Они прошли вдоль бордюра, образованного найденными на раскопках капителями, держа направление к высокой, не меньше пятнадцати метров, колонне. И там, где под пальмами высилась груда каменных ядер, а рядом не было ни одного туриста, Габриэла отстала.
– Виктор?
– Да?
Он обернулся. На него смотрел пистолет с глушителем. Его и убийцу разделяли шесть или семь шагов.
– Это ведь не мой пистолет? – прищурился он, вглядываясь в оружие. – «Глок», если меня не подводит зрение.
– Он самый. – Габриэла чуть наклонила голову к приподнятому плечу, показывая этим жестом, что она жалеет о происходящем.
Она – тот человек, которого из нее сделал Виктор Лугано. «Крест несли на груди, а револьвер в кармане...» У нее до сих пор спина леденела от этих предсмертных строчек, и она не могла от них избавиться. «В пакте вы были с Богом, в союзе с бандитом». И каждый раз она, переживая этот момент, ожидала трескотни детонаторов, а вслед за ней – неуловимый и бесшумный, как бросок змеи, смертельный выпад Лугано. Его атака была совершенной, и она все эти годы стремилась к этому эталону. Она верила в стечение обстоятельств, а в случае операции «Шоу» – это уникальное оружие, редкий случай, исключительная техника стрельбы и безумная отвага отдельно взятого человека. Так легли карты. Но любой другой, тот же Вадим Мартьянов, который буквально отлеживался на задворках спецоперации, не справился бы с заданием. Хотя бы потому, что не был так молод и безрассуден, как «агент 002». И она заразилась этим бесстрашным примером, потому что тоже была молода. Позже она прочитала о знаменитой парочке – Бонни и Клайде, грабившей и убивавшей во времена Великой депрессии, и поняла: она и Виктор Лугано могли бы по меньшей мере повторить преступную деятельность этих американских любовников. Но еще позже пришла к мнению, что она лично до грабежа не опустилась бы. И всё – мысли о Бонни и Клайде ее впоследствии не посещали. Но она и Виктор могли бы быть счастливы, если бы были вместе и по одну сторону границы.
Она повторилась и мысленно, и вслух:
– Это ты меня сделал такой.
– Бросаешь мне упрек?
– Мне даже не жалко тебя. Ты пробудил во мне не чувства, а воспоминания. Жаль, что не наоборот. Прощай, Виктор.
Она передернула затвор пистолета, чтобы дослать патрон в патронник. Но он вместо этого вылетел через экстрактор.
Что за черт?
Габриэла снова передернула затвор, ничего не понимая, и он зафиксировался в крайнем заднем положении.
– Такое происходит, когда патрон уже был в стволе, – объяснил Лугано, – а магазин пуст.
Но этого не могло быть. Габриэла сама подготовила «Глок» к работе.
Виктор вынул из кармана патроны и пересыпал их из одной руки в другую.
– Как давно ты работаешь на Мартьянова? Дай сюда пистолет. – Он забрал у Габи «Глок», нажал на защелку и, высвободив магазин, набил его снова. – Только не ври мне, Габи. Еще около российского посольства в Варшаве я заметил, что к твоему офисному костюму не подходил гарнитур. Я могу описать его в деталях, потому что он уникален в своем роде. Это серьги и кулон с изумрудами чистой воды. Он из «Восточного фонда», и подарить его тебе мог только один человек. Мне пришлось быть осторожным с тобой и отказаться от ужина при свечах. И выдернул я тебя, чтобы не выпускать из виду. Вы с Вадимом еще та парочка, если сумели спеться. Но теперь я контролирую одного из вас.
Лугано посмотрел Габриэле через плечо. К ним подходила группа туристов.
– Пойдем. Возьми меня под руку.
Склодовская повиновалась.
– Ты уже была здесь, когда я позвонил тебе на сотовый?
– Да. Я стояла у окна и разговаривала с тобой. Кричали чайки, шумел прибой, ты не ошибся. Вадим дал мне пистолет и сказал: «Сделай то, чего не смогли сделать трое сильных мужчин». Ты хочешь убить его?
– Не знаю, – Лугано покачал головой. – Для начала мне нужно посмотреть ему в глаза. И мне не хватает одной детали, чтобы закрыть это дело. Нам нужно поторопиться.
И он увлек ее за собой к парковке. По пути спросил, не знает ли она, куда пропал Анри. Габриэла назвала даже приблизительную глубину, на которой лежало его тело.
Первое, что сразу обращало на себя внимание в музейном зале «Ориента», – это его окна. Сегодня они слезились электронным дождем, проецировавшимся на стекла снаружи. Этот стекающий вниз японский алфавит катакана оттенял и время, и пространство, в которое с головой окунулись старринги, эти приглашенные звезды. Окна служили полупроводником из одного мира в другой, и внутри было собрано лучшее из обоих миров. Здесь время отмерялось по монашеским часам-будильникам XV века и роскошным наручным, а современная живопись удачно чередовалась с работами старинных мастеров.
