Она взяла маленькую вазочку, хоть и понимала теперь, что ваза – всего лишь предлог.
Развернувшись, Элайза в оцепенении стала спускаться. В кухне все было, как обычно: ни один из предметов мебели не переехал на новое место. В кухне она задержалась, приглаживая волосы перед ближайшим к ней блестящим предметом – им оказался кофейник, – и с неподобающей ее положению скоростью бросилась наверх.
У покоев принца Элайза вспомнила о необходимости идти более сдержанным шагом, приостановилась и с достоинством вошла в кабинет, прижимая к себе вазу.
Ее сердце попыталось выскочить из груди, когда она увидела его. Ла Вей не стал уродливее за те дни, что они не виделись.
– Сегодня утром меня разбудил лакей, миссис Фонтейн, – без предисловий начал принц, как будто они только вчера, а не несколько неловких дней назад разговаривали в последний раз.
– Очень хорошо, милорд.
– Он предложил одеть и побрить меня.
– И вы приняли его предложение?
– Что скажете о моем подбородке, миссис Фонтейн?
– Он так и блестит.
На лице Филиппа начала расцветать лучезарная улыбка – та самая, которая закручивалась вокруг нее золотой сетью. Элайза тоже расцвела, потому что и сама не могла сдержать улыбки.
Несколько мгновений каждый из них наслаждался радостью другого.
– Как вам это удалось, миссис Фонтейн? – благоговейным шепотом спросил Ла Вей.
– Изобретательность, милорд.
Ла Вей довольно рассмеялся.
На том месте, где она обычно сидела, Элайза увидела незнакомый стул, который, должно быть, принесли из соседней гостиной. У стула была обивка ромового цвета, и он тоже на вид казался довольно мягким.
– Лорд Ла Вей, коричневый бархатный стул стоит в моей комнате, – заговорила Элайза. – Вы не знаете, как он там оказался?
– Неужели? Быть может, он скучал по вам или по вашим ласкам. Быть может, он даже сам поднялся наверх.
Ла Вей прошелся пальцами по столу, изображая, как стул идет вверх по лестнице.
– По моим ласкам?! – воскликнула Элайза.
Ее лицо разве что не пылало. Оказывается, принц заметил, как она прикасалась к стулу. Он замечает все! И уж наверняка он не пропустил без внимания, какого цвета стало ее лицо.
Филипп опять пробежал пальцами по столу.
– Видите? Еще неделю-другую назад я был не в состоянии сделать это без боли. А скоро я буду готов колоть шпагой головорезов.
Элайза явно была в ужасе от его слов, потому что Ла Вей мгновенно стал серьезным.
– Я дарю вам стул, миссис Фонтейн, – сказал он. – Благодаря вам у меня появились лакеи, благодаря вам я стал чувствовать себя здесь как дома, а у меня уже давным-давно не было этого ощущения. Справедливый обмен, n’est-ce pas [7]? И, как ваш наниматель, я хочу, чтобы вы приняли мой подарок. Этот стул многие годы находился в нашей семье. Однажды он даже временно служил троном.
Святой Боже! У Элайзы слегка закружилась голова.
– Служил троном?… – переспросила она.
– Кажется, моя тетя Луиза-Анна умерла на нем. – В его голосе послышалась напускная боль. – Ей было девяносто лет, она закрыла глаза и умерла, а потом упала со стула прямо во время игры в фараон. Во всяком случае, так гласит семейная легенда.
Элайза снова засмеялась.
– Но как я могу оставить у себя ваш стул? Это же фамильная реликвия! – воскликнула она.
Продав, пусть временный, трон Бурбонов, она могла бы обеспечить несколько лет безбедной жизни себе и Джеку.
– Да, так оно и есть. Но теперь это ваша семейная реликвия. Но если вы сомневаетесь, я позову и посмотрим, вернется ли стул ко мне. Если не вернется, стало быть, он принадлежит вам.
Усмехнувшись, Элайза покачала головой:
– Я… не знаю, что и сказать.
– Скажите: «Благодарю вас, лорд Ла Вей».
Элайза глубоко вздохнула:
– Благодарю вас, лорд Ла Вей.
Принц одобрительно улыбнулся.
– Возможно, этот стул вы тоже полюбите. – Широко взмахнув рукой, Ла Вей указал на стул, занявший место своего коричневого бархатного собрата.
Слово «полюбите» с такой ясностью пульсировало в воздухе, что его можно было принять за сердце, особенно если учесть, что чувства Элайзы резко обострились.
Оба тут же смутились.
– Я хотел узнать, не будете ли вы так любезны сесть на этот новый стул и написать для меня письмо, миссис Фонтейн? – поспешно проговорил Ла Вей.
– Я сделаю это с удовольствием.
Элайза устроилась на новом стуле – тоже весьма удобном – и ерзала, пока его спинка не обхватила ее спину. Потом она взяла в руку перо.
Принц прошел на середину комнаты, готовясь диктовать.
– Письмо предназначено для молодой леди, так что постарайтесь писать вашим самым лучшим почерком, миссис Фонтейн.
– Другим почерком я и не пишу, лорд Ла Вей, – заметила Элайза.
– Конечно, миссис Фонтейн. Итак, начинаем. Дорогая Алекса!..
Элайза быстро написала эти слова.
– Прошло так много времени, и, как вы с надеждой отметили в своем письме, я действительно неуязвим, и все важные части моего тела остались невредимы. Как вы можете спрашивать, хочу ли я видеть вас, когда вам известно, что ваше присутствие для меня – все равно что весна среди зимы. Даже сейчас я слышу ваш смех, и хоть это преувеличение, как я могу сдержать себя, зная, как вас веселят подобные вещи? Миссис Фонтейн, почему вы перестали писать?
– Прошу прощения! Веселят вас…
Кто такая эта Алекса? И почему его послание так и засияло разными цветами? Без сомнения, письмо слишком пылкое, чтобы подумать, что он обращается к одной из своих сестер.
– Быть известным так же чудесно, как выжить в Лондоне при нападении головорезов, которое погубило бы любого другого мужчину. Я глубоко сожалею, что наши пути не пересеклись, когда вы приезжали в Пеннироял-Грин, и я готов разорвать на себе одежду, если вы еще раз не появитесь там же, прежде чем я вернусь в Париж. – Ла Вей помолчал. – Как вы считаете, миссис Фонтейн, «разорвать одежду» – это не перебор?
– Нет, если только вы не хотите разбить сердца ваших новых лакеев, которые считают, что вы носите замечательную одежду, – ответила Элайза.
– Леди Придо находит меня забавным, миссис Фонтейн. Так что моя обязанность – сохранять эту иллюзию.
Элайза застыла.
Перо нависло над листом бумаги, словно птица, застывшая в полете. А затем она опустила его – очень-очень осторожно.
Против обыкновения Элайза была очень спокойна, как будто ее терзали какие-то внутренние мучения или приступ острой боли.
– Я обратил внимание, что вы не возразили против слова «иллюзия», миссис Фонтейн, – заявил Ла Вей. – Это меня задело, честное слово. В некоторых кругах меня считают даже очаровательным.
Он дразнит ее. Нежно.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
