Он вспомнил смущение в грустных глазах Джилл. Она производила впечатление почти совершенно уничтоженной.
Ты всё-таки потеряла доверие к нашей новой жизни? Разросся ли Эдем в конце концов до такой степени, что у тебя нашлось время вспомнить, как тихо и незаметно тебя вырвали из твоего прошлого существования? Черт возьми, бедняга Джилл…
Потрясение Андрея ещё более усилилось, когда он перенес эти мысли на миллионы солдат, отсеянных и демобилизованных по результатам отборочных тестов. Забыли ли они все Мечту?
Отчаяние Андрея лишь ненадолго удержало его от того, чтобы развернуть в голове новые сценарии. Мало-помалу каждая часть головоломки находила свое место.
– Разрешите мне сформулировать всё это следующим образом: у вас есть доказательства того, что член Звёздного Ордена замешан в этом деле. Так как Джилл служила ранее под командой Карсона и именно в этот день оказалась арестована как участница демонстрации, которая перерасла в беспорядки и, таким образом, скорее всего, отлично послужила для отвлечения внимания от форта «Брайан-IV»… И убийство, которое там произошло, служит лишь для того, чтобы скрыть контрабанду оружия… – Андрей поднял глаза и замолчал. Две пары глаз наблюдали за каждым его движением, а Тарапунька едва заметно кивал.
– Это ни в какие ворота не лезет. Прошло минимум десять лет с тех пор, как кто-то из нас общался с ней.
– Так ли это? – спросил Штепсель. Его нейтральный тон раздражал Андрея.
Он открыл было рот, чтобы выдать Штепселю достойную отповедь, однако воспоминание о словах Карсона, сказанных много лет назад, заставило слова застрять у него в глотке.
«Она – из моей части и так будет всегда». На какой-то момент Андрей пребывал в неуверенности, однако потом подумал о годах, проведенных вместе с друзьями. Годы дружбы. Нет. Этого попросту не может быть.
– Мне очень жаль, но это просто бред. Карсон никогда в жизни не ввяжется в подобную историю.
– Вы дадите мне эти заверения письменно? Андрей бросил на Штепселя раздраженный взгляд.
– Да пожалуйста. И не стесняйтесь, заходите в любое время и болтайте со мной столько, сколько вам заблагорассудится и о чем хотите. Я всегда отвечу вам то же самое. Карсон и эти приколы? Ни за что!
Прежде, чем Тарапунька ответил, оба солдата обменялись ещё одним многозначительным взглядом.
– О, я уверен, что мы придем ещё раз, чтобы поговорить с вами, сэр, – неравная парочка отдала салют и Андрей устало вернул его.
Оба полицейских исчезли, а Андрей остался сидеть в медленно темнеющей аудитории. В это время года солнце заходило уже довольно рано.
Демонстрация? Убийство? Контрабанда оружия? Это попросту не лезло ни в какие ворота. Мы что, не переживаем сейчас Золотой Век нашей колонизации?
Он медленно встал, убрал вещи в письменный стол и покинул аудиторию, закрыв за собой дверь.
Воспоминания, казалось, затуманили его видение настоящего. Воспоминания о Джилл и других в баре, которые потратили месяцы на то, чтобы принять свою новую жизнь в качестве гражданских, мысли о классной комнате, в которой он сам читал лекции о быстрых и жестоких мерах военного времени. Он и сам всегда сомневался в целесообразности подобных концепций, но сейчас его собственные слова вернулись, чтобы преследовать его. Вступили ли мы уже на тропу без возврата?
Николай?
Эхо его шагов сопровождало Андрея с этажа на этаж до самого выхода из семинарского здания, пока его мысли мчались по кругу, налетая одна на другую. Он вышел наружу и его окутал холодный вечерний воздух. Андрей запрокинул голову и увидел, как над темнеющим горизонтом зажглись первые звезды. Пошёл лёгкий снег и маленькие снежинки закружились в ночи.
Нет, я отказываюсь верить в то, что Карсон способен на такие идиотские поступки.
Тем не менее, Андрею казалось, что холод заполнил его доверху: надвигающаяся зима одновременно была вестником темного будущего. Похоже, беззаботное лето кончилось. Одиночество зимы стоит у порога.
Его охватила дрожь.
21
Сектор 4, Новая Москва
Норафф, Эдем
Миры Пентагона
28 ноября 2800 года.
Исходящая паром чашка кофе слегка задрожала, когда официантка поставила её на стол, и несколько тёмно-коричневых капель потянулись вниз по внешнему обводу.
– Ой, мамочка… Простите, пожалуйста – пробормотала девушка, вытащила из-за пояска салфетку и торопливо промокнула жидкость прежде, чем та пролилась на брюки или на пол.
