у них подозреваемый по твоему делу сбежал.
Вот, значит, как. Быстро они обнаружили пропажу. Интересно, как скоро следы приведут к Семерке?
— Да ну? — вполне искренне усмехнулась она, снова закурила. — И кто?
— Нерушимый. Весь город на ушах, ищут его. Смотри, чтобы к тебе не приперся, у него пистолет.
— Ну хрена се! Нечего ему тут делать, это на Быкова у него зуб. Да и как он меня найдет?
— Не стоит его недооценивать. Как ему удалось сбежать — вопрос. Без помощи извне точно не обошлось. Наверняка кто-то слил ему инфу, что ты под него копаешь.
— Хах, так предупрежденный вооружен!
— Не стоит его недооценивать, — повторил он с нажимом, и от его тона по спине продрал мороз. — Потому мои люди тебя подстрахуют. Чую, начнется движение.
Семерка сжала челюсти, подавляя рвущуюся брань.
— Спасибо, я сама справлюсь.
Я помотал головой — соглашайся, мол, ведь это наш шанс!
— Юля, пожалуйста, будь благоразумной. Ты для меня особенно ценна.
Она смотрела перед собой, губы ее дрожали, глаза блестели. Но она нашла в себе силы сказать ровным тоном:
— Когда они придут? Сколько их? Как я узнаю, что они — именно они? Наши или бездари?
— Бездари. Двое. В двенадцать. Отбой, крошка, целую. Будь умницей.
Я посмотрел на настенные часы: без двадцати одиннадцать.
Закрыв глаза, она застыла изваянием. Покрасневший нос говорил о том, что Семерка… нет, не Семерка — девушка готова вот-вот разрыдаться. Но стыдно же сырость разводить при непонятном пацане. Любовник… возможно, даже больше чем любовник ее приговорил.
— Каков цинизм, а? Крошка! Целую! Ты, сука, убийц подсылаешь, целуешь перед смертью. Это даже не Брут, он, падла, с Цезарем не спал! В любви ему не клялся. М-м-м! Такое. Не должно. Жить.
Когда я сделал шаг навстречу, она повела плечами и отодвинулась к окну.
— Не подходи! Кроет! Или отключи… это.
— Не могу. Оно само отключается спустя время.
Спрашивать я ничего не стал — и так все ясно. Для меня все складывалось не так уж и плохо: когда за Семеркой придут убийцы, мы их повяжем, а дальше…
В конце концов, не все же сотрудники БР прогнили, поступило же распоряжение сверху расследовать это дело — иначе нам, подозреваемым, уже вынесли бы приговор.
— Кто приказал расследовать дело Шуйского? — спросил я.
Семерка посмотрела непонимающе, зло размазала по лицу все-таки хлынувшие слезы.
— Горский. Это его прямой приказ.
— Попытайся успокоиться. Давай сядем и подумаем, хорошо?
Она кивнула, оперлась о подоконник и скрестила руки на груди.
— К тебе придут убийцы, которые не знают, что их ждут. Мы их повяжем…
— А потом? Все ссучились! — бросила она злобно.
— Не все, — качнул головой я. — Если бы все, то расследовать дело тебя бы не направили, послали бы своего человека, который сделает все, как нужно заговорщикам.
— Кураторы таким не занимаются, только лейтенанты…
— Вот! Лейтенанты. Это одаренные или самородки?
— Хм… Нахватался, надо же. Впрочем, если Тирликас собрался стать твоим куратором, неудивительно. Кураторы — одаренные, лейтенанты — самородки. Первому, самому старшему, двадцать девять лет.
— А тебе?
— Двадцать семь. Пятидесятому — двадцать пять. С каждым годом самородков рождается все больше. Мы пока ничего не решаем, нам не особо доверяют как неподконтрольным Горскому, никто не знает, что с нами делать. Но у нас у всех обостренное чувство справедливости, иногда оно обретает пугающие формы.
«Меняются основы мира, — подумал я — Расспрошу об этом позже».
— Учитывая расклад, пустят под нож, — предположил я. — Тех, кто не примкнет к заговорщикам.
— Никто не примкнет, — вздохнула она. — По личным убеждениям — раз, два — Запад, которому эти все жопу лижут, не заинтересован в таких, как мы.
— Самородки контактируют друг с другом? Можно ли вызвать кого-то на помощь? Если сами будем распутывать клубок, она нам понадобится.
— Один силовик в Иваново. Пятеро в Москве. Три силовика, два псионика. Плюс нас… полтора. А дальше-то что?
— Как я понял, связи с Горским у тебя нет?
Семерка покачала головой.
— КГБ местное с нами? Ты же их мысли знаешь от и до.
— Крыс точно нет, — ответила она. — Но и напрягаться они не хотят. Шушеру всякую прессуют, а подвязаться по-крупному… Ну, не знаю.
— Кто начальник регионального отделения?
— Генерал-майор Величко, я к нему так и не подобралась. А вот полковника Изварова, его зама, видела. Он точно не в теме. В смысле, не состоит в заговоре.
— Теперь представь — дело-то громкое! — попытался убедить ее я. — Тут не одна звезда на погоны, а сразу две. Будет ЧП, и до Горского быстро дойдет информация. Не уверен, что он слепо доверяет окружению. Как и не уверен, что все одаренные состоят в заговоре. — Я улыбнулся. — Так что ставь в известность своих, и действуем через КГБ. Кстати, какие отношения между ведомствами? Мир, дружба, жвачка или жесткая конкуренция?
— Ха, какое выражение странное: мир, дружба… Конечно конкуренция, потому что БР потеснила КГБ и забрала часть их полномочий.
— Прекрасно! Значит, они с удовольствием закопают конкурента, ты ж типа своя.
— Одно дело молча не любить, другое — открыто выступить против БР.
Она коснулась моего разума и злобно оскалилась, узнав наметки плана. Все будет зависеть от того, что нам расскажут киллеры, на кого выведут. Ясно, что не на заказчика, а на посредника, которого тоже нужно взять, и тут действовать будем мы. Ну и самородки, если они подключатся.
— Хороший план, — кивнула Семерка, взяла телефон, собралась написать кому-то из своих коллег и пожаловалась: — Представляешь — не могу. Никому не доверяю. Понимаю, что можно доверять, и все равно не могу себя пересилить.
— Это нужно сделать, потому что, если мы умрем, тайна умрет вместе с нами.
Вдохнув, она оповестила своих, на это у нее ушло минут семь.
— Есть, — отчиталась она, снова посмотрела на меня плотоядно, потрясла головой. — У тебя очень мощный дар, я с ума схожу. Но ничего, потерплю… Спасибо, Саша. Если бы не ты, жить бы мне осталось, — она глянула на часы, — сорок минут. А ведь я поверила бы ему и сама впустила бы собственных убийц!
Развернувшись, Семерка несколько раз ударила стену — довольно профессионально, надо сказать, хотя логично, учитывая, что она двойной агент. Пришла дурацкая мысль провести с ней бой и посмотреть, на что она способна.
— Кофе хочешь? — спросила Семерка.
— Полжизни за кофе! А особенно — если заварной, да в турке.
Невесело улыбаясь, Семерка достала баночку молотого кофе. Поставила на стол.
— Понюхай. Настоящее кенийское. Тьфу, кенийский.
— Если кофе хороший, то это он, а хреновый — оно.
