— Ну уж нет, выкладывай.
Моя умница закрывает глаза, задирает нос, складывает ручки на коленях — вы подумайте, какая паинька и скромница! Явно переигрывает.
— А трех тебе не хватит?
Широко открыв глаза, Бет старается не смотреть на меня и улыбается чему-то своему — неуверенно так.
— Ну, скажи сколько.
Она неуверенно сообщает результаты самых приблизительных подсчетов.
— Почти тридцать человек, — повторяю я. — Неплохо.
— Почти тридцать мужчин, — уточняет Бет.
— В смысле?
— Ты спросил, сколько у меня было мужчин, — с кривой улыбочкой поясняет она. — Речь шла только о мужчинах.
— Испытываешь мое терпение, да? — Бет отрицательно качает головой под моим пристальным взглядом. — Тогда кто, Ливви?
— Может, и она.
— А сколько еще? — с каким-то нарочитым, детским нетерпением спрашиваю я, прекрасно понимая, как глупо все это выглядит со стороны.
— Ну хорошо, если считать и женщин, — говорит она, — то надо бы уточнить — что считать состоявшимся актом?
— Скажем, если бы мне пришлось посчитать, со сколькими парнями переспал я… Чего, разумеется, не было ни разу, — суетливо добавляю я, думая про себя: «Если, конечно, не считать того нелепого происшествия — скорее даже недоразумения — с Байлсом, когда мы ездили на военную подготовку всем классом; и того странного, полного мечтаний, почти романтического лета в шестом классе, когда мы сдружились с Гамильтоном-Дальримплом…» — Так вот тогда я бы считал состоявшимся половым актом проникновение внутрь тела. Его органом или моим.
Бет вскидывает брови, и я тихо уточняю:
— То есть мелкие шалости в душевой или, скажем, в походе не считаются.
— Понятно.
За столиком повисло неловкое молчание (неловкое для меня и уморительно забавное для Бет).
— Итак, — подвожу я итог, — если говорить о женщинах, то для них полноценная интимная близость определяется как… достижение — или, хорошо, приближение к точке оргазма благодаря тому, что кто-то другой манипулирует с твоим телом в постели.
(Господи, никогда не думал, как сложно определить, что же считать полноценной интимной близостью.)
— Или где бы то ни было.
— Или где бы то ни было. Все остальное можно отнести в разряд дружеского тисканья.
— Тогда, — сознается Бет, — я перебрала далеко за тридцать.
Чувствую, как вопреки моему желанию разгораются глаза.
— Впрочем, стоит кое-что уточнить, — продолжает она. — Если определение близости сводится, как ты очаровательно выразился, к достижению точки оргазма, то нужно оговориться — это исключительно мужской подход.
— Извини, ничего не могу с собой поделать — таким уж родился.
— Возьмем хотя бы эту твою «точку». Для парня оргазм, может, и точка, а для девушки… по крайней мере в идеале — если любовник действительно хорош, то это… целая зона. Плато. А когда я слышу «точка», то понимаю «полсекунды». Так на чем я остановилась?
— На девушках, — подсказываю я, с трудом скрывая нетерпение. — Ты и другая девчонка в постели. Вдвоем. Голые.
— И на твоем определении. Да, как я уже упомянула, если оргазм считать обязательным условием близости, тогда затрудняюсь сказать. Не помню. Один-два раза, когда выпила лишнего…
Я начинаю заламывать пальцы.
— Близость — будь то мужчины или женщины — означает проникновение. Это очевидно.
— Чем? — хихикает она.
— Перестань. — Я снова в замешательстве. — Думаю, можно определить однополый женский секс как проникновение в тело с помощью языка, пальца или чужеродного предмета.
— В жизни не слышала менее эротичных рассуждений, чем твои определения близости, — вздыхает Бет. — Какие все-таки мужчины зацикленные существа. Тебя послушать, так однополый женский секс, как ты изволил выразиться, сводится исключительно к замене члена пальцем. Ты пытаешься определить то, что определению вообще не поддается. Точно так же можно бесконечно проводить границу между геями и натуралами.
— Может, и так. Лучше расскажи мне про своих девчонок.
— С девушками интересно, — соглашается Бет. — Хорошо, расскажу. Один раз было в школе — хотя некоторые из моих подруг-одноклассниц говорят, будто это не считается, потому что в школе все так или иначе балуются.
Я перебиваю ее, считая своим долгом уточнить:
— Не понимаю, о чем ты.
— Еще раз — с близкой подругой (мы тогда крепко обиделись на весь сильный пол). И однажды — с замужней знакомой.
