Побеждал тот, кто ясно понимал устройство этого мира. Тил Лоэсп видел, что Хауск может довести сарлов лишь до определенного предела, но не дальше. Король этого не видел. И потом, он не понимал, что даже у самого доверенного помощника могут быть свои планы, желания и амбиции — и воплотятся они наилучшим образом лишь при его, короля, устранении. Хауск доверял тилу Лоэспу, а это было глупо. У короля было затуманенное, искаженное зрение. А если ты находишься на королевской высоте, приходится платить за недомыслие.
И вот он убил короля, но это почти ничего не значило. Убить короля или убить простолюдина — какая разница? Большинство людей понимало, что их жизнь ничего не стоит, что любая жизнь может оборваться в любой момент. Они так высоко ценили свою жизнь только потому, что не имели ничего другого, а не потому, что думали, будто она так важна в мировом масштабе. Дабы убедить людей в этом, требуется религия. Но он позаботится о том, чтобы сарлам проповедовали не высокое предназначение личности, а смирение и покорность.
Он понимал теперь, что в связи с убийством Хауска сожалеет лишь об одном — о том, что это случилось так быстро. У бывшего короля даже не было времени по достоинству оценить произошедшее, поразмыслить перед смертью о том, что, вероятно, происходило все эти годы в голове его преданного слуги.
Но это были мелочи.
Пока что войско двигалось без потерь — на три четверти, даже больше, армия благополучно переправилась, и на Восьмом оставалось достаточно сил, чтобы пресечь любую отчаянную атаку делдейнов.
Возможно, они все еще сохраняли преимущество внезапности. Небольшой аванпост разведчиков на лиджах (специально выделенных делдейнами, чтобы наблюдать за башней и сообщить, если через нее попытаются напасть) быстро уничтожили во время первой картины этого последнего акта войны. Сделать это доверили новосозданной Регентской гвардии, лучшим из лучших, и та блестяще выполнила задание. Делдейны не знали проволочного телеграфа. Самыми быстрыми средствами связи у них были оптический телеграф, световые сигналы, почтовые птицы и посыльные на крылатых животных. Командир элитной части, занявшей этот маленький форт, заверил, что посыльного оттуда отправить не успели.
И тем не менее делдейны на этом же этапе — на выходе из Ксилискинской башни — видимо, тоже испытывали уверенность. Через сколько времени до них дошло, что они не просто потерпели неудачу, но были обмануты? В какой момент они поняли, что не нанесут сокрушительного поражения врагу, более того — сами его потерпят, и что война в это утро будет не выиграна, а проиграна?
В какой мере мы заблуждаемся, спрашивал себя тил Лоэсп, как часто и разнообразно нас используют? Он все еще помнил иноземца Ксайда Хирлиса, который почти двенадцать долгих лет назад пришел к ним с мрачными прогнозами касательно будущих военных действий на их уровне.
Ксайд Хирлис предрекал: ведомые первым своим повелителем, они придут к пониманию того, что новые открытия в области дистилляции, металлургии и взрывчатых веществ положат конец прежним рыцарским обычаям. В ближайшем будущем, по словам Хирлиса, воздух отдадут разведчикам, посыльным и силам быстрого реагирования. Существовало изобретение под названием «проволочный телеграф», и оно могло доставлять информацию быстрее самого быстрокрылого лиджа и надежнее телеграфа оптического. Хирлис призывал пользоваться этим достижением. А дальше, говорил он, их ждут еще более великие открытия. Позднее возникла путаница — то ли Хирлис указывал на изобретателя, уже создавшего этот аппарат, то ли указывал изобретателю, в каком направлении работать.
Забудьте о великой рыцарской традиции, о дворянах, восседающих на благородных каудах или лиджах, говорил Хирлис; стройте пушки повышенного калибра, стройте их больше, усовершенствуйте их, давайте больше пушек большему числу людей, обучайте воинов, вооружайте должным образом, сажайте на скакунов, на колесные или гусеничные машины, приводимые в движение паром (пока еще паром), чтобы получить преимущество. Или же вы заплатите поражением, если другие раньше поймут, куда дует ветер перемен.
Хауск, молодой и неопытный человек, лишь недавно ставший монархом маленького сражающегося королевства (к удивлению, а поначалу — к разочарованию и даже недоумению тила Лоэспа), ухватился за эти идеи, как утопающий за соломинку. Тил Лоэсп со всей другой знатью пытался отговорить его, вывести из заблуждения, но Хауск стоял на своем.
