«А сейчас, наверное, село уже освобождено. Как она? Где теперь?..» — подумал он с тревогой и легкой грустью.
Аким стоял у реки и всматривался в ее помутневшие воды, взбаламученные бомбами и снарядами. Вдоль всего берега, насколько охватывал глаз, виднелись грязно-желтые остовы немецких танков. Их было очень много. Такого количества разгромленных немецких машин Аким не видел со времен Сталинграда. Как стадо слонов, пригнанных на водопой, танки уткнулись длинными стволами в воду. Одни стояли на берегу, другие, словно разморенные жарой, по самые башни заползли в реку, и от них по воде расплывались маслянисто-фиолетовые пятна, третьи распластались на суше, расстелив позади себя порванные гусеницы.
Вернулся Пинчук и приказал Кузьмичу выбираться на дорогу. Петр узнал, где должен располагаться КП дивизии, и теперь направлялся туда.
Сенька и Аким пошли искать остальных бойцов роты.
В полдень они догнали разведчиков, двигавшихся впереди наступающих частей дивизии.
— А знаете, товарищи, мы с Камушкиным побывали у деда Силантия. Не забыли старика? — спросил Шахаев.
— Что вы говорите? — удивился Аким. — Ну, что он, жив?
— Жив!.. Стоит на дороге, встречает бойцов!
— А старушка его жива?
— Жива. Прослезилась даже, узнав меня.
— А про мост не спрашивали?
— Немцы его несколько раз пытались восстановить, но другие советские подрывники вновь сжигали. Старик привет вам всем передавал. Помнит хорошо, никого не забыл.
— Да. Теперь он развернется. Небось уже свой инвентарь собирает.
Разведчики укрывались в подсолнухах, наблюдая за большим селением Терновая, откуда немцы яростно отстреливались. Но перед вечером они вдруг замолчали. Разведчики сейчас же обнаружили, что враг отходит. Сообщив об этом в штаб дивизии, вошли в село. Забежали в маленький домик, стоявший на западной окраине селения, у Харьковского шоссе. На глиняном полу, у самого порога, лежала молодая женщина, совершенно голая, с растрепанными волосами. В ее левой груди, под соском, чернело пулевое отверстие. Рядом с ней в луже крови лежало трое маленьких детей, очевидно сраженных одной короткой автоматной очередью.
Жестокость врага была настолько бессмысленной и чудовищной, что разведчики первое время стояли молча.
— Дикари, дикари… — сдавленным голосом сказал наконец Аким. — Дикари… — повторял он одно это слово, так как другого в эту минуту придумать не мог.
— А ты у них очки боялся взять! — прохрипел Ванин. — Эх-х!..
Аким промолчал. Только лицо его налилось кровью — оно как-то вытянулось, непривычно построжало. Злорадное, ожесточенное чувство охватило Сеньку. Ему хотелось говорить обидное и грубое Акиму. Пусть слушает, так ему и надо! Жалельщик!.. Только не здесь скажет он ему эти слова. Не здесь!..
Разведчики вышли на улицу. Кое-где уже сбивались кучки людей, больше старики, женщины, дети. Они смотрели на дорогу, изрытую воронками от бомб, заваленную разбитыми немецкими машинами и повозками. Тихо переговаривались. Во дворе соседней хаты стояла женщина. Заметив разведчиков, она выронила из рук коромысло, закричала:
— Боже ты мой!.. Родименькие!.. Никак, наши?!
— Свои, свои, конечно!.. Что же соседку-то не похороните? — спросил Марченко.
— Ночью они ее… Я в погребе сидела. Слышала крик Аннушки… Что они сделали с ней?
— Ладно. Потом сама увидишь. Принеси-ка попить. — Его правая бровь над усыпанным светлыми крапинками коричневым глазом дергалась от нервного тика — Марченко, видавший тысячи трупов, не мог, однако, переносить вида убитой женщины.
— Пойдемте в дом. Разве так можно! — всплеснула руками женщина. Глаза ее наполнились слезами. — Светлые вы наши! Ясны соколы! Дождались мы красна солнышка!.. — запела она. — Заходите, заходите, милые… Притомились, чай, ваши дорогие ноженьки!.. Ильинична! Ильинична! — звала она кого-то. — Вылазь, наши пришли!.. Наши… красноармейцы!..
— Господи, святитель ты наш!.. Да где?.. — с этими словами из погреба вылезла худенькая старушка; яркий дневной свет ослепил ее.
Разглядев наконец разведчиков, она приковыляла к Забарову, хотела осенить его крестным знамением, но, сообразив, что может достать только до его пояса, передумала.
— Вот вы какие!.. Орлы, право!.. А нам-то тут говорили, что старики да детишки малые остались в Красной-то Армии… А что ж вы, сынки, одни-то пришли?..
