Бен Джонсон: Да уж, куда им. А что, Вильям, не страшно тебе перед лицом Божьим предстать будет, ведь и после смерти всё гаерствовать станешь. Перед Сатаной куда ни шло, он сам из ангелов во тьму адскую пал, а перед Богом-то как? Ведь вся жизнь твоя — сплошная ложь. Чужое место занимаешь, чужим воздухом дышишь, чужим словом пользуешься. Не страшно, а? Только правду скажи, если сможешь.
Шакспер: Да что ты за исповедник такой выискался! Стану я перед тобой рубаху рвать на груди, как же! Сам-то забыл, как в тюрьме, в железах сидя, из нашей английской честной веры в католики перелез? Не побоялся Бога, не погнушался Сатаны? А меня им пугаешь. Меня милорд сам позвал, сам всё это придумал, сам плату назначил. Ему и ответ держать перед очами Божьими. А моё дело малое. Я как родился, так и помру, меня ни Бог, ни люди не осудят. Коли захотел милорд, значит, так ему надо было: имя моё скудное взять взамен своего гордого. Я не от норманнов злых род веду, как его Светлость. Мы чесальщики овечьей шерсти да мясники. А и с нами Англия не пропадет.
Бен Джонсон: Экий ты патриот, оказывается. Я и не знал. Что ж ты такой патриот налоги с бедняков нынче выколачиваешь, ростовщиком заделался, свою же английскую кровь сосёшь, как паук? Как же, держи карман шире, не пропадёт с тобой Англия!
Шакспер: Я честно веду дела, я в тюрьме, как ты, не сидел, веру не менял. А умрёт, не ровен час, господин мой — чем мне жить? Побираться что ли по харчевням да на папертях? Это ты со своей латынью пристроишься у судейских или у попов, а мне, что ж, пропадать? Нет, братец Бен, не обманешь. Я своё дело знаю, меня Бог не обидит.
Бен Джонсон: Обидит, не обидит — один Он и знает. А милорду Рэтленду плохо, бредит, стонет, леди Елизавета плачет, унять слёз не может. Горько мне, Шакспер, горько! Осиротеем мы с тобой, чует моё сердце.
Шакспер: Не накликай, Бен, не накликай, накличешь ещё на наши головы. Ну, выпьем, давай, вино-то хорошее. Жаль оставлять. Давай уж до дна.
Сцена IV
Замок Бельвуар. Рэтленд на постели. Галлюцинация. Появляется призрак принца Гамлета.
Рэтленд: Кто ты? Отзовись! Кто ты?
Призрак: Следуй за мной.
Рэтленд: Я не могу, я болен. Я знаю тебя, я создал тебя, ты — Гамлет.
Призрак: Ты создал всех вокруг, но где же ты? Тебя нет, я есть, а тебя нет. Где ты, отзовись!
Рэтленд: Я здесь, я здесь, я иду за тобой.
Призрак: Ты не двигаешься с места, тебе и шагу не ступить. Тебя нет. Я есть, а тебя нет. Я не могу увести тебя. Ты остаешься навсегда.
Рэтленд: Нет, я — это ты, ты — это я. Мы пойдём вместе. Кто нас различит?
Призрак: Каждый идущий за нами видит меня и не видит тебя. Ты сделал это! Ты предпочёл не быть. Ты ответил на мой вопрос.
Рэтленд: На мой вопрос, Гамлет, на мой! Ты моя тень, мой призрак, моё слово.
Призрак: Нет, это ты моя тень, но никто не видит тебя, ты мой призрак, но никто не обернётся, чтобы приметить тебя. Твоё слово уже не твоё. Ты продал его за 44 шиллинга. Почём нынче в Англии слово? За сколько пенсов можно сторговать призрак? Ты продал меня ничтожеству, не умеющему читать. Ты заложил меня ростовщику, и заклад останется у него навеки. Я отомстил за отца, а кто отомстит за меня? Кто отомстит за Офелию, бедную девственницу, не познавшую солёной сладости плоти? Тебе ведь не впервой губить дочерей человеческих, а, разве нет? Слышишь, как плачет леди Елизавета? За что ты погубил её? Ты заставил меня погубить Офелию, а сам погубил Елизавету. Я убил Клавдия, я убил Лаэрта, ты — убил всех нас. Но Клавдий хотел власти, хотел славы, хотел женщину — мою мать, он страшен, но он человек, а ты? Ты отверг славу, отверг женщину, ты отверг себя. Ты не отвергнешь только смерть. Она тебе за всё отомстит. Она — твой Гамлет, не я.
Рэтленд: Боже мой, я не могу больше. Неужто есть правота в его безумных речах? Или они не безумны, я безумен, я! Или он? Господи, почему так? Я не могу иначе. Ты создал меня таким. Я не хочу отдавать им свою жизнь, этим жрущим в харчевне, я не хочу, чтобы они перемалывали своими жадными зубами каждый мой жест, каждый мой вздох, чтобы они мусолили своими жирными губами каждый мой поступок. Не хочу! Хватит им тебя, Гамлет, моё созданье, тебе ведь не больно, ты — тень, ты — призрак, ты уходишь с подмостков и нет тебя. Нет! Нет! Нет!
Призрак: Есть! Есть! Есть! Ты пропал, Рэтленд, ты пропал. Ты убил твою прекрасную жену, ты обманул всех, ты хотел обмануть Бога своей игрой, но Бога обмануть нельзя. И Шакспер-актёришка будет смеяться над тобой столетье за столетьем за твой смех над ним сегодня. Ты обманул себя, а Бога не обманешь.
