Граф, или кто там он был на самом деле, остановил мановением руки возгласы восторга и славословия, прошел к столу и сел в заранее приготовленное кресло. Я внимательно его рассмотрела. Он был в больших годах, явно за шестьдесят, худой, с узким лицом и большим орлиным носом. Держался прорицатель прямо, двигался легко, так что со спины ему трудно было дать больше тридцати лет.
Едва он сел, остальное общество начало занимать места за круглым столом, по обе его руки. Нам с Мишей места не хватило, и мы остались стоять на своем месте. Это заметила хозяйка и, призвав слугу, велела принести еще два стула. Теперь, когда все сидели, а мы стояли, невольно оказались в центре внимания и старались никак не показать своего смущения.
Старика-лакея долго не было и все это время в комнате царило молчание. Наконец он появился со стульями, и мы смогли разместиться за столом вместе со всеми. Все это время граф просидел с потупленными глазами, ни разу их не подняв от крышки стола. Когда мы, наконец, уселись, прорицатель, так и не подняв глаз, сказал недовольным тоном:
— Мадам и мосье, вы меня и так слишком задержали, — тут все неодобрительно посмотрели на нас с Мишей, — потому прошу спрашивать меня коротко и только по сути.
По-французски он говорил хорошо, только с каким-то непонятным акцентом. Меня удивило, что граф совсем не пользовался никакими приспособлениями, которыми так любят дурачить публику люди его ремесла, вроде стеклянных шаров или черепов. Выглядел он как обычный чиновник, заседающий где-нибудь в коллегии.
— Начнем, — закрыв глаза, сказал он.
— Простите, мосье граф, — первым решил задать вопрос один из двоих невзрачных мужчин, — я хочу купить имение в Тамбовской губернии, стоит ли…
— Нет, вас хотят обмануть, — даже не дослушав вопроса, быстро ответил тот. — Имение в долгах, разорено и никак не стоит ста двадцати трех тысяч.
— Мерси, — пискнул, бледнея покупатель.
То, что граф назвал точную сумму, за которую он торговал имение, ввергло его в трепет. Меня, честно говоря, тоже.
— Мой муж, — начала худая дама с глупым, чванливым лицом и ее предсказатель тоже перебил, недослушав.
— Изменяет, и не только с купчихой Протасовой, но и с племянницей вашего первого мужа.
Дама ойкнула, побледнела и схватилась за голову. За столом опять все напряженно молчали.
— Мадам и мосье, у меня заканчивается время, — не дождавшись нового вопроса, сказал граф.
— Я, — рискнул заговорить второй присутствующий тут мужчина…
— Женитесь, она составит вам счастье, — быстро ответил граф.
— Я хочу стать ученым, — вдруг подал голос Миша.
— Ваша карьера в другом, — перебил и его прорицатель. — Вы станете генералом-фельдмаршалом и светлейшим князем. На гражданском поприще вас ждет карьера Новороссийского генерал-губернатора и полномочного наместника Бессарабской области.
— Право?! — воскликнул Миша и покраснел от удовольствия.
— А в истории вы останетесь не столько, как замечательный государственный деятель, сколько герой злой эпиграммы великого поэта, — негромко добавил он.
Мне показалось, что эти его слова осчастливленный Воронцов пропустил мимо ушей.
— А вас ничего не интересует, молодой человек? — неожиданно открыв глаза и прямо глядя на меня, спросил прорицатель.
— Меня? — испуганно переспросила я. — Нет, не интересует, впрочем, если вы можете, что-то мне сказать…
Все общество смотрело на меня с неодобрительным вниманием и это сбивало, заставляя путаться в словах. Прорицатель смотрел на меня, и ничего не говорил, но мысли его я слышала отчетливо, и кажется, он это понимал.
Бегите из столицы как можно быстрее, иначе непременно погибнете, — подумал он по-русски и слегка мне кивнул.
Я сейчас нахожусь в заточении, — мысленно ответила я, кажется, даже не шевельнув губами.
Я все о вас знаю, вам поклон от Ильи Ефимовича Костюкова, — так же про себя сказал он, и едва заметно, чтобы увидела только я, улыбнулся.
Костюков, которого, он упомянул, был моим знакомым колдуном. Он стал по собственному желанию управляющим имением Завидово, которое я надеялась получить не совсем праведным путем, заставив написать на себя дарственную некоего помещика Трегубова, собиравшегося насильно сделать меня своей наложницей. Меня арестовали в этом имении еще до вступления в права собственности, потому никаких сведений, чем кончилась история с Трегубовым и стала ли я, стараниями того же Костюкова, помещицей и богачкой у меня не было.
