атмосферу, — какую муть ты ему дала? Клянусь, если он сейчас не будет прыгать, как козочка по скалам, это сделать я заставлю тебя.
— Дай ему пару минут, и, если ему не полегчает, я лично обращусь в лучшие больницы Зильбера. Приставлю нож к горлу, но притащу любого врача.
— У нас уже нет времени.
Наримец лихорадочно комкал простыню на кровати, находясь в полубредовом состоянии, шепча под нос неразборчивые фразы. Бисеринки пота выступили на коже, мерцая в тёплом свете ламп. Веки никак не хотели разлипаться, смыкаясь всё сильнее. Тело отяжелело, мышцы, как будто стянуло жёстким жгутом. Кожа, прежде имевшая цвет слоновой кости, приобрела перламутрово-розоватый оттенок. Барабанный ритм сердца был слышен за пределами собственного тела, пугая товарищей.
— Подожди, дай ему шанс. Он сильнее, чем кажется, — произнесла Соня уверенным тоном. — Поверь, мы недооцениваем его организм, но пройдёт время, и он сам даст нам фору.
Рыская по небольшой комнатке в поисках не вовремя пропавшей верхней одежды, Маркус старался не отходить далеко от извивающегося в муках тела Яна. Глубокая складка залегла меж его бровей. Соня с удивлением наблюдала за поразительной переменой в мечнике, которого, казалось, редко интересовали чужие проблемы, и тем более беспокоили.
— Что, привязался к нему? Иначе бы не увязался за случайным незнакомцем, не так ли? Не в твоём это характере. У загнанных волков в жизни нет свободного времени, чтобы бесцельно бродить по округе.
Маркус холодно уставился на девушку, державшую в руках его пыльную мантию. Подойдя к ней вплотную, он вырвал одеяние из её рук и вернулся в Яну. Он догадывался, что Соня затеяла этот разговор не просто так, от скуки решив потрепать ему нервы. Она что-то накопала на него. Вопрос в том, насколько глубоко она копала.
— К чему ты ведёшь? Если есть, что сказать — говори прямо. Не создавай загадки там, где можно обойтись без них, иначе станешь совсем, как Ян. Живите проще, не усложняйте и без того сложные вещи, — Маркус бережно подложил под голову наримца холодную подушку и убрал его свесившиеся с края ноги обратно на кровать.
— Тебе самому-то в чёрно-белом однообразном мирке хорошо живётся? Из нас троих тебе приходится труднее всех, хоть и причиной этого являешься ты сам.
— Я не вижу в этом никаких проблем. Когда изначально стиснут в рамках двух решений, добро или зло, белое и чёрное, учишься не обращать внимания на отвлекающие вещи. Твой разум чист и непоколебим. Все грани чётко отображены на поверхности. Жизнь подчинена односложным правилам, и нет ввода третьего варианта, — монотонно проштудировал Маркус. — Нет смысла жалеть о свершённом. Остаётся лишь доверять внутреннему зову и следовать ему.
Соня, возможно, поверила бы ему и продолжила разговор в другом русле, если бы на личном опыте не усомнилась в лёгкости такой жизни.
— Тебя, что, родители в детстве не похвалили за первое место в бегах? Или не смогли найти во время игры в прятки и оставили одного на полдня в дремучем лесу? Откуда такое ограниченное мышление?
Девушка невесело засмеялась, с жалостью посмотрев на собеседника. Его небольшие отклонения немногочисленные приятели воспринимали как отличительные черты самой личности, делая Маркуса человеком странноватым, но не более того. Иногда излишне тревожным, забавным до колик в животе, рассеянным или раздражённым. Всё это делало его человеком живым. Но чем больше девушка наблюдала переходы между холодом и пламенем молодого человека, тем сильнее выделялись эмоциональные перепады и импульсивность поведения. Как если бы сбежавший заключённый наспех притворился своим человеком, смешавшись с разношёрстной толпой безразличного общества.
— В голову лезть не собираюсь, но за разрушением твоего карточного домика понаблюдаю с первых рядов. Великое падение оборонительных стен — знаменательный момент, требующий особых оваций.
В комнате воцарилась тишина, прерываемая лишь глубокими полувздохами Яна. Маркус не сводил с него взгляда, ожидая любого развития. Розовые пятна начали тускнеть, оставляя после себя лишь поблескивающую поверхность влажной кожи. Проглаженная прежде простыня, схваченная в тиски одеревеневших пальцев, смятым комком лежала в уголке кровати, составляя компанию отвергнутой подушке. Мученическое выражение лица пропало. Брови пришли в привычное положение, не грозя навечно застыть в состоянии предсмертных конвульсий. Губы, похожие на тонкую бескровную полоску, расслабились и слегка приоткрылись, обнажив ряд ровных зубов. Мирное посапывание, хоть и с опозданием, но донеслось до ушей обеспокоенных свидетелей — зачинщика действа и насильно втянутого в него очевидца.
По горькому опыту Маркуса, состояния наримца было за пределами опасности, и давно забытое чувство страха не за собственную жизнь покинуло его. Спокойно выдохнув и разжав намертво сжатые кулаки, мечник развернулся к Соне.
— Тебе раньше не говорили, что ты просто сумасшедшая, раз говоришь такие вещи вслух, и кто-нибудь, например, я, может принять твои слова за неприкрытую угрозу?
Девушка сверкнула чёрными глазами. Ей нравилась его реакция. То, как он медленно выползал из накинутой им же кожи, обманывая окружающих. Нет, девушке это не просто нравилось. Она этим упивалась.
— Вы непривычно галантны сегодня, Маркус. Должно быть, мои чары, наконец, достучались до вашего холодного сердца. Могу ли я принять это за личную победу? — Соня звонко засмеялась, широко размахивая руками. — Ну же, по твоему злобному личику несложно догадаться, что ты собирался сказать далеко не это.
Девушка плавно подошла к мечнику, соприкасаясь носочками мягких домашних тапочек с потёртой парой его туфель. Потешаясь над тем, как легко оказалось нарушить границы личного пространства северянина, девушка склонила голову набок. Завладев вниманием Маркуса, Соня лукаво посмотрела вверх, ожидая увидеть презрение или отвращение в карамельных глазах, но наткнулась на кое — что более занимательное. Прогремевшая по всему Панпугу репутация самовластной гончей, готовой загрызть собственного хозяина, явила свой лик.
Ядовито-доброжелательная улыбка озарила лицо двуликого мечника, что в любой момент мог вонзить в хрупкое горло любой достаточно острый предмет, проделав аккуратное сквозное отверстие. Не испытав сложности в выполнении, не ощутив и грамма угрызений совести. Поза расслабилась, жестикуляция более не была скована необходимостью соблюдать приличия. Лицо, ранее напряжённое, стало простым и обманчиво светлым. Наклонившись к девушке и сведя и без того ничтожное расстояние до неприлично близкого, Маркус с исключительной нежностью взял тёмную прядку волос девушки и стал накручивать себе на палец. Опаляя щеки девушки жарким дыханием, парень чуть слышно зашептал ласковым голосом:
— Вонью от твоей
