское «общество знания», уверовав в рынок, игнорировало труд крупнейшего западного экономиста XX века Дж. М. Кейнса. Ведь он специально обсуждал концепцию естественного порядка вещей и якобы «природных» законам общественной жизни. Он вскрыл методологическую ловушку, скрытую в самом понятии «естественный», и отверг правомерность распространения этого понятия на общество. Мы переживаем уникальный в истории культуры случай, когда интеллектуальная бригада власти выступает как сила обскурантистская, антинаучная.
Общим свойством рассуждений и заявлений власти стала в 90-е годы глубокая деградация меры. Реформа привела к глубокому кризису, от государства требовались действия по его преодолению или хотя бы смягчению. Принимались решения, о них сообщалось с количественными данными, которые должны были вселить надежду на скорое улучшение. Не будем вспоминать гротескные обещания начала 90-х годов («трудно будет месяца два»). Несоизмеримость проблем и тех средств, которые выделялись для их решения, нарастала все 90-е годы и сохранилась до сих пор.
Так, реформа подорвала основные фонды животноводства, создав условия, не позволяющие содержать племенной скот. Сегодня в РФ меньше крупного рогатого скота, чем было после Гражданской войны, в 1923 году. А население (значит, и число потребителей продуктов животноводства) с тех пор увеличилось почти в полтора раза. Перед реформой, в 1988 г., в РСФСР было 1,43 коровы на 10 человек. В 2001 г. осталось 0,89 коровы, а на 1 января 2006 г. — 0,67 коровы на 10 душ населения. Какие меры предприняло Правительство, чтобы выправить ситуацию? В рамках национального проекта по сельскому хозяйству фермерам дали кредиты на покупку телят — 100 тысяч голов за два года. Это покрывает 2,5 % от ежегодной убыли крупного рогатого скота в РФ. А относительно суммарного сокращения стада за годы реформы (40 млн голов) это величина совершенно несоизмеримая, она составляет всего 0,0013 % потерь.
Важным вопросом политики стала в РФ проблема личных сбережений граждан, которые хранились в государственном Сбербанке. Они были незаконно конфискованы правительством Гайдара и превратились в долг государства РФ перед населением. Как сообщил В. В. Путин, «общий объем долга перед населением — я хочу обратить на это ваше внимание — 11,5 триллиона рублей». Была начата выплата небольших сумм вкладчикам старших возрастов, и эти выплаты представлены как решение проблемы. Были даже названы «темпы и объемы этих выплат» — в 2003 г. 20 миллиардов руб., а в 2004 г. 25 миллиардов. Нетрудно применить арифметику и увидеть, что в 2003 г. правительство вернуло населению 1/575 от суммы долга. Это значит, что возвращение долга в таком темпе растянется на 575 лет.