Рэтленд: Пропади, сгинь, исчезни! Зачем я сочинил тебя, зачем я прочёл Бельфорэ, зачем король послал меня в Данию, в это салютующее себе самому пьянство? И эта дьявольская буря, это дьявольское море, эти смертельные скалы, эти смертельные волны! Я спасся, чтобы написать ЭТО. А он, призрак, казнит меня за всё, что я сделал в жизни. За то, что я сделал его. Он казнит меня за всё, он кладёт мою голову на плаху, он примеривается, как палач, чтобы попасть с первого удара. И попадает, он знает, где больно. Он недаром поминает Елизавету. ОН ЗНАЕТ. Елизавета, простишь ли ты меня? Простишь ли?
Сцена V
Бельвуар. Рэтленд на постели. Елизавета. Сидней. 25 июня 1612 г.
Рэтленд: Кажется, всё, Елизавета. Мне так плохо, как никогда ещё не было. Я даже не скрываю от тебя. Не думал, что Италия меня доконает. Не думал, что так скоро.
Елизавета: Подожди, подожди, врач говорил, что ещё есть тень надежды. Подожди.
Рэтленд: Тень скрылась, призрак сгинул, видения пропали. Осталась явь, грубая материя, жёсткая действительность. И только мы с тобой ещё играем, ещё доигрываем нашу пьесу, а суфлирует Смерть, знаменитый суфлер. От его подсказки не уйти.
Елизавета: Роджер, подожди, останься, ты ещё не дописал последнюю пьесу, не оставляй меня, Роджер, ты же знаешь, я уйду вслед за тобой. Пожалей меня.
Рэтленд: Я уже не могу. Она тащит меня, тащит изо всех сил. Проклятая, она тащит меня, эта лихоманка, она не отпускает. Елизавета, запомни, похороны должны быть тайными. Никто не должен видеть моё лицо, никто не должен оплакивать. Всё должно быть скрыто от людей, от этих неотвязных соглядатаев. Ты слышишь? Ты сделаешь это? Я прошу тебя, это просьба умирающего, её нельзя не выполнить. Слышишь?
Елизавета: Роджер, я знаю, я иду с тобой. Смерть не страшнее жизни, я знаю, знаю. Никто не увидит наших лиц, никто. Ты не подарил мне человеческой любви, Роджер, ты даришь мне смерть, как твой Гамлет твоей Офелии. Но я благодарна тебе. Ты не скрыл от меня твой гений, я помню наизусть твои строки. Это, быть может, стоит любви, стоит жизни. Я не виню тебя, я пошла на это, я люблю тебя, я умру с тобой.
Рэтленд: Нет, позже, позже! Хоть на несколько дней, но позже. О, Господи! Но ты ведь так молода, зачем умирать? Останься, останься, Лиззи! О, если бы избавиться от болезни, если бы вернуться к тебе! Всё было бы иначе, я люблю тебя, я любил тебя.
Елизавета: Как сорок тысяч братьев любить не могут? Увы, Роджер, поздно. Всё кончено. Пьеса разыграна, занавес опускается, публика расходится, свет гаснет навсегда. Мы уходим за кулисы, а там Смерть. Она вылезла из суфлёрской будки, она ждет. Она дождется. Любовь без любви, трагедия без автора, похороны без плача, прощание без прощания. Эту пьесу, Роджер, ты сыграл сам, здесь тебе не понадобился Шакспер. Только я одна твой соавтор, но так ведь было всегда.
Рэтленд: Елизавета, прости меня. Теперь уж поздно, всё кончено. Мы уходим со сцены жизни, но на сцене Вечности мы ещё сыграем, всё только начинается, Елизавета. А сколько зрителей, сколько зрителей! Столетья, столетья, столетья. Шекспир, Страдфорд, Шакспер, 44 шиллинга… А он расписаться не умеет! Вот смех-то, я буду смеяться в гробу над всем этим вечным дурачьём, этим пошлым вечным дурачьём. Его ведь не переубедишь никогда, до скончания времён! О, Господи, как смешно, я буду смеяться, я не перестану никогда.
Елизавета: А я плакать, плакать, я не перестану никогда, я буду плакать над твоей и своей жизнью, твоей и своей смертью, над этой страшной игрой в жизнь и смерть, игрой, которая не окончится никогда, игрой, которую ты проиграл, Роджер, проиграл всё, что имел — себя, меня, проиграл Время и Вечность, проиграл судьбу, а кому — актёришке, ростовщику, ничтожеству. А для чего — так, ни для чего — игры ради, а сейчас уже поздно, всё, конец. Роджер, Роджер, почему ты умолк, ответь мне, Роджер, Роджер, прости меня, не умирай, прости! О, Боже мой, он умер. Я осталась одна. Я и мои слёзы. И всё. Всё и навсегда (плачет). Да, я буду теперь плакать всегда, я предрекла себе, теперь я буду плакать. Он — смеяться, я — плакать. Навеки вечные. Как ты хотел, Роджер. Я скоро приду к тебе, до свиданья, мы увидимся там. Я буду плакать, ты — смеяться. Ты ждёшь меня. Я иду.
Эпилог
Замок Бельвуар. Июль 1612. Дворецкий. Шакспер.
