В это время английские моряки еще веселились. Расставив на верхней палубе бочки и соорудив некое подобие столов, украшенных, помимо обычной матросской солонины и сухарей, жареной дичью и рыбой, а также вином, присланным с берега, они поглощали яства и напитки, вперемежку со смехом и песнями. Кутить предполагалось всю ночь: сошедшие на берег офицеры должны были вернуться лишь утром, отягченные спиртным, и лишь вечером, а возможно, и следующим утром, предполагалось сниматься с якоря; все зависело от того, когда проспится капитан. Такое случалось очень редко, и, конечно, никто не захотел упускать удобный случай. Лишь двое молодых матросов не разделяли общего веселья. Стоя на вахте — один на корме, а другой на баке — они с тоской оглядывали шумевших на главной палубе матросов, с нетерпением ожидая, когда кончится вахта и они присоединятся к общему веселью. Естественно, что при таком положении вещей не могло быть и речи о какой-либо бдительности, да и кого опасаться на рейде британской колонии. Такие (или примерно такие) мысли вертелись в мозгах вахтенных, и дорого стоили сотне английских моряков.
Вахтенные изредка бросали ленивые взгляды на море, да и то, скорее, от скуки, чем из служебного рвения. Оба были спокойны, и поэтому вахтенный, стоявший на корме, не обратил никакого внимания, что его сослуживец, находившийся на баке, вдруг куда-то исчез. Да почему надо удивляться, если он вскоре появился! А то, что матрос не облокотился о релинги, как раньше, а остался стоять у мачты, из-за которой вышел — ерунда, не заслуживающая внимания.
Матрос не был наблюдательным человеком и не обратил внимания не только на это. Темнота и невнимательность не позволили ему различить то, что на сослуживце какие-то рваные штаны, куртка застегнута на две — три пуговицы, а шляпа низко надвинута на лоб. Пока этот «матрос» стоял у моста, больше десятка людей незаметно взобрались на бак и, приготовив оружие, затаились за спиной переодетого главаря.
Кинг прошелся от одного борта к другому — медленно, вразвалочку, чтобы не вызывать ненужных подозрений — и убедился, что мятежники готовы, и первые из них уже затаились на путенепланках. Ирландец глубоко вздохнул — пришло время!
Зайдя за мачту, он сбросил шляпу и куртку и быстро подошел к релингам. Те, кто увидел его, не успели понять, что произошло.
Перекрывая шум голосов подвыпивших матросов и заглушая ветер, посвистывавший в переплетениях снастей, над фрегатом пронесся пронзительный свист. Спустя время, он будет вселять страх в сердца и трепет в души многих моряков, как прелюдия к неизбежной кровавой драке.
Едва лишь стихли его последние аккорды, как над бортами корабля, словно по мановению волшебной палочки, вырос десяток людей с ножами в зубах. Опрокидывая импровизированную мебель, они бросились на оторопевших англичан, а из-за борта, словно из морской воды или ночного воздуха, возникали новые полуобнаженные фигуры, которые с дикими криками бросались на моряков.
Впрочем, удивление британских моряков быстро растаяло, когда кровь десятка англичан брызнула на палубу.
Схватив то, что попало под руку, а то и просто кулаками, они пытались отбиваться, но пары спиртного, поглощенного в большом количестве, туманили мозги, движения были неуверенными, поэтому мятежники валили их одного за другим. Часть моряков скрылась на нижней палубе, нападавшие допустили большую ошибку, не став преследовать их, и те получили возможность опомниться и вооружиться ножами и кортиками. Впрочем, на верхней палубе находилось еще немало матросов, которые сгрудились у шканцев, быстро осознавая свое численное превосходство. Полтора десятка англичан, пировавших возле бака, пытались прийти на помощь своим сослуживцам. Но все были перебиты командой Кинга.
После первоначального успеха положение нападавших быстро ухудшалось. Против каждого ирландца дралось не менее двух англичан, из голов которых свежая кровь и ожесточение схватки выветрили хмель и они стали лучше соображать и двигаться. Среди нападавших появились первые раненые, англичане, несмотря на растущие потери, оборонялись отчаянно, но им недоставало командования и оружия. В это время из люков, ведших на нижнюю палубу, стали выскакивать вооруженные матросы, с криками и угрозами бросавшиеся на мятежников. Им, несомненно, грозило полное истребление, и команда Кинга хотела помочь единомышленникам, но главарь отпустил лишь четверых: он считал, что еще не настало время решительного удара, для которого он и берег свою команду.
Первым осознал нависшую опасность мятежник, которого звали Маллафуэром.
— Нэд! Сзади!
Бывший молотобоец развернулся, быстро оценил ситуацию и мгновенно принял решение.
— Боб! Бен! За мной!
От толпы нападавших отделились двое молодых людей, и, умело, орудуя саблями, встретили англичан всполохами клинков, отбрасывая их назад или укладывая на месте.
На самого Нэда навалились сразу двое. Увернувшись от ударов их кортиков, гигант раскроил череп одному из матросов, другой, устрашенный жутким зрелищем, бежал.
Еще четверо англичан подскочили к нему, но не в добрый час. Обладая большой физической силой, Нэд обрушил на их головы столешницу, а затем разделался с ними ударами топора.
Когда началась схватка, боцман, двое офицеров и оружейный мастер, оставленные на судне для поддержания порядка, пили ром и резались в карты в одной из кают.
Заслышав шум схватки, они вначале не придали ему значения и поздно выскочили на ахтердек. Быстро разобравшись в ситуации, старший из офицеров приказал боцману любыми средствами заставить нападающих отступить, благо их не очень много, а младшему офицеру — отвести часть людей на квартердек.
Вооружившись абордажным топором, который в руках силача казался игрушкой, боцман пробрался в первые ряды и оказался лицом к лицу с мятежниками.
— Ах ты, грязь!
Топор в руках британца окрасился кровью. Страшная боль пронзила одного из нападавших, и свет для него померк навсегда. Откуда-то сбоку руку боцмана резанула сабля, но это лишь сильнее разъярило его. Повернувшись к мятежнику, он вновь взмахнул топором, и тот рухнул на палубу, заливая ее кровью, хлынувшей из надрубленной шеи.
Ободренные таким примером англичане стали теснить незваных гостей.
В эту критическую минуту, когда все висело на волоске, когда Кинг счел участие необходимым, положение вновь спас Нэд Галлоуэй. Заслышав за спиной торжествующие вопли, он развернулся, немедленно увидел английского боцмана и безошибочно признал в нем вдохновителя атаки.
Дико закричав, Нэд из всех сил метнул свой топор и тот воткнулся в широкую грудь британца, отбросив труп назад, отчего матросы в замешательстве остановились. Мятежники немедленно воспользовались этим и, удвоив напор, восстановили положение.