Некоторое время спустя до тила Лоэспа начал доходить ропот таких же, как он, аристократов — нечто посерьезнее недовольного ворчания. Тогда-то ему и пришлось сделать выбор. Это был поворотный момент в его жизни. Он сделал свой выбор и предупредил короля. Вожди были казнены, рядовые заговорщики потеряли свои земли и подверглись опале. Некоторые стали презирать тила Лоэспа, другие восхваляли его, а король проникся к нему бесконечным доверием. Несговорчивая знать аккуратно удалила главное препятствие на пути перемен — самое себя, — и реформы свободно понеслись вперед.
Одна победа следовала за другой; скоро стало казаться, что нет ничего, кроме побед. Армии под командованием Хауска и тила Лоэспа сметали все на своем пути. Ксайд Хирлис к тому времени давно уже уехал, чуть ли не до начала реформ, и его быстро забыли. О нем вообще знали немногие, и большинство из этих немногих имело все основания принижать роль иноземца в наступлении эры инноваций, прогресса и бесконечных военных успехов. Но Хауск продолжал воздавать ему должное — правда, только в частных беседах.
Но что оставил после себя Хирлис, какой курс задал он? Не превратились ли они каким-то образом в его орудия? Не исполняли ли они даже сейчас его заветы? Не сделались ли марионетками, игрушками, этакими безмозглыми зверьками? Может, им позволят дойти до определенной точки, а потом (как сам тил Лоэсп поступил с королем) остановят их в шаге от триумфального успеха и отберут все?
Однако поддаваться таким мыслям не следует. Немного осторожности да общие соображения на тот счет, как действовать в худшем из вариантов, — это вовсе не помешает. Но предаваться сомнениям и позволить дурным предчувствиям взять верх — значит способствовать такому развитию событий, какого он более всего опасался. Нет, он не поддастся. Все были настроены на успех — если нанести удар сейчас, победа окажется в кармане. И тогда появится территория, на которой окты могут быть уже не полными хозяевами.
Тил Лоэсп поднял нос и принюхался. В воздухе стоял запах гари, чего-то неприятно сладкого, — его разносил ветер, который понемногу усиливался. Тил Лоэсп уже чувствовал его во время сражения у Ксилискинской башни и тогда отметил это про себя. Война теперь отдавала жженым дистиллированным роазоариловым маслом. Отныне само сражение пахло дымом. Тил Лоэсп еще помнил время, когда на войне господствовали запахи крови и пота.
* * *
— Ах, какой ужас вам пришлось пережить!
— Ну, вряд ли это сравнится с тем, что пришлось пережить доктору.
— Да, конечно. Но когда вы увидели доктора, его уже ничто не волновало. — Ренек перевела взгляд с Орамена на Харн. — Разве нет, мадам?
— Да, весьма неприятное происшествие.
Харн, дама Аэлш, была одета в великолепное, крайне строгое траурное платье красного цвета. Она сидела в окружении своих самых приближенных фрейлин и не столь приближенных дам и господ, которых пригласила в свои апартаменты внутри большого королевского дворца, — меньше чем в минуте ходьбы от тронного зала и палат дворцового майордома. В салоне Харн собралась небольшая группа избранных. Орамен узнал знаменитого художника, актера и импресарио, философа, певца, актрису. Присутствовал здесь самый модный и красивый городской священник — он сидел отдельно, среди застенчивых молодых дам: длинные черные волосы отливали матовым блеском, глаза сверкали. Последним штрихом были несколько пожилых аристократов, слишком дряхлых для войны.
Орамен смотрел на Харн — та с отсутствующим видом поглаживала спящего инта, что свернулся у нее на коленях, — мех зверька был выкрашен в красное, в тон платью, — и спрашивал себя, зачем его сюда пригласили.
Он улыбнулся Ренек, представив ее обнаженной. Джишь и ее подружки стали для него образцом — теперь есть с кем сравнивать! Была тут и еще одна из фрейлин Харн — стройная девица с волосами в мелкие кудряшки, по имени Рамиль. Она привлекла внимание принца и, казалось, не возражала против его интереса к себе. Рамиль отвечала Орамену застенчивым взглядом, но на лице ее все время мелькала улыбка. Он увидел, как Ренек поглядывает на молодую женщину и мечет в ее сторону гневные взгляды. Может, удастся использовать одну, чтобы заполучить другую. Орамен начал понимать скрытую механику таких дел. И потом, конечно же, эта актриса — самая красивая из женщин в комнате. В ее взгляде была какая-то свежая откровенность, симпатичная ему.
