Этим она окончательно добила притихшего Антона. Он немедленно обиделся на судьбу за то, что приходится «жить с тем, что есть», разозлился на себя за допущенные в молодости ошибки и вообще захотел резко повлиять на ход событий.
Зато Светка, понаблюдав за его мимикой, вздохнула с облегчением.
— У нас так мало времени, давай не будем тратить его на неприятные разговоры об обязанностях и убогих перспективах. Иди ко мне, не мучь себя напрасными сомнениями.
В результате в голове Антона закрепилась только одна более-менее оформившаяся мысль: разговор он начал первым, тема тухлая, а хорошо только с Карякиной. Мертвой хваткой вцепившись в руль, Светка бдила на капитанском мостике.
Лена окончательно переселилась к Ивану. Он провожал ее по утрам на работу, а вечерами встречал. Она ждала предложения, которое казалось логичным завершением их романа. Они делились с Карякиной впечатлениями и наивно полагали, что в жизни наступила широкая белая полоса. Реальность не имеет ничего общего с нашими мечтами. Она причудливой змейкой огибает ухабы на дороге судьбы, иногда сваливаясь в черные зловонные ямы, а иногда забираясь на теплые солнечные кочки. Линия жизни больше похожа на синусоиду, и исключений не бывает. Если вам кажется, что вы движетесь по прямой, то это временная иллюзия.
Однажды, выйдя из застенков своей конторы, Лена не узнала пейзаж. Все было на месте: ярко-голубое высокое небо, голый скверик в мелких пятнах набухающих почек, темные лужи и легкий весенний воздух. В композиции отсутствовала только крупная и слегка сутулившаяся фигура Ивана. Они уже не договаривались о встречах, это стало ритуалом, тем более что у Лены даже не было ключа от комнаты. Она потопталась на ступеньках, поежилась и вдруг почувствовала себя крайне неуютно. Стоя посреди большого города, полного людей, пусть спешащих мимо, но реальных: они толкались в транспорте, ругались или улыбались, — она вдруг ощутила чувство пронзительного одиночества и незащищенности. Словно стояла в глухом лесу, спиной к шевелящимся кустам. У Лены даже пересохло во рту от физического ощущения опасности. Она забежала обратно в холл и на подгибающихся ногах доковыляла до кожаного диванчика, стоявшего в самом углу. Но ни через час, ни через полтора Иван не появился. Охранник недовольно косился на нее, но пока не подходил. В горле словно остроугольная шестеренка крутился жесткий комок. Слез не было, только опустошенность и предчувствие беды. Ивана не было, это могло означать только одно — с ним что-то случилось. На исходе второго часа бесплодного ожидания Лена уже не сомневалась в том, что произошло самое страшное.
Ноги были тяжелыми, словно бутыли с водой. Она вышла из здания и мрачно огляделась. Жизнь кипела внутри большого радужного шарика, а Лена зависла снаружи в пустой и гулкой бесконечности.
В коридоре общежития было многолюдно. Вернувшиеся с работы жильцы клубились горластым беспокойным роем в районе их комнаты. Поскольку говорили все почти одновременно, пытаясь перекричать друг друга, вычленить хоть что-то из этого ора было невозможно. У Лены закружилась голова. Липкий ужас тисками впился в затылок и с размаху хлестнул по коленям. Она привалилась к стене, оглохнув от грохота собственного пульса. Если бы ноги подчинились, то Лена немедленно сбежала бы оттуда, чтобы никогда не узнать, что произошло. Мысли утекли, как воздух из пробитого шарика. Она просто молча сидела на полу и смотрела на рваную дыру в линолеуме.
— …Привет, чего скучаешь? — знакомый голос с трудом дошел до сознания.
Лена медленно подняла глаза: над ней склонился небритый Коля.
— Вишь, беда-то какая, — он скорбно поджал губы и сокрушенно шлепнул себя по ляжкам. От него сильно пахло пивом и еще чем-то. Лена даже не могла определить, приятный запах или нет. И про беду она тоже категорически ничего слышать не желала. Лена вдруг обрела утерянную способность мыслить и попыталась встать. Тело было слабым и вялым, словно после тяжелой болезни. В коридоре уже никого не было.
«Что я тут, спала, что ли?» — лениво удивилась она и снова попыталась подняться. Коля не делал попыток помочь и даже отступил немного в сторону, видимо, опасаясь, что если соседка рухнет, то обязательно его придавит.
«Урод», — равнодушно подумала Лена. Ей вдруг стало совершенно все равно и захотелось спать. Не было больше ни страха, ни отчаяния, а только усталость и тоскливое осознание собственной беспомощности.
— На, выпей, — ей в губы ткнулся пахший рыбой и какой-то химией стакан, удерживаемый грязноватыми пальцами с огрызками маникюра. — Беременная, что ли? Чего разлеглась-то тут? В комнату иди.
Запах пойла, плескавшегося в стакане, подействовал на Лену, как нашатырь. Она брезгливо отодвинулась и резко встала. Голова закружилась еще сильнее, пол качнулся, а в глазах потемнело.
— Э, э! — цепкие пальцы впились в предплечья. — Ты ж трезвая, чего кувыркаешься? Не, Коль, точно, беременная она. Все, теперь не поспать нам будет! Только крикуна за стенкой нам и не хватало. Ну что за жизнь?
— А то вы до этого-то по ночам спали. Ага. Еще неизвестно кто кому спать будет мешать, — мелодичный голос неизвестной молодой женщины прервал стенания вцепившейся в Лену крохотной сухопарой бабенки в застиранном цветастом халате и торчащих из-под него спортивных штанах.
— Верк, пошли, — дернул тетку Коля. — Чего прицепилась?
— Так упадет она, если отпустить, — неуверенно ответила Верка.
Коля смачно поскреб макушку, простимулировав мыслительный процесс.
— Давай ключи, — кивнул он Лене. — Я двери открою, а Верка тебя дотащит.
Лена даже не нашла сил удивиться столь странному распределению обязанностей. Она прислушалась к себе и оторопела. Ей было совершенно неинтересно знать, что случилось с Иваном. Более того, она боялась любой информации даже не потому, что переживала за него. Она переживала исключительно за себя. Ей смертельно не хотелось становиться участницей каких-нибудь бурных трагических событий, требовавших траты денег, душевных сил и времени. Иван сбил ей все планы, что бы там с ним ни случилось. А устраниться от ситуации уже было нельзя, потому что, видимо, поздно. Почему-то Лена была уверена, что Ивана больше нет. Это было ощущение на уровне интуиции. Но одно дело принимать его заботу и ухаживания, и совсем другое — суетиться по поводу утилизации объекта любви. Она содрогнулась: неужели это ее мысли, неужели это она, такая светлая и чистая снаружи, живет с таким чудовищным коктейлем внутри. Но никаких других чувств, кроме желания исчезнуть из этого общежития и забыть все, как страшный сон, у нее не появлялось.