В голосе и во взгляде старушки была тревога. Она пытливо всматривалась в лица разведчиков.
— Придут еще, бабушка, — успокоил ее Шахаев. — Водички холодненькой готовьте. Весь колодец выпьют. Сейчас будут здесь.
И как бы в подтверждение его слов, на восточной окраине села показались первые красноармейцы-пехотинцы. Вслед за ними из-за угла, взвихрив облако пыли, выполз тяжелый танк и помчался вдоль улицы, наполняя селение грохотом гусениц и ревом мощного мотора.
Старушка испуганно и в то же время восхищенно следила за танком и, не оборачиваясь, говорила:
— Водички, говоришь, сынок?.. Да пускай пьют на вдоровьечко. Вода у нас как слезиночка. Поесть не хотите ли? — повернулась она наконец к разведчикам.
— Нет, бабушка, некогда. На обратном пути забежим. — Как на обратном? — вновь испугалась старуха, поджав тонкие бесцветные губы.
— Когда из Берлина с победой будем возвращаться, — пояснил все еще мрачный Ванин.
— Ах вон оно что!.. А я уж, грешница, подумала… Ну, с богом, сыночки. Светлая вам дороженька… такая же светлая, как ваши головушки… Жизнь ведь вы нам спасли, счастье вернули, — причитала Ильинична. — Берегите там себя, матери-то ждут вас не дождутся, все глазыньки проглядели…
Простившись со старушкой, разведчики пошли по деревне и вскоре оказались на шоссе. Золотоголовые подсолнухи-послушники с тихим шелестом кланялись им. Свернув с дороги, бойцы углубились в лес и чуть заметной просекой стали осторожно идти дальше. Миновав рощу, они остановились на ее опушке. Прислушались. С неба доносился неровный гул моторов. Около тридцати «юнкерсов» плыли на восток. Вскоре раздались громовые раскаты — это немцы бомбили Терновую, которую недавно покинули разведчики.
— Танки наши, наверное, заметили.
— Огрызается здорово.
— Тяжелые бои идут.
Впереди, где-то далеко-далеко, слышались глухие взрывы.
— Взрывает что-то фашист, — сказал Алеша Мальцев.
— В Харькове, наверно, — предположил Ванин.
— Мосты, заводы… Все разрушают… — вмешался в разговор и Аким. Сенька немедленно набросился на него:
— Это они тебе за твою жалость платят! Да я б их всех…
— Ладно, прекрати, Семен, — остановил его Аким.
— Не прекращу!.. Что ты командуешь! Подумаешь, начальник какой объявился!..
— Семен, когда ты поумнеешь? — Нос Акима покрылся бисеринками пота.
— Пошел ты… — Ванин задохнулся.
— Что ты кричишь, Сенька! — попытался успокоить его Шахаев.
— И вам не стыдно!.. Забыли про ту женщину с детьми!.. — Семен зло посмотрел на Шахаева и Акима. — Давить их, давить!.. Душить надо, понятно?! На куски резать!..
— Успокойся, Ванин, — снова остановил его парторг. — В бою делай как хочешь. Пленных же мы не можем трогать.
Дальше шли молча. Шли долго, до самой темноты. Наконец добрались до небольшой деревни.
Шахаев постучал в крайнюю хату, держа автомат наизготовку. Где-то в глубине двора загремел было цепью и рыкнул пес, но, видимо наученный горьким опытом, быстро умолк. На крыльцо вышла хозяйка, закутанная в шаль. Испугалась. Долго не могла понять, что за люди стоят перед ней в таком странном одеянии.
— Чего испугалась-то, мать? Не видишь — свои.
— Батюшки мои, неужели?.. Идите же в дом!
— Нельзя нам. Немцы есть в деревне?
— Ушли. Вечером все ушли.
Стоявший поодаль от Шахаева Ванин вдруг насторожился. Его острый слух уловил какие-то звуки. Сенька вслушался и приглушенно сказал Забарову:
— Немцы. Обоз ихний…
Вскоре и остальные разведчики услышали позади себя поскрипывание тяжелых повозок. К деревне с востока приближался немецкий обоз. Неизвестно, как он оказался позади. Обозники спокойно переговаривались между собой. Они, очевидно, считали эту деревню своим тылом.
— Ванин! — подозвал к себе Сеньку Марченко. — Сейчас же узнать, что за обоз.
Сенька исчез в темноте и вскоре появился вновь.
— Пять подвод, — коротко доложил он лейтенанту.
— Солдат?
— Видел двоих, кроме ездовых.
Марченко решил расправиться с немецким обозом, нарушив обычное правило разведчиков — не вступать в открытый бой без крайней необходимости. Он приказал разведчикам приготовиться. Солдаты засели у крайних хат, по обе стороны дороги. Вот теперь немцы пусть пройдут…