Спасибо, — так же, как и он, мысленно ответила я. — У него все в порядке?
Да, у него все хорошо, он женился и управляет вашим состоянием, — сказал он, разом ответив на все мои вопросы. — Я пришел сюда, чтобы встретиться с вами. Вам угрожает смертельная опасность. Если вы вернетесь в Зимний дворец, вас убьют.
Кто? — спросила я, невольно поднимая брови.
Неважно. Вам нужно спрятаться. Лучше всего для этого подойдет какой-нибудь женский монастырь. Исчезните отсюда вплоть до разрешения от бремени.
У меня сразу возникло очень много вопросов, но кругом сидели свидетели, и так с повышенным вниманием наблюдавшие за нашими «переглядками», и мы оба понимали, что нельзя затягивать немой разговор. Тогда я спросила только одно, встречусь ли я со своим мужем.
Да, встретитесь, но не скоро. Каждый из вас выполняет собственную миссию, — сказал он и тут же вслух обратился вслух к собранию:
— Еще кто-нибудь из вас желает узнать свою судьбу?
— Я хочу, — повернулась к нему всем телом, сидевшая возле меня обвешенная драгоценностями очень полная барыня. У нее было грубое, злое лицо и смотрела она на предсказателя как на провинившегося лакея.
— Спрашивайте, — сказал он ровным, безжизненным голосом.
— Сколько я еще проживу? — неожиданно для всех, кто сидел за столом, спросила она.
— Я не хотел бы отвечать на ваш вопрос, — тем же тусклым тоном, проговорил граф.
— Это еще почему! — резко сказала женщина. — Вам платят за то, чтобы вы отвечали! Это что еще за фокусы? — обратилась она к публике. — Какой-то шарлатан будет мне перечить!
— Марья Алексеевна, ну зачем вы так, вы же обещали! — с отчаяньем воскликнула вдова историка. — Граф по договору сам выбирает вопросы, на которые отвечает.
— Мне наплевать на его договор! Я, как и все, отдала сто рублей и хочу, чтобы он мне ответил! — перешла она на русский язык.
— Я верну вам деньги, Марья Алексеевна, — краснея от стыда, сказала Ольга Романовна.
— Вы хотите знать, когда умрете, госпожа Понкрашина? — вмешался в разговор прорицатель.
Все замерли. Даже полная матрона, услышав свое имя от незнакомого человека, смутилась но, не желая терять лица, пробормотала:
— Желаю, я денег на ветер не бросаю.
— Извольте, умрете вы ровно через семь дней от апоплексического удара, когда получите известие, что ваш сын Андрей Платонович проиграл в карты сорок тысяч рублей, — на плохом русском языке сказал граф.
— Андрей? В карты? Это ложь! Чтобы мой сын? Да как вы смеете! — закричала Понкрашина и, глядя с ненавистью на графа, начала усиленно обмахиваться веером.
Не знаю, как получилось, но вокруг нее тотчас образовалась пустота, и она сидела как бы одна за большим столом. Предсказание близкой смерти так напугало публику, что в головах у всех была лишь одна мысль, скорее отсюда уйти. Сам прорицатель теперь вызывал панический ужас.
— Мне кажется, больше желающих задать мне вопросы, нет, — сухо сказал он, быстро поднимаясь с кресла. — Посему, дамы и господа, позвольте откланяться.
Ответом ему было общее молчание. Никто не шевелился и все смотрели на странного иностранца, что называется, остановившимся взором. Граф слегка склонил голову и легкой походкой пошел к выходу. Княгиня Щербатова первой опомнилась, вскочила и быстро пошла вдогонку с толстым конвертом в руке. Прорицатель приостановился в дверях, взял из ее руки гонорар и исчез, будто его тут и не было.
— Однако, — задумчиво сказал покупатель тамбовского имения, — как же быть, верить ему или нет? Ведь он, подлец, точно назвал даже сумму, которую с меня просит барышник!
— Врет он все, — визгливым голосом заговорила худая дама, чей муж крутил шашни с купчихой Протасовой. — Про купчиху я еще поверю, но чтобы с моим кобелем махалась Пелагея Ивановна — никогда! Она такая святоша, что кроме молитв ничего не знает!
— Конечно, он все врет, — дружно поддержали ее остальные, с сочувствием глядя на приговоренную к смерти Марью Алексеевну.
Та сидела, налившись багровым цветом, и у большинства гостей появилась мысль, что предсказатель ошибся, и она умрет не через неделю, а сейчас, здесь же за столом и именно от апоплексического удара. Однако Понкрашина умирать пока не собиралась, напротив разразилась такими проклятиям, что теперь уже не только Ольге Романовне, но и всем остальным стало за нее стыдно.
