Израиль может оставаться жизнеспособной и сильной демократией, которая обеспечивает необходимые условия для процветания всех самоидентификаций. Для евреев это означает identity, сформировавшуюся совместной историей, судьбой и коллективной повседневной жизнью в рамках еврейского государства. Что касается арабов, то выбор находится в их руках: быть ли интегрированными в культуру и историю развивающегося еврейского государства или остаться автономной общиной, которую связывает с государством уважение к демократическим законам и нормам, но не более.
Израиль не только может остаться одновременно еврейским и демократическим государством — само его выживание зависит от этого.
Глава 8
Мир или война
Два слова — «демократия» и «мир» — пользуются сегодня особой популярностью При этом по степени употребления и злоупотребления «мир» далеко обогнал «демократию». Ради мира Запад готов пойти на все. Что же касается СССР, то здесь вся общественная жизнь была посвящена «борьбе за мир». Когда молодая Советская Россия решила выбросить на свалку истории не только царский режим, но и царскую орфографию, заменив ее новой, социалистической, слова «мipъ» и «мир» стали писаться одинаково — мир. От лозунга моего детства «миру — мир» невозможно было скрыться, он преследовал нас повсюду, лишний раз подчеркивая, насколько «мирными» были попытки СССР подчинить своему влиянию весь мир. Все прогрессивное человечество принадлежало к лагерю мира, а Советская армия, контролировавшая треть земного шара, называлась «армией мира» Во имя победы дела мира во всем мире диссиденты посыпались в тюрьму, ракеты — на Кубу, а танки — в Чехословакию.
Но слово «мир» любимо не только диктаторами. Возвращаясь в 1939 году из Мюнхена, где западные правительства предали чехов и пошли на сделку с Гитлером, британский премьер Чемберлен торжественно провозгласил в аэропорту: «Я принес своим современникам мир!»
И сегодня, в нашем посткоммунистическом мире, «мир» остается самым популярным словом. Применение его может быть самым неожиданным: во время моей работы в качестве журналиста в журнале «Джерузалем рипорт» мне пришлось иметь депо с редактором, который называл одного из лидеров Организации освобождения Палестины «мирным активистом». Это происходило еще до Осло, когда ООП открыто занималась террористической деятельностью и во всем мире считалась террористической организацией. На мой вопрос «Почему мы называем активистом мира человека, не готового признать право Израиля на существование?» я получил ответ: «Потому что, в отличие от своих коллег, он хочет разрушить Израиль мирными средствами».
Нет сомнений, что популярность слова «мир» не случайна: она отражает естественное для каждого из нас стремлении к нормальной и мирной жизни. Именно поэтому лагерь мира включает в себя подавляющее большинство человечества, всех тех, кто не хочет жить в постоянном страхе за себя и своих детей. Слово «мир», таким образом, становится в определенной мере синонимом слова «жизнь», при этом жизнь, по вполне понятным соображениям, считается самой высшей ценностью Однако в действительности для большинства людей ни мир, ни жизнь не являются высшей ценностью. Все зависит от того, о каком мире или какой жизни идет речь: те самые англичане, которые так тепло приветствовали заявление Чемберлена о том, что он принес им мир, рискуя жизнью, боролись затем с Гитлером на фронтах Второй мировой войны И они, и большинство жителей Великобритании предпочитали бороться и даже умереть в борьбе за свободу, чем жить под «мирной» немецкой диктатурой.
Мир без identity невозможен
В своем бессмертном «Фаусте» Иоганн Вольфганг Гёте напрямую связывает жизнь со свободой, говоря, что это две части одного целого: «Лишь только тот достоин мира и свободы, кто каждый день идет за них на бой». Для того чтобы жизнь представляла ценность, она должна быть жизнью свободной — жизнь раба полноценной не является Таким образом, только свобода дает каждому человеку, группе, общине и нации возможность сформулировать принципы, на основе которых они хотят построить свою жизнь. Зто принципы, которые для них важнее самого мира, принципы, за которые они готовы бороться и даже умереть.
