Сижу, мечтаю. Меня приглашают в Голливудский совместный фильм. Зачем совместный? Приглашают же наших режиссеров, балетмейстеров, скажем, в итальянские, югославские, французские театры… Вот и меня. На три месяца. Нет, на год. Нет, на три года. Вилла, машина, соответствующий гонорар, «старлетки», поездки за натурой по всему миру… А потом «Оскар»! Советский режиссер получает «Оскар»! И тут меня рвут на части все лучшие студии мира, предлагают баснословные деньги, засыпают Госкино просьбами (пишут и повыше, в Госкино-то, как всегда, чешутся). И я мотаюсь по свету, живу как боссы Голливуда: газеты хвалят, деньги сыплются. Со мной красавица-жена… Жена? Да, а почему бы не какая-нибудь французская или итальянская кинозвезда, эдакая Клаудия Кардинале? Только не американка — я ни одной красивой американки не встречал. Кроме Джен. Вот Джен! Чем не жена? Я послал ей открытку в первый же день (она ведь собиралась примчаться ко мне хоть на край света). Но до нашего отъезда вряд ли успеет получить.
И вдруг ночью, часа в три, — телефонный звонок! Вскочил как ошпаренный — что случилось, может, Известному режиссеру пришла в голову гениальная мысль, или Критик хочет, чтобы я ему перевел на английский речь на завтрашнем симпозиуме?
И кто ж это? Сэм! Собственной персоной! Откуда? Из Калифорнии. Вот так запросто звонит.
— Хэлло, Боб, — говорит, словно мы вчера расстались. — Какая досада, открытка твоя Джен пришла, а ее нет, она в горах на лыжах, туда даже связи телефонной нет.
— А?..
— Но я ей скажу. Она все время о тебе помнит. Очень скучает. Я тоже, Боб!
— А?..
— Ты не собираешься в Штаты? Или еще куда? Вот поздно открытка дошла.
Перестаю блеять и говорю:
— Как что-нибудь наметится, я из Москвы напишу…
— Нет, нет, — прерывает, — из Москвы не пиши. Может затеряться письмо. Лучше, как выедешь за рубеж, сразу звони мне. Я оплачу звонок, не беспокойся. Знаешь что, я вышлю сотню долларов в «Бэнк оф Америка» на твое имя. Ты сможешь в любом отделении этого банка в любой стране получить.
— Да зачем… — канючу.
— Ну, мало ли что, вот телефон или телеграмма. Знаешь, Боб, я вышлю двести. Не понадобятся — отдашь. Хочу в Москве побывать зимой, у нас здесь турпоездка.
— Вот это другое дело, — радуюсь, — как приедешь, звони. Буду ждать. Джен привет. Прихвати ее с собой…
Кладу трубку, прихожу в себя. Наутро размышляю: интересно получается — Джен живет в Сан-Диего, Сэм — в другом городе, откуда он узнал, что я послал ей открытку? Потом решаю: наверное, родители Джен ему позвонили, они ведь друзья, что-нибудь в этом роде. Да какая разница.
После фестиваля возвращаемся в Мадрид и остаемся там три дня. И тут, хоть и слегка уязвленный, я получаю радостный сюрприз. Известный режиссер и кинокритик исчезают начисто из моего поля зрения. У них тут друзья в посольстве, среди наших спецкоров, испанские знакомые, я им не нужен (они мне тем более).