Этот «а-ля фуршет» был организован и посвящен прекрасной половине Туниса. 13 августа в этой небольшой африканской стране с 1956 года празднуется Женский день, являющийся общенациональным выходным. Сегодня здесь не было первых лиц государства, зато в избытке – вторых. Мартьянов, галантно предложив руку племяннице президента страны, рассказывал ей об «асимметричной моде из Франции».
– Говоря языком искусствоведов, стиль рококо освободил композицию от классических условностей. Посмотрите на это украшение, – он подвел молодую женщину к манекену, демонстрирующему подвески в виде листьев. – Они естественные, не правда ли? А значит, в ту пору модные. Сейчас они еще и баснословно дорогие. С другой стороны, автор подвесок просто-напросто подражал природе в изделиях из золота и алмазов.
– Сколько вы хотите за эти подвески?
– Я обещал их другому человеку, вашему дяде.
– Ну, Мишель... – Женщина сжала руку Мартьянова выше локтя. – Что я должна сделать ради этих подвесок?
«Обопрись покрепче руками о стол», – всплыла в его голове рекомендация Анри.
Марам проследила за его взглядом, ставшим, как ей показалось, и насмешливым, и напряженным одновременно. И длилось это секунду-другую. Он смотрел на красивую гармоничную пару, которая только что вошла в галерею. Гармония заключалась в возрасте мужчины и женщины: им было за сорок, и они были ровесниками. Они выгодно отличались от других пар в этом зале. Вот известный коллекционер живописи из соседнего Алжира. Ему под пятьдесят, его спутнице едва исполнилось восемнадцать. Торговец недвижимостью из Великобритании: шестьдесят на двадцать. А вот небезызвестная мадам Бизерте, прозванная так в честь приморского города, в котором имела честь проживать со своим новым молодым любовником; пропорции схожие, только наоборот: двадцать пять на шестьдесят. А вот для полноты счастья семья из Йемена: муж и две его жены; пятьдесят на тридцать и на двадцать.
Марам позавидовала (правда, зависть ее была мимолетной) Габриэле, сравнив ее с выдержанным в меру коньяком. Ей до этого возраста зреть лет десять-пятнадцать.
На этом рассуждения Марам закончились. Хозяин выставки шепнул ей на ухо: «Извини, дорогая» – и пошел навстречу гостям. Такие слова были бы уместны, если бы она и Мишель были любовниками или по меньшей мере на «ты» много лет. Но Марам быстро остыла, пожирая глазами вожделенные подвески.
– Виктор! Сколько лет, сколько зим!
Мартьянов протянул ему руку. Лугано не колебался ни секунды, ответив на рукопожатие.
– Ты здесь по делу или?..
– По делу. Хочу отчитаться по твоим людям. Их было трое.
– Оставь. Это были плохие люди. Хорошие не позволили бы нам встретиться. Ты не представишь меня своей даме? – Мартьянов мастерски осекся. Его оторопь была кратковременной и настолько естественной, что даже Склодовская в нее поверила: да, они не виделись много лет, и ничего странного в том, что он ее не узнал, не было. Однако только она могла разглядеть на самом дне его глаз презрительный блеск: «Ты не убрала его! Ты струсила, сука!» – Да это же Габриэла! Ну надо же, бог ты мой!
Как всегда, этот арт-раут обслуживал его ресторан. Мартьянов щелкнул пальцами, подзывая официанта. Он сам выбрал напиток и для Габриэлы, с выражением произнеся: «Шампанское?», и для Лугано: «Виски? Самое лучшее на Средиземноморье». И сам остановился на этом напитке. Официант удалился, чтобы пополнить запас напитков. Лугано, проводив его взглядом, спросил у Мартьянова:
– И это все, что ты сделал, имея такую богатую коллекцию? Маяк, галерея, ресторан?
– А что еще мне нужно было сделать? – Вадим пригубил напиток. – Подняться до небес, может быть? Или чуть ниже – стать президентом или премьер-министром? Как ты себе это представляешь? Ты распорядился бы «фондом» иначе? Стал бы королем или принцем? У каждого свой потолок, вот что я тебе отвечу. И добавлю: я бы поговорил с тобой на эту тему, если бы ты имел хоть какой-то опыт в делах такого рода, но у тебя нет даже малейшего представления. Извини, не хотел тебя обидеть. Но ты перечислил далеко не все. Маяк, галерея, ресторан – это не главное, это вообще одна позиция. Я одним выверенным ходом отыграл другие: Свободу и Дом. В России, чтобы по-настоящему стать свободным, нужно быть на самом, на самом верху, – он указал глазами на потолок.