– Всё в порядке, – сказал Уиндхэм и из глубины его обширной бороды (Ну чистый эдемский бобёр! – Андрей попросту не мог удержаться) сверкнула улыбка.
– Отчего, ради всего святого, ты носишь эту штуку? – спросил Андрей после того, как официантка удалилась.
– Потому что я – Божий человек, – ответил Уиндхэм и пододвинул к себе чашку. – От нас ожидают, что мы станем носить бороды. Это позволяет нам выглядеть мистически и благолепно, – он весело улыбнулся. В глазах его светилось дружелюбие.
– А есл я вступлю в ваш орден, мне тоже можно будет отпустить бороду?
– Тогда никто не поверит в то, что ты вступил в церковь во славу Божью. Даже если оставить в стороне тот факт, что ты выглядишь в бороде скорее, как придурок – не то, что я, – заключил священник, любовно поглаживая обеими руками окладистую черную бороду.
– Да ты ведь отрастил её себе только для того, чтобы никто не увидел, что у тебя нет подбородка! – уколол Андрей в ответ, все ещё смеясь над разыгрываемой Уиндхэмом гордыней.
– Ха! Конечно же, у меня есть подбородок. Тебе-то откуда знать? Ты его ещё и не видел никогда.
– Что правда, то правда. Собственно, я его никогда и не стремился увидеть.
Они расхохотались и одновременно, словно по команде, откинулись на спинки стульев.
Уиндхэм заказал крепкий кофе, в то время как Андрей избрал для себя чай-воспоминание со сложным названием «Давным-давно, синей лунной ночью» – деликатес, на котором специализировалось это кафе. Оба напитка уже некоторое время остывали перед ними на столе и теперь пришло время сделать первый глоток.
Андрей вдохнул чудесный аромат горячего чая: смесь жженой корицы, свежих яблок и цветов Аркадии. Он сделал первый глоток и едва не обжёг себе губы – чай был ещё довольно горяч – но всё же задержал жидкость на мгновение во рту, закрыл глаза и постарался как можно более полно ощутить вкус и аромат редкого и драгоценного напитка. Запах был настолько интенсивен, что Андрей почувствовал, как в голове его взорвался калейдоскоп красок, пробуждающих воспоминания – он больше не старался их избежать, они обогатили его опытом.
Открыв наконец-то снова глаза, на улице он увидел толпу, которая с флагами и плакатами шла мимо кафе. Прекрасный аромат и хорошее настроение немедленно улетучились. Вкус у него во рту превратился в кислятину, а ощущения уюта как не бывало.
Эффект от чая-воспоминания никогда не держится долго. Сегодня – почти рекорд. Андрей различил среди демонстрантов группу студентов. Плакаты, которые они несли с собой, провозглашали: «Единство и Федерация!». Их содержание было понятно – в отличие от невразумительного скандирования, сопровождавшего демонстрацию.
– Как они только до этого докатились? – тихо спросил Андрей, опасаясь, что кто-нибудь услышит его слова – и неважно, носил ли он униформу СОЗЛ или нет.
– Да ну, они просто сбрасывают излишки энергии.
– Тем не менее, до сих пор генерал ничего не сделал, чтобы хоть как-то отреагировать на это. – Он повернулся к Уиндхэму и попытался подавить нахлынувшие мысли. Моя умершая мать, его умершая жена. Андрей тяжело оперся на металлическую столешницу и ещё более понизил голос:
– Нам что, снова предстоит пережить события, похожие на то, что творилось на «Принце Евгении»?
– Я думаю, нет, – ответ Уиндхэма прозвучал почти поспешно. В глазах священника отразилось сомнение. – Прежде всего, они желают заявить о себе. Дать генералу понять, что пришло время избрать гражданское правительство.
– У нас есть гражданские представители.
– Так-то оно так, но они обязаны подчиняться военным – неважно, насколько осторожно действует твой отец.
Оба старательно избегали уточнять, как велика осторожность генерала.
– Но этот слоган с плаката – «Единство и Федерация»… с этим солнечным флагом… слишком уж напоминает кое-что. Собственно, это можно трактовать совершенно однозначно.
Теперь пришла очередь Уиндхэма понизить голос:
– Федеративные Солнца.
– Именно. – Андрей взглянул на чашку с чаем-воспоминанием, которая все ещё стояла перед ним на столе, и внезапно почувствовал, что совершенно потерял интерес к лёгкому галлюциногенному воздействию этого напитка. Он проклял самого себя за то, что снова поддался этому искушению вместо того, чтобы встать лицом к лицу со своей проблемой – одиночеством. Тот факт, что с момента перевода Даны мы не видимся месяцами, я в самом деле не должен так тяжело воспринимать. Может, Николай даже прав…
