ей на свою проблему. Она обещала помочь. В свой следующий визит она вручила мне яркую, кричащего алого цвета диванную подушку. И когда сей предмет оказался на положенном месте комната вдруг заиграла, стала другой; воистину детали способны творить чудеса.
Если в жизни деталь решает многое, то в искусстве она решает все. Чем, собственно, отличается игра Святослава Рихтера и любого хорошего студента? Да, в общем-то, ничем, за исключением маленьких, а порою даже микроскопических деталей. Все решает какой-то мельчайший оттенок, какая-то особая интонация, но именно эти едва уловимые моменты по большому счету и определяют то, будут ходить на ваши концерты или нет.
Как-то я слушала певца, который «на бис» исполнил известный шлягер группы «Queen» – «The show must go on». Я поразилась тому, насколько голос и манера исполнения оказались близки к оригиналу, и уже было решила посетовать на то, сколько талантов пропадает всуе. Но вот наступила финальная кульминация этой берущей за душу истории – и тогда мне стало ясно: Меркьюри, да не он.
Приведу некоторые примеры из литературы, и первым в этом ряду будет сюжет из «Дамы с камелями». Представим ситуацию: веселое общество, кавалеры, дамы полусвета, кругом блеск. Роскоши так много, что она вызывает впечатление монотонности. Кто-то из присутствующих рассказывает анекдот. Все громко смеются. Одна прелестная дама смеется громче и веселее всех. Но вот смех постепенно замирает, а дама продолжает смеяться, но смех у нее нервический и в какой-то момент он переходит в столь же неудержимый кашель, с которым дама никак не может справиться. Наконец, и он смолкает. Дама отрывает от лица белоснежный платок, и мы видим на нем капельки крови. Эта маленькая деталь все нам объясняет. Другой пример – М. Митчелл, роман «Унесенные ветром». Скарлетт О`Хара приходит в тюрьму к Ретту Батлеру просить денег. Семья О`Хара в крайне бедственном положении, родовое поместье Терру отбирают за долги. Скарлетт шьет из гардин шикарное бархатное платье и в таком крайне нарядном виде является к Батлеру. С самого начала Ретт заподозрил что-то неладно. «Дьявол кроется в деталях». «Что с вашими руками», – спрашивает Ретт. «Ничего», – беззаботно отвечает Скарлетт. Но тут Батлер целует руку у миссис О`Хара, что дает возможность получше ее разглядеть. Его вердикт беспощаден: «Да вы же этими руками пахали землю!». Можно нарядно одеться, но нельзя в одночасье, находясь много часов под раскаленным солнцем Терры, убрать плебейский загар со своего лица, нельзя, перенеся, все тяжести и лишения военного времени, за несколько часов вновь стать холеной аристократкой Юга.
Часто мы воспринимаем собеседника через призму какой-либо характерной детали. Деталь может быть «пружиной» всего произведения. Через нее – как оренбургский платок сквозь кольцо – может быть пропущен весь текст. Пруст описывает художника, которому одна молодящаяся дама сделала заказ на свой портрет, на котором она непременно хотела быть похожей на дочку своей дочери. Художника же привлек необыкновенный бледно-желтый цвет ее лица[10]. Также упомяну мою любимую героиню – знаменитую актрису Джулию Ламберт[11], которая в сцене с молодой соперницей в стремлении уничтожить ее как актрису перетянула внимание зрителей на себя, гипнотизируя их взмахами красного платка, хотя роль была второстепенная, и Джулия находилась в глубине сцены.
Из воспоминаний Аллы Демидовой, посетившей в Японии театр Кабуки: «В зале раздались смешки, они становились все сильнее и задористее. Сколько я ни всматривалась в актеров, ничего особенно смешного не заметила. Тогда я решила спросить своего японского коллегу, над чем, собственно, все они смеются? “Да что вы, – с готовностью пояснил японец, – тот актер, что на сцене, он же так уморительно поднял бровь!”». Вдумайтесь, едва поднятая бровь – деталь, совсем незаметная европейскому глазу, вызвала бурную овацию зала!
Говоря о деталях, не могу не упомянуть Чехова, для которого деталь является всем и вся, порой, она заменяет многие страницы текста. Вот моя любимая сцена из «Дамы с собачкой»: Анна и Гуров в комнате отеля, где онипровели ночь. Она задает вопрос, от которого, может быть, зависит ее жизнь: «После того, что случилось, вы, верно, перестанете уважать меня?». Что делает Гуров? «Он подошел к столу, взял нож, разрезал арбуз и съел его». Ни прибавить, ни убавить! А вот как говорит о деталях наш великий русский философ А. Лосев: «Однажды мы шли по проселочной дороге с моею сокурсницей, и я объяснял ей свою философию. Вдруг она резко остановилась и сказала: “Не спотыкайтесь”. “Отчего же не спотыкаться?” – изумился я. “Я лучше вас пойму, если вы не будете спотыкаться”». И еще фрагмент: «Как-то я присутствовал на крупной философской конференции, один из выступающих наседал, а другой рьяно отстаивал свою точку зрения и все время теребил свой галстук. Не знаю, как это случилось, но отчего-то его философия померкла в моих глазах, стала какой-то неубедительной».
Как музыкант я не могу обойти вниманием композитора, для которого деталь является альфой и омегой творчества, это Моцарт. И для большей наглядности я сравню двух великих современников, Моцарта и Бетховена. Бетховен – гений, который все «договаривает до конца». Я иногда улыбаюсь бетховенскому упорству; высказав идею в своей Третьей симфонии, он продолжил ее в Пятой, но, не успокоившись на этом, решил договорить ее в последней, Девятой симфонии. Моцарт как, собственно, и Чехов, никогда ни на чем не настаивает. Все важное, сокровенное возникает у него языком междометий: «между прочим», «ах да, вспомнил». В какой-то момент я поняла, что на Моцарта нужно смотреть в телескоп. Чем отличается телескоп от микроскопа? Посредством микроскопа мы увеличиваем малое; телескоп же, напротив, приближает то, что нам казалось мелким и незначительным.
Закон части и целого
Часть не должна заслонять собой целое, равно как без прорисовки отдельных деталей целое не будет выразительным. Детали, как прекрасные цветы, которые украшают скромный и суровый альпийский луг, но их как, и специй, не должно быть слишком много.
В книге великого польского пианиста А. Корто читаем: «В освоении произведения исполнитель подобен авиатору; сперва нужно подняться ввысь и охватить произведение всеобъемлющей мыслью, единым взглядом, затем мы спускаемся на землю и изучаем ландшафт, где какой кустик, низина или холм, на третьем этапе мы снова поднимаемся ввысь, осмысляя целое с учетом всех обнаруженных подробностей». Настоящее мастерство как раз и состоит в том, чтобы уравновесить целое и эти самые подробности.
А. Гордон рассказывал, что один молодой режиссер выбрал в качестве курсовой работы экранизацию малоизвестного чеховского рассказа. Посмотрев финальный вариант, он понял, что слишком затянуто,
