А. Г. Достоевская вспоминала: «Интересуясь конгрессом мира, мы пошли на второе его заседание и часа два слушали речи ораторов. От этих речей Федор Михайлович вынес тягостное впечатление».
В письме к С. А. Ивановой 29 сентября 1867 года он так описывает происходившее: «Я сюда попал прямо на конгресс мира, на который приезжал Гарибальди. Гарибальди скоро уехал, но что эти господа, которых я в первый раз видел не в книгах, а наяву, социалисты и революционеры, врали с трибуны, перед 5.000 слушателей, то невыразимо. Никакое описание не передаст этого. Комичность, слабость, бестолковщина, несогласие, противоречие себе? это вообразить нельзя. И эта-то дрянь волнует несчастный люд работников. Это грустно. Начали с того, что для достижения мира на земле нужно истребить христианскую веру, большие государства уничтожить и поделать маленькие, все капиталы прочь, чтобы все было по приказу и тд. Все это без малейшего доказательства, все это заучено еще двадцать лет тому назад наизусть, да так и осталось. И главное — огонь и меч, и после того как все истребится, тогда, по их мнению, и будет мир».
Сходная характеристика дана конгрессу и в письме Достоевского А. П. Майкову: «Писал ли я Вам о здешнем мирном конгрессе? Я в жизнь мою не видывал и не слыхивал подобной бестолковщины, но я не предполагал, чтоб люди были способны на такие глупости. Все было глупо: и то, как собрались, и то, как дело повели, и то, как разрешили. Начали с предложения вотировать, что не нужно больших монархий и все поделать маленькие, потом, что не нужно веры. Это было четыре дня крику и ругательств. Подлинно мы у себя, читая и слушая рассказы, видим все превратно. Нет, посмотрели бы своими глазами, послушали бы своими ушами».
О Бакунине же в подготовительных материалах к «Бесам» Достоевский отозвался и вовсе не парламентски: «Бакунин — старый, гнилой мешок бредней. Ему легко детей хоть в нужнике топить». Эти слова вложены в уста «Грановского» — так по имени прототипа назывался в подготовительных материалах Степан Тимофеевич Верховенский.
Этот комментарий явно относится к речи Бакунина. Федор Михайлович не принимал идею федерализации, проповедуемую Бакуниным, его отвержение религии и готовность неограниченно использовать во имя торжества революции.
Бакунин также утверждал в своей речи на женевском конгрессе «Кабе, Луи Блан, фурьеристы, сен-си-монисты — все были одержимы страстью выдумывать и устраивать будущее, все были более или менее государственники». Это место спародировано во «вступительном слове» Шигалева: «Посвятив мою энергию на изучение вопроса о социальном устройстве будущего общества, которым заменится настоящее, я пришел к убеждению, что все созидатели социальных систем, с древнейших времен до нашего 187… года, были мечтатели, сказочники, глупцы, противоречившие себе, ничего ровно не понимавшие в естественной науке и в том странном животном, которое называется человеком. Платон, Руссо, Фурье, колонны из алюминия — все это годится разве для воробьев, а не для общества человеческого».
Правда, исследователи до сих пор спорят, на каком именно заседании конгресса Лиги мира и свободы присутствовали Достоевские. Дело в том, что в мемуарах Анна Григорьевна написала, что они посетили второе заседание конгресса, состоявшееся 10 сентября, на котором как раз и выступал Бакунин, а в ее дневнике 1867 года это событие как будто отнесено к третьему заседанию, 11 сентября, на котором Бакунин не выступал. Но даже если последняя версия и соответствует действительности, то Достоевский, несомненно, узнал содержание речи Бакунина от Огарева и наверняка заметил колоритную фигуру Бакунина. И в любом случае можно не сомневаться, что резкая характеристика Бакунина, данная Достоевским в подготовительных материалах к «Бесам», была вызвана именно знакомством с выступлением Бакунина на конгрессе.
Сведения о взглядах Бакунина Достоевский мог также получить из статьи Г. де Молинари «Международные конгрессы», опубликованной в 1868 году в «Русском вестнике». Автор статьи утверждал: «Уже в „программе русской социалистской демократии“, напечатанной в газете „Народность“, выходящей в Женеве на русском языке, г. Бакунин высказал содержание мешка коллективизма или нигилизма. Во-первых, мы находим в ней упразднение права наследства, что недурно для начала; затем мы находим там, как естественное следствие предыдущего, упразднение брака и предоставление попечению общества, сделавшегося всеобщею кормилицею и всеобщим педагогом, содержание детей… наконец, мы находим там упразднение религии и разрушение государства, „радикальное искоренение его со всеми его учреждениями церковными, политическими и гражданскими, университетскими и финансовыми, военными и бюрократическими“».
2 ноября 1872 года под влиянием вести об аресте в Цюрихе Нечаева и выдачи его русскому правительству Бакунин писал Н. П. Огареву:
«Несчастного Нечаева республика выдала. Что грустнее всего, это то, что по этому случаю наше правительство, без сомнения, возобновит Нечаевский процесс и будут новые жертвы. Впрочем, какой-то внутренний голос мне говорит, что Нечаев, который погиб безвозвратно и без сомнения знает, что он погиб, на этот раз вызовет из глубины своего существа, запутавшегося, загрязнившегося, но далеко не пошлого, всю свою первобытную энергию и доблесть. Он погибнет героем и на этот раз ничему и никому не изменит. Такова моя вера! Увидим скоро, прав ли я».
Действительно, Нечаев и в крепости не прекратил своей деятельности. Он сумел распропагандировать команду Алексеевского равелина и подготовить побег, который, однако, не удался. Об этом мы подробно расскажем далее.
Письма Бакунина говорят и об имевшихся между Бакуниным и Нечаевым разногласиях. Бакунин, после того как деятельность Нечаева приобрела скандальную огласку, предлагал последнему обратить внимание на нравственную сторону дела, о которой прежде не слишком задумывался: «Общий братский контроль всех над каждым, контроль отнюдь не привязчивый, не мелочный, а главное не злостный, должен заменить вашу систему иезуитского контролирования и должен сделаться нравственным воспитанием и опорою для нравственной силы каждого члена; основанием взаимной братской веры, на которой зиждется вся внутренняя, а потому и внешняя сила общества». Однако Бакунин в значительной степени был ответствен за нечаевские действия в России. Мандат, данный Бакуниным, обеспечил ему самый теплый прием среди русской революционно настроенной молодежи.
Уже разуверившись в Нечаеве, Бакунин настойчиво пытался вытащить его из «грязи» и, лишь исчерпав все возможности, отрекся от непокорного «ученика».
Вот — текст «Катехизиса революционера», составленного Бакуниным и отредактированного Нечаевым. Он содержит многие бесспорно бакунинские мысли. Однако многие «правила» «Катехизиса», вошедшие в понятие «нечаевщины», были продиктованы Бакунину Нечