бы он был откровенен в отношении Джона Бейли и на следующий день после пожара поделился бы со мной своими подозрениями, нам не пришлось бы переживать эти ужасные дни, когда мальчик был в опасности. Но молодежь не желает считаться с опытом старших, и старшие часто страдают из-за этого.
На следующий день после пожара я чувствовала себя отвратительно, и Гертруда решила, что мне следует развлечься. Машина наша была не на ходу, а лошади отправлены из Солнечного на ферму. Поэтому Гертруда наняла в Казанове коляску, и мы поехали покататься. Когда мы выехали на главную дорогу, нам навстречу попалась незнакомая женщина. У ее ног стоял маленький чемодан, женщина внимательно разглядывала наш дом. Я вряд ли обратила бы на нее внимание, если бы не ее лицо. Оно было обезображено оспой.
— Господи, — воскликнула Гертруда, — какое ужасное лицо! Вперед, Флендерс!
— Флендерс? — спросила я. — Эту лошадь зовут Флендерс?
— Совершенно верно, — ответила Гертруда, поторапливая лошадь прикосновением кнута. — Это не извозчичья лошадь. Хозяин сказал, что купил ее у Армстронгов, когда те приобрели пару автомобилей. Молодец, Флендерс! Хорошая девочка!
Флендерс, конечно, было странным именем для лошади. Но тут вдруг я вспомнила, что дети в Ричфилде тоже называли свою маленькую игрушечную лошадку Флендерс. Я задумалась.
По моей просьбе Хэлси сообщил о пожаре агенту, через которого мы сняли этот дом. Он позвонил также мистеру Джеймисону и довольно сдержанно рассказал ему о ночных событиях. Детектив обещал вечером приехать и привезти с собой еще одного человека. Я не сочла нужным сообщить о случившемся миссис Армстронг, которая жила в деревне. Без сомнения, она уже знала о пожаре, и, в связи с моим отказом освободить дом, наша беседа с ней была бы довольно неприятной. Но когда мы проезжали мимо зелено-белого дома доктора Уолкера, я кое-что вспомнила.
— Остановись, Гертруда. Я выйду.
— Хочешь повидать Луизу?
— Нет, хочу что-то спросить у молодого доктора Уолкера.
Ее одолевало любопытство, я это поняла, но у меня не было времени объяснять ей свои намерения. Пройдя к дому по дорожке, я увидела на двери медную табличку с именем доктора и вошла. В приемной было пусто, но из кабинета слышались голоса, которые нельзя было назвать дружественными.
— Это возмутительно, — услышала я.
Доктор стал что-то объяснять спокойным тоном. Но у меня не было времени слушать эти споры доктора с пациентом, касающиеся, возможно, платы за услуги, и я громко кашлянула. Голоса смолкли. Где-то хлопнула дверь, и доктор вышел в приемную. Он удивился, увидев меня.
— Добрый день, доктор, — сказала я официальным тоном. — Не буду вас задерживать. Я хотела задать вам всего один вопрос.
— Садитесь, пожалуйста.
— Благодарю, я постою. Доктор, не обращался ли к вам кто-нибудь сегодня рано утром или днем; с пулевым ранением?
— Нет, ничего подобного не было. Подумать только, пулевое ранение! Ну и делишки творятся у вас в Солнечном!
— Разве я сказала что-то о Солнечном? Но это действительно произошло там. Если кто-нибудь придет к вам с таким ранением, не будете ли вы так любезны, позвонить мне?
— Непременно сделаю это. Насколько мне известно, у вас был пожар. Пожар и стрельба. Не слишком ли много событий для такого спокойного места?
— Да, место в самом деле спокойное. У нас, как на базаре, — заметила я и повернулась, чтобы уйти.
— И все же вы продолжаете жить там?
— Да, продолжаем, — ответила я резко и, спускаясь с лестницы, вдруг спросила, не знаю почему. — Доктор, вы когда-нибудь слышали о мальчике по имени Люсьен Уоллес?
Он был очень умным и хитрым, но лицо его вдруг преобразилось и застыло. Он опять был начеку.
— Люсьен Уоллес? — повторил он. — Нет, не знаю. Фамилия Уоллес довольно распространенная, но Люсьена я не знаю.
Но, разумеется, это имя и мальчик были ему знакомы. Люди обычно мне не лгут, но он явно лгал. Он, конечно, был предупрежден, что мне кое-что известно, и я ушла ни с чем, раздраженная и расстроенная.
У доктора Стюарта нас встретили совсем иначе и сразу пригласили в дом. Мы привязали Флендерса у дороги, и лошадь стала щипать траву. Нас угостили домашним ягодным вином. Я рассказала доктору о пожаре. Что же касается более серьезных событий, о них я умолчала. Но когда, наконец, мы распрощались и вышли на крыльцо, а доктор пошел отвязывать нашу лошадь, я задала ему тот же вопрос, что и Уолкеру.
— Пулевое ранение! — воскликнул он. — Господи! Нет, конечно. Чем вы там занимаетесь, мисс Иннес, в этом большом доме?
— Кто-то попытался во время пожара влезть в дом. В человека стреляли и легко ранили, — стала я объяснять поспешно. — Пожалуйста, никому не рассказывайте. Мы не хотим, чтобы это стало известно в округе.
Была еще одна возможность, и мы решили ее испробовать. На вокзале в Казанове я встретилась с начальником станции и спросила его, был ли поезд из Казановы сразу после часа ночи. Был только один — шестичасовой. Следующий вопрос требовал большой осторожности:
— А вы не видели, садился ли в этот поезд мужчина, который немного прихрамывал? Постарайтесь вспомнить. Мы хотим найти человека, который бродил возле Солнечного прошлой ночью перед пожаром. Он очень внимательно меня выслушал.
— Я сам был на пожаре, так как являюсь членом добровольной команды пожарников. Это первый большой пожар с тех пор, как сгорел летний домик у поля для игры в гольф. Жена даже упрекала меня за то, что я, купив пожарную форму и каску, зря истратил деньги. А прошлой ночью они пригодились. Пожарный колокол звонил так громко, что я едва успел переодеться.
— И все же: заметили ли вы прихрамывающего мужчину? — вмешалась Гертруда, когда он остановился, чтобы передохнуть.
— В поезде не видел. Никто с такими приметами в поезд не садился. Но я скажу вам, где видел хромого мужчину. Я не стал ждать, пока пожарные окончательно затушат конюшню. В четыре сорок пять утра мимо нас проходит товарный поезд, и в это время я должен быть на станции. На пожаре я не был особенно нужен. Дело шло к концу. — Гертруда посмотрела на меня и улыбнулась. — Поэтому я стал спускаться с холма. То тут, то там мелькали люди, возвращающиеся домой. А на тропинке, ведущей к клубу, впереди меня шли двое мужчин. Один был невысокого роста, он хромал. Затем он присел на камень, спиной ко мне, достал из сумки что-то белое, похожее на марлю. Вроде бы он даже забинтовал ногу. Я прошел мимо и обернулся. Он встал и захромал, по-моему, он жутко ругался.
— Они направлялись в