— Замужней! Она что, оказалась скрытой лесбиянкой?
Бет молча вздыхает.
— Прости, я забыл, ты не можешь определить неопределяемое. Я настоящий мужлан, на самом деле мы все на двадцать процентов, и так далее. А что ее муж? Так и не догадался?
Бет колеблется, не зная, говорить ли.
— Вообще-то он узнал обо всем довольно скоро.
— Да что ты?
Она кивает.
— Ничего удивительного: дело происходило у него на глазах.
Мне дурно, я теряюсь в безнадежном желании и горю от беспомощной зависти. Она пробовала столько, сколько мне и не снилось, делала то, о чем я мог только мечтать. Я уже ничего не смогу ей предложить. Такое чувство бывает, когда стоишь на краю утеса и смотришь в бездонную пропасть, и не остается ничего другого, как только беспомощно подбираться все ближе и ближе к пугающему и манящему краю… Как много бы я дал, чтобы она не была такой, и как не хочется, чтобы она менялась.
— Расскажи мне о них.
Думаю, неправильно объяснять все, что происходит с Бет, исключительно пресыщенностью и героином. Вероятно, ей просто нравится жить по-другому: нравятся запутанные отношения и груз ответственности, радость делать нечто именно так, как делается, и подстегивающее ощущение: человек и все, что с ним связано, хрупко и недолговечно.
Только счастлива ли она? И можно ли помышлять о счастье, живя этой грязной отстойной жизнью? Вчера ночью Бет пропела мне грустную мелодию с безнадежной улыбкой: «Мы с тобой отстой, мы с тобой…»
И все же мои чувства к ней не меняются: с одной стороны, я прекрасно понимаю, что значит жить ее жизнью, а с другой — страстно этого желаю: nostalgie de la boue [44].
И вот однажды, когда мы неплохо посидели в баре на Олд-Комптон-стрит и наши головы порядком затуманились от винных паров, Бет неожиданно хватает меня за руку и говорит:
— А теперь моя очередь ставить тебя в неловкое положение.
Не обращая внимания на мои жалкие возражения, что я не припомню, будто когда-нибудь пытался ее смутить, моя возлюбленная тащит меня в магазинчик эротических товаров.
Пятнадцать минут спустя я выхожу из дверей вышеназванного заведения красный как рак. Трудно поверить, но Бет умудрилась буквально завалить вопросами несчастного близорукого продавца-консультанта (парня в нейлоновой рубашке, со страдальческим выражением лица и еле уловимым запахом застарелого семени от одежды — типичный выпускник философского факультета, безденежный и одинокий), проявив необычайную дотошность в том, что касается качества и срока службы его товара. В довершение ко всему я выложил на прилавок почти шестьдесят фунтов.
— Все, твоя взяла, — говорю я. — В жизни мне не было так стыдно.
Мне за ней не угнаться — да и, похоже, я просто обречен на проигрыш в подобном соревновании. Она шутя летит по жизни в ореоле неугасимого света, хлопая руками от радости, как беззаботная девчушка, на нее градом сыплются проблемы и тут же отлетают, словно дождинки от стекла, не причиняя ни малейших неприятностей. А я буду вечно плестись позади или, беспомощно хлопая по воде руками, тщетно силиться выплыть.
«Мой бог, как мне забыть ту ночь…» Дэниел, бедная твоя душа, отягощенная глобальными проблемами.
Но и Бет живется не слишком сладко. Она нередко жалуется на нелегкую женскую долю. Современность предъявляет к слабому полу непомерно высокие требования: ты должна занимать руководящую должность в солидной компании; каждый день надевать новый костюм от прославленного модельера, сидеть за рулем ревущего «порше» — да не просто сидеть, а мчаться вровень с мужчинами; воспитывать трех безупречных детей по имени Элизабет, Джеймс и Джессика (которые приносят из школы отличные оценки и учатся с азартом); оставаться подтянутой и неординарной. Лицо у тебя должно быть как у девушки с обложки — причем девушки с дорогой укладкой. У тебя должен быть миленький ухоженный домик за городом с камином и дубовыми полами плюс магазинчик бижутерии в Белсайз-парк как минимум. А если ты не соответствуешь хоть одному из этих параметров, то тебе стоит поторопиться наверстать упущенное.
На что я неизменно отвечаю, что и сильному полу нынче несладко: нужно прекращать строить из себя мужчин с их чудачествами, задавить в себе жажду приключений и прочие мальчишеские замашки и научиться смотреть на мир глазами взрослого разумного человека — одним словом, брать пример с женщин.