Жить свободно — это значит жить в соответствии со своими основополагающими ценностями, участвовать в культурной и исторической жизни своего народа, опираться на его традиции и передавать их дальше, другим поколениям. Другими словами, жить свободно значит свободно выражать свою identity и жить в соответствии с ней. Оставаясь верными своему образу жизни, пятидесятники в СССР отступали все дальше и дальше в Сибирь и, не будучи готовы поступиться приобщением своих детей к религии, готовы были даже пойти в тюрьму Стремясь к свободе вероисповедания и отстаивая свой образ жизни, пуритане в массовом порядке покинули Англию и переселились в Америку. Истоки бесстрашного сопротивления, которое оказывают народы и культуры режимам, пытающимся их подавить, коренятся в природе самой identity: чем сильнее она, тем сильнее противодействие попыткам подавить ее.
Именно поэтому многие на Западе рассматривают самоидентификацию как потенциальный источник войн Для некоторых из них сам тот факт, что люди готовы умереть за identity, но не предать ее, превращает самоидентификацию во врага мира. Возникает, казалось бы, неразрешимый парадокс: цепь мира во всем мире заключается в том, чтобы дать возможность свободного выражения людьми своих идентичностей, в то же время само это выражение воспринимается как угроза миру и потенциальный источник войн и конфликтов Однако не identity, а наоборот — запрет на ее свободное выражение, ее подавление является истинной причиной войн и конфликтов Именно это имел в виду Джон Локк в своей новаторской работе «Письмо по поводу толерантности», написанной как реакция на самые жестокие в истории Европы религиозные войны XVI–XVII веков Господствовавшая в то время в Европе политическая практика требовала, чтобы во имя обеспечения общественного порядка люди исповедовали одну, господствующую религию В своей работе Локк показывает ошибочность этой точки зрения, он пишет о том, что попытки навязать одну религиозную identity за счет других являются истинной причиной войн и конфликтов.
Но теперь, тремя веками позже, на новом витке исторического развития, снова возрождается политическая теория, которая с подозрением относится к различным identities, считая их угрозой миру. Демократические страны смотрят на проблемы мира и войны через призму этой теории, видя в ослаблении индивидуальной и коллективной identity гарантию прочного и стабильного мира Для того чтобы добиться мира во всем мире, необходимо преодолеть разницу в самоидентификациях путем их полного стирания — это основная мысль в философии postidentity. Преодоление различных самоидентификаций, стирание разницы между ними и, в конечном счете, либо их уничтожение, либо создание единой, общей для всей Европы, а затем и для всего мира космополитической identity — вот, по мысли авторов теории postidentity, чудесный ключ к достижению гармонии и мира во всем мире Демократия в этой парадигме рассматривается как полная противоположность identity. В лучшем случае она мирится с ней, в худшем — identity рассматривается как смертельная угроза для демократии.
Такой взгляд игнорирует глубинные чувства и потребности большинства людей. Он игнорирует желание сохранить свой собственный, уникальный образ жизни, передать будущим поколениям унаследованные ценности и традиции, то есть все то, что придает жизни смысл, выходящий за пределы чисто материального существования Ослабляя свою identity, общество ослабляет свою способность и готовность бороться за себя. Уничтожая самоидентификации, общество уничтожает свою защитную броню, превращая себя в соблазнительную мишень для тиранов и террористов, стремящихся поставить под свой контроль весь мир. Сторонники postidentity утверждают, что, снижая уровень идентичности, они ликвидируют причины конфликтов между различными индивидуумами и коллективами. На деле же это ведет к росту уязвимости общества, к тому, что оно теряет способность противостоять угрозам и шантажу, оно теряет силы, необходимые для защиты от агрессора. Именно поэтому политика postidentity не только не уменьшает угрозу войны, а наоборот — увеличивает ее.
Рассказывают, что как-то Наполеон попал в одно маленькое еврейское местечко Происходило это в день Девятого ава — день разрушения еврейского храма, и потому молитвы в этот день сопровождались слезами. Наполеон спросил своих приближенных: «О чем плачут эти люди?» Ему ответили, что они оплакивают разрушенный две тысячи лет тому назад Храм. История утверждает, что, услышав это. Наполеон сказал: «Народ, который способен в течение двух тысячелетий оплакивать свою разрушенную культуру, будет жить вечно».
