У нашей Профкоманды никаких особых льгот в Сети не имелось, и мы даже пикнуть не смели, когда наш шеф заставлял нас простаивать по полгода или посылал на жалкую станцию к альфе Центавра. Если бы да кабы, на практике мы работали только на элиту, потому что первоклассные коммодоры хотели видеть именно нас и никого другого. И сегодня не знаю, что за этим крылось. Диспетчеры просто давали нам лучшие заказы.
Всё это хорошо известно моей жене Милушке, которая не зря ворчала, что я не буду дома недель пять. И недели не прошло, как вызвал Ирку Ламача диспетчер и объявил ему, что руководство Сети решило послать Выездную группу № 8 с коммодором Фукудой за границу шести тысяч, что этим «восьмёрке» оказано большое доверие, которое она должна оправдать перед Советом. Ирка слушал весь этот трёп и не сводил глаз с пиджака диспетчера: а не подсунул ли ему Фукуда взятку в нагрудный карман? Но ничего не было видно.
В тот же день я отправился на космодром посмотреть на наш репортёрский корабль. Я его любил, нашего старого верного «Поросёнка», повидавшего виды, ободранного и обгоревшего после десятков репортажей. Техники вмонтировали в него новые агрегаты, аккумулирующие время, новый двигатель — такой же, как на «Викинге», чтобы не отстать от него за границей шести тысяч. Само собой, я не из сентиментальности пошёл на космодром. Наша группа не имела права узнавать заранее дату полёта, но она была известна техникам, готовившим корабль. На этот раз мне пришлось потрудиться, прежде чем я смог выжать из старшего техника дату: в пятницу тринадцатого числа. Я пожал плечами.
— Ну и что? В приметы я не верю с пяти лет.
И всё-таки; всё-таки… Ассистент шефа на ровном месте сломал ногу, и режиссёр взял вместо него дублёра — Петра Манфреда. Как только я об этом узнал, тут же помчался к своему непосредственному начальнику Ондре Буриану.
— Ирка повредился в уме, — говорю, — разве он не знает, какой супердурак этот Манфред?
Ондра — отличный оператор, это он научил меня всему, что я умею, а я умею не так уж мало. Но я думал, что такой мастер может позволить себе роскошь иметь собственное мнение. Но он был типичным соглашателем:
— Ирка знает, что делает, — холодно произнёс Буриан, и я разозлился.
— Всё здание знает, что Пётр Манфред — супердурак, спроси кого хочешь.
— Это зависть. Всех заедает, что Пётр такой молодой, умный, способный и так быстро продвигается.
— Мы уже показали, на что способны, а он? Полгода в нашей конторе, а работает только языком!
— Потому что случай не подвёртывается. Слушай, дружище, ты, по-моему, стареешь. Сам недавно был зелёным юнцом, а теперь ревнуешь к молодым. Как старый дед. Выкинь это из головы. У Ирки Ламача нюх на людей.
Выяснилось, что только мы с Ярдой Боухачем не выносим Манфреда, остальным он по душе. Как ни пытались мы настроить против него группу, ничего не вышло. Наоборот, женщины взяли его под свою защиту. Женщины вообще любят смотреть на красивых молодых парней. Люда Мисаржова утверждала, что Пётр такой беззащитный, ранимый юноша. Она испытывала к нему почти материнские чувства. Наша секс-бомба Алёна Ланхаммерова уверяла, что никогда не встречала более интеллигентного человека, за исключением, конечно, Ирки Ламача; по мнению же Ирины Попеляржовой, Пётр был чуть ли не клубочком нервов.
Он и впрямь был красив и молод, этот Пётр Манфред. Его обаятельная улыбка, сердечный смех могли подкупить всех, кроме меня и Ярды Боухача. Густые волнистые волосы покрывали его голову жёстким чёрным шлемом. Мне даже показалось в первый раз, что теннисный мячик отскочил бы от них, не коснувшись темени. Брови и глаза у Манфреда тоже были чёрными. Сейчас я уже смутно помню его лицо. Он был атлетом, но лицо не казалось измождённым и костлявым, как у спортсменов. Наоборот, пухлые щёки скорее напоминали персики. Благодаря им и энергичному подбородку с ямочкой он выглядел совсем не слабаком.
Вы думаете, что мы с Ярдой ревновали? Да, мы не красавцы. Ярда — толстый, с перебитой переносицей и похож на медведя; я тощ и долговяз, а кроме того, с двадцати пяти лет имею плешь. Островок волос случайно остался на лбу, нос уныло свисает, как банан. Но поверьте, с ревностью наши чувства ничего общего не имели. Мы не выносили Манфреда ещё до того, как ассистент Ирки сломал ногу. И парни из операторской, электронщики и робототехники тоже. Всё это люди, знающие своё ремесло и стоящие в стороне от дворцовых интриг. С тех вообще никакого спроса, их имена даже в титрах не появятся. И всё-таки спецы не любили Манфреда, и это укрепляло мою уверенность в собственной правоте. Ведь от Петра веяло презрением к нашей конторе, он всем давал понять, что попал в Сеть случайно и не собирается тут оставаться. О нём ещё заговорят во всей Планетарной Федерации, он будет заседать в Совете, руководить Сетью раз в неделю: от половины десятого до десяти по средам. Он захохотал, увидев нашего «Поросёнка». Как это Сеть не купит вам приличную тачку? Я заметил, как побагровел Ярда. На нашем корабле мы проехали пол-Галактики и столько всего пережили, что Манфреду и не вообразить. Ирка Ламач терпеливо объяснял Петру, что средств не хватает, может, через несколько лет выделят и «Викинг», ведь Сеть собирается переходить на новый класс кораблей — типа «Садко». Ламачу импонировала самоуверенность Петра и то обстоятельство, что Манфред сумел полгода продержаться в таком осином гнезде, как наша контора.
А мы с Ярдой продолжали собирать портрет Петра из мелких замечаний, обронённых словечек, улыбок и взглядов. Он был хитёр и хорошо маскировался. Но однажды всё-таки проявил себя. Тогда, помню, Алёна, ответственный редактор, — ну та, у которой потрясающая грудь, — сказала Петру:
— Знаете, с вашей внешностью и интеллектом вы вполне могли быть космонавтом!
Манфред страшно покраснел, но тут же взял себя в руки и забормотал, что космонавтом может стать лишь человек исключительных физических и духовных качеств. Даже Алёна заметила его смущение, но, к несчастью, не сделала для себя выводов. Тогда я отвёл её в сторону и сказал, что этот придурковатый Манфред наверняка бы хотел быть космонавтом. Но Алёна рассмеялась мне в лицо.
Ах, Алёна, куда делся твой ум? Ведь ты одна сумела бы убедить Ирку, что такой тип, как Пётр, не подходит для Профкоманды. До сих пор не понимаю, как она могла настолько поглупеть! Из этого надо сделать вывод: и отличная баба — всего лишь баба, нельзя на неё положиться так, как на мужика. С другой стороны, следует признать, что самым большим идиотом во всей этой истории выступает Пётр Манфред; и отсюда, ещё один вывод: конечно, женщина может легко сделать глупость, но по-настоящему беспредельный идиотизм — всё-таки мужское дело.
