— Но ведь у тебя работа в городе! — напомнила Анна.
— Мой контракт как раз на днях заканчивается. Я просто не стану его возобновлять.
— Так просто?
— Так просто. Нет ничего важнее нас с тобой.
Анна улыбнулась.
— Мне нравятся решительные мужчины.
— А дети? — вдруг вспомнил Марк.
— Причем тут дети? — удивилась Анна.
— Я хочу ребенка. И не одного.
— Знаете, мистер Бейкер, вам придется научиться просить. А то вы взяли привычку раздавать приказания! — лукаво улыбнулась Анна.
— Хорошо, милая, извини. Так сколько ребятишек хочешь ты?
— Мне кажется, четверо — то, что нужно. Не много и не мало.
— Ого! Это больше, чем я планировал! Я-то думал о двух.
— Что ж, я согласна пойти навстречу. Пусть будет трое.
— Нет уж! Будем ставить перед собой большие задачи! Четверо так четверо.
— Но только не в первый же год, Марк. Я хочу, чтобы в первый год ты был моим безраздельно!
— О-о, мисс Фарли, — с лукавым огоньком в глазах промолвил Марк. — Вам придется научиться просить!
Анна закусила губу, чтобы не расхохотаться.
— Прошу тебя, милый, можно, в первый год ты будешь мой и только мой, безраздельно?
— С одним условием!
— С каким же?
— Купишь себе противозачаточные пилюли. Хватит с меня резинок.
— Идет!
— Поцелуй меня!
— Марк Бейкер! У вас сотрясение мозга и сломано четыре ребра. Вам нельзя даже думать о подобной чепухе!
— Современные болеутоляющие средства творят чудеса.
— Хорошо. Один-единственный поцелуй.
И она наклонилась к нему. Поцелуй был легкий, нежный, почти родственный. Еще никогда они так не целовались. Ее охватило необыкновенное чувство… Как чудесно принадлежать кому-то, и как приятно знать, что кто-то принадлежит тебе.
— Приляг здесь со мной, — попросил он.
Она осторожно, стараясь не потревожить его раны, вытянулась рядом. Ее нос упирался в ложбинку под его подбородком, и дыхание ее щекотало ему шею. Ей было тепло и хорошо. Так она будет просыпаться каждое утро, и он всегда будет рядом.
— Многие скажут, что мы поторопились с таким важным решением, — прошептал он. — Я и сам так думал, пока не прочитал папино письмо. И тут я осознал, что судьба не дает второго шанса, и если упустишь его, то потом всю жизнь будешь жалеть. Вот тогда я и решил, что вернусь к тебе и заставлю тебя выйти за меня замуж.
— Как ты сказал? Заставлю? — нахмурилась Анна.
— Я хотел сказать — попрошу, — поправился он.
Анна улыбнулась.
— Так-то лучше. Хотя, если честно, мне не очень нравится быть независимой. Я люблю, когда ты сильнее. Особенно в постели.
— Что, правда? А я-то корил себя за то, что вел себя, как дикарь! Что ж, запомню.
— Запомни. Марк…
— Да, милая?
— Мне очень понравилась Мишель.
— Мне самому она очень нравится.
— Она просила, чтобы ты ей позвонил.
— Хорошо, позвоню. Ты знаешь, я ей подарил свою городскую квартиру, и собираюсь дать ей денежное обеспечение. Надеюсь, ты не возражаешь.
— Конечно, не возражаю. Но деньги — это еще не все. Я боюсь, без тебя ей будет очень плохо.
— Она ведь не любила меня, Анна. Она справится.
— Она мне так и сказала.
— И твоя мама тоже… Теперь ей будет легче пережить свою потерю.
— Бедная, бедная мама…
— Знаешь, это как посмотреть. Ведь ей в жизни выпало великое счастье — любить и быть любимой. Да еще столько прекрасных лет. Не всем людям судьба дарит такое счастье.
— Значит, мы еще счастливее, правда?
— Ага.
— Я надеюсь, что Мишель когда-нибудь тоже найдет свое счастье.
— Хорошо бы, — согласился Марк.
— Ты очень хороший, Марк. И ты будешь отличным отцом!
— Наверняка. У меня перед глазами всегда был замечательный пример.
— Это точно. Хотя мне и не хочется этого признавать, Оливер был прекрасный отец. Он ведь и меня очень любил. А когда я была маленькая, я любила представлять себе, что он — мой настоящий папа.
— Надо же… Кстати, ты никогда не говорила о своем настоящем отце. Кто он? Или ты не знаешь?
— Почему, знаю. Просто мамин одноклассник. Один раз они после выпускного вечера слегка перебрали, и появилась я. Маме было шестнадцать лет, а ему целых семнадцать. Она ему сказала, что беременна, а он стал настаивать, чтобы мама сделала аборт. И его родители, и ее родители тоже требовали, чтобы она избавилась от меня. Но мама всегда была себе на уме. Когда родители стали слишком на нее наседать, она ушла из дома и начала сама зарабатывать себе на жизнь. Дедушка с бабушкой потом, конечно, оттаяли и приходили к нам в гости, но мы не были особенно близки. Они оба уже умерли. А со своим отцом я никаких отношений не поддерживала. Он и сам не хотел. Так что, когда в нашей жизни появился Оливер… Мне так не хватало отцовской нежности, а он был просто замечательный. Мне так казалось.
— Он и был замечательный, — перебил Марк.
— Как скажешь, дорогой.
Честно говоря, в глубине души она не слишком в это верила. Но зачем спорить? Все это в прошлом.
— А знаешь, Марк, мне вот что пришло в голову. Когда у нас будет ребенок, то Оливер будет его дедом, а моя мама — его бабушкой. Это почти как будто они были женаты, правда?
— Да, правда. Наши дети свяжут их крепче, чем любые узы.
— Это просто судьба, что мы оказались вместе, правда?
— Да. Я в этом уверен. А теперь поцелуй меня еще разок и спустись вниз, посмотри, как там Розмари. Может, она позволит тебе прочитать письмо.
Анна отправилась вниз и обнаружила мать в кафе за угловым столиком. И она выглядела такой умиротворенной и счастливой, какой Анна не видела ее долгие годы. Ей не пришлось просить письмо, мать молча протянула ей исписанные листки.
Анна присела. Откровенно говоря, она начинала читать с некоторым предубеждением. Она привыкла относиться к Оливеру и его чувствам с известной долей цинизма. Но, когда она закончила, в глазах ее стояли слезы.
— Ой, мамочка, — всхлипнула она, протягивая руку за салфеткой. — Вы с Марком были правы. О, я ошибалась. Оливер и правда был замечательный!
У матери заблестели глаза.
— О да. Он был лучше всех.
Анна сложила письмо и протянула его матери. Вот и нет. Оливер был замечательный, но не самый лучший. А кто лучше всех — Анне хорошо известно.
Эпилог
Марк с воплем взвился чуть ли не до потолка.
— Эй, женщина, — поморщился он, опускаясь на массажный стол. — Это называется милосердие?! Это не массаж, это пытка. Если твоя мамочка такая же умелая массажистка, то мой папочка, наверное, был мазохист! Иначе он сбежал бы после первого же сеанса.
