У окопов боевого охранения его остановил часовой. Масуд попросил отвести к командиру. Тут же появился молоденький солдат и, ни о чём не расспрашивая, кивнул в сторону замка на холме.
В большом пустом зале, куда провели Масуда, на раскладном походном стуле сидел офицер с воспалёнными от бессонницы глазами и тяжёлыми крестьянскими руками. В тени у стены пристроился огромный бритоголовый мужчина.
— Я — командир батальона. Что вы хотите нам сообщить? — сразу же спросил офицер, насторожённо буравя Масуда глазами.
— Я пришёл из-за перевала, из Пакистана… — начал Масуд и запнулся, хотя выучил наизусть то, что намеревался сказать. Заранее приготовленные слова разом вылетели из головы. — У меня очень важное сообщение. Отправьте меня поскорее в ХАД… — только и смог выдавить он из себя. Хотя инструктора в лагерях повстанцев рассказывали всяческие ужасы об этом учреждении, он решил обратиться именно в службу безопасности. — Я очень прошу поверить мне, — умоляюще добавил Масуд, с горечью подумав, что его жалкий лепет едва ли убедит этих суровых людей.
— Мы вам верим и сделаем, как вы просите. Но вы всё-таки можете сказать нам, о чём идёт речь? Я — начальник уездного царандоя, так что не бойтесь, никакого зла вам здесь не причинят, — вмешался бритоголовый.
Что ж, они правы. Нужно решаться. Не вдаваясь в детали, Масуд сообщил о готовящейся душманами операции.
— Да, дело действительно чрезвычайно важное, — озабоченно заходил по залу начальник царандоя, что-то, видимо, рассчитывая и прикидывая. Потом досадливо махнул рукой. — Нет, так ничего не получится. Можешь дать мне БТР? — навис он над столом командира батальона. — Сопровождать буду сам.
— Бери.
После этого время и расстояния будто по мановению палочки волшебника сжались до предела. Поднимая рыжий хвост пыли, бронетранспортёр домчал их до полевого аэродрома, где уже ждал вертолёт. При взлёте Масуд успел увидеть зелёный ковёр полей и похожие на клочки сиреневого тумана отроги гор. Потом всё закрыли облака. Занятый своими мыслями, он очнулся лишь тогда, когда винтокрылая машина замерла на бетонных плитах кабульского аэродрома. В воздухе стоял гул моторов. То и дело садились и взлетали грузные транспортники. Стремительно, как трассирующие пули, уносились в небо реактивные истребители. Катили во всех направлениях автомашины. Возле вертолёта остановился старенький «форд», водитель которого приветственно замахал царандоевцу.
Как только Масуд с сопровождающим уселись на заднее сиденье, машина рванулась с места. Шторки на окнах были опущены, так что он даже не представлял, в какой район города направляются. Они подъехали к обычному особняку за глухим забором. Ворота открыл паренёк в чалме и халате. Странное дело: именно эта обыденность успокоила Масуда, когда его ввели в просторный кабинет, где за большим письменным столом сидел худощавый мужчина лет сорока в пиджаке и при галстуке.
— Масуд Шавладар. Прошёл обучение в лагерях повстанцев в Пакистане. Последнее время служил в охране Сабкатуллы Моджаддади. Когда мне стало известно о готовящемся главарями душманов страшном преступлении, я перешёл границу и добровольно сдался вашим солдатам, чтобы предупредить о нём. — чётко, по-военному отрапортовал он, вытянувшись по стойке смирно.
— Не так быстро и не так официально, — улыбнулся мужчина — рафик Сарвар, как узнал он позже. — Да вы не бойтесь, садитесь и расскажите всё не торопясь, — указал он на стоявший у приставного столика стул. — Сейчас вам с дороги принесут чая.
От чая Масуд отказался, лишь попросил стакан воды. Ему показалось непростительной роскошью тратить время на пустяки, когда надвигается такая беда. Однако в самом начале рафик Сарвар жестом остановил его и, подняв трубку одного из телефонов, коротко пригласил: «Зайдите ко мне». После чего стал с любопытством разглядывать Масуда. В этом безмолвном допросе не было ничего угрожающего, скорее благожелательный интерес, как случается, когда встречают давно не виденного знакомого.
В кабинет стремительно вошёл подтянутый военный с золотыми перекрещивающимися мечами и звездой майора на красных погонах и присел за стол рядом со штатским.
— Повторите всё сначала, — попросил тот.
Судя по далеко переместившимся по стене солнечным зайчикам, рассказ Масуда занял не менее трёх часов. За это время лишь военный один раз прервал его вопросом, знает ли он, когда и где будет осуществляться переброска. Выслушав ответ — Масуд специально подчеркнул, что это только его предположения, — майор досадливо постучал кулаком по столу, но ничего не сказал.
Зато потом вопросы посыпались градом, так что он едва успевал отвечать. Однако, когда он замолкал, собираясь с мыслями, или вообще не зная, что сказать, никто не сердился и не кричал на него. Если бы это происходило там, за перевалом, его бы уже не раз били в подвале, а затем отливали водой, подумал Масуд. Здесь, судя по всему, «силовая обработка» была не принята. К концу он так устал, что с трудом ворочал языком. Правда, ободряло одно обстоятельство: оба — и начальник в штатском, и майор — скорее не допрашивали, а расспрашивали, не скрывая своих чувств, будь то сожаление, удивление или осуждение.
— Пока вам придётся пожить у нас, — поднялся из-за стола рафик Сарвар. — Сейчас вас проводят в отдельную комнату, накормят. Отдохните после дороги, а потом садитесь и опишите всё, что с вами произошло. Постарайтесь вспомнить даже мельчайшие детали. Это очень важно…
Масуд долго раздумывал, с чего начать свои… показания? А может быть, исповедь? С того, как впервые испытал сомнения, когда благочестивый Моджаддади жадно рассматривал доставленные из Афганистана фотографии? На фоне заснеженных гор полукругом выстроился отряд «воинов пророка». Перед ними лежит связанный человек: шея на обрубке дерева. На неё уже опускает топор один из душманов. На другой — трое крестьян, брошенных на бороны. Торчат, пронзив их тела, концы острых зубьев. Остальные фотографии в том же духе. Благочестивый кричал тогда, что страшная кара ждёт всех, кто предал веру. И Масуд успокаивал себя этим. Разве не записано в Коране: «С нами сбывается только то, что предначертал для нас аллах?»
Или написать, что уже давно пришёл к выводу: главари «Национального фронта освобождения Афганистана» на самом деле являются злейшими врагами его народа, и поэтому, как мог, боролся с ними? Что всё решила его поездка за перевал в район Кокари-Шаршари, в провинции Герат, вместе с Моджаддади. Там он сам увидел, как «сражаются за веру» «воины пророка». И содрогнулся. Развалины селений, в которых не щадили ни женщин, ни детей. Семьи крестьян, осмелившихся пахать землю заминдаров, вырезали до последнего человека. Трупы бросали в реку. Но ведь Коран предупреждает: «И если кто убьёт верующего умышленно, то воздаянием ему геенна огненная для вечного пребывания в ней». А благочестивый потирал руки и говорил, что когда они освободят Кабул, то по-настоящему рассчитаются со всеми предателями, «Кровь моет, как вода, цветы в саду пророка…»