С утра до ночи брожу по Мадриду. Где я в те три дня только не побывал! И в музее Прадо, и в парке Ретиро, и в Толедо — не пожалел денег, съездил, и по главным улицам побродил, по Пуэрта дель Соль, по плаза Майор, даже в музее восковых фигур. Распутина нашего там сделали — высший класс! В кино сходил. В последний день гуляю по авенида Генералиссимуса. У меня еще десять долларов оставалось, хотел на аэродроме в «фришоп» — безналоговом магазине — кое-кому из московских нужных людей виски купить, сигареты, Ленке (черт с ней!) духи. Но теперь решил: а, ну их всех, в конце концов, и в Москве все это можно достать, а сказать, что из Мадрида. Так что захожу в «Банк Бильбао» обменять на песеты свою десятку. Это тоже будь здоров церемония. Сначала нажимаешь на кнопку звонка, охранник изнутри видит тебя и автоматически открывает наружную дверь. Оказываешься в стеклянном аквариуме (стекла, непробиваемые для пуль), наружная дверь за тобой закрывается, и только тогда охранник, предварительно еще раз оглядев, открывает внутреннюю дверь. Эдакая шлюзовая камера. А войдут в нее трое-четверо подозрительных типов, шиш им охранник откроет. Сдаю свою десятку, предъявляю паспорт, иду к кассе. Это тоже аквариум из толстенного стекла, изолированный от всего, даже от газа, если преступники захотят стрелять из газового пистолета. Деньги я получаю в специальном лоточке. Когда кассир их туда кладет, лоточек от меня герметически отделен, потом он нажимает на кнопку, лоточек теперь для меня открыт, зато герметически отделен от кассира. Во как! Да еще вижу под потолком телекамеры, да охранников двое, только что крылатые ракеты в руках не держат. Да, банки здесь охраняются — будь здоров, за свои сто долларов, которые мне Сэм грозится прислать, я могу быть спокоен.
И тут в голову мне приходит озорная мысль. Я понимаю, что это бред, но, в конце концов, могу я позволить себе поиграть с бредовой мыслью?
Выхожу из банка и захожу в соседний (они здесь понатыканы на каждом шагу) — в «Бэнк оф Америка». Та же процедура проникновения. (Непонятно, как герои моих детективов грабят банки, ладно, им видней.) Подхожу к стойке и небрежным тоном на моем лучшем американском спрашиваю, нет ли мне перевода.
Молодой накрахмаленный клерк, улыбаясь, берет мою краснокожую паспортину, куда-то исчезает, через пять минут возвращается и сообщает с вежливой улыбкой, что сеньору повезло, как раз сегодня утром пришел перевод, благо из одного мадридского банка в другой — это недолго.
Стою ошеломленный, по обрадованный. Сейчас сниму половину — в конце концов, я же потратился на марки, на конверт (вообще-то конверт я взял бесплатно в отеле).
Клерк осведомляется, буду ли я брать часть суммы или все пятьсот долларов.
Пятьсот?! Стою ошеломленный, но не обрадованный. Пятьсот? Это мне уже не нравится. Потом говорю себе: почему я обязан их брать, возьму двадцать, а остальные не мои. Это же Сэм посылал, а если б он прислал сто тысяч или миллион? Мало ли что он придумает. Возьму двадцать, и все!
Беру пятьдесят.
И решаю это отметить (дурацкая идея). Поэтому, посмотрев какой-то эротический фильм (в Мадриде в принципе нравы довольно строгие и порнографии на каждом шагу не увидишь), захожу в бар. Что особенного — на мне ведь не написано, откуда я, а спросят, сразу поймут, что я из Нью-Йорка.
Выпиваю стакан «сангрии». Жутко вкусное вино, типа крюшона, слабенькое — там красное, лимонный сок, всякие ягоды, сахар и т. д.
Заказываю еще стакан, потом графин.
Как же жизнь хороша! Сколько в ней наслаждений! Вот сижу я, элегантный, красивый, в изысканном баре, пью чудесное вино. И где? В Мадриде, в Испании. В кармане у меня шелестят доллары, а захочу, пойду еще сниму со своего текущего счета. Да, неплохо быть миллионером. Летишь куда хочешь, на собственном лайнере — в Париж, Рио-де-Жанейро, Акапулько, останавливаешься в каком-нибудь «Медиа Кастилия», где рядом с унитазом и то телефон висит, а в ванной комнате, как войдешь, загорается под потолком кварцевая лампа, где телевизор с дистанционным управлением и холодильник, набитый мини-бутылочками любых напитков. Как же жизнь хороша! Пусть на день, на час, но как же хороша! (Когда есть деньги.)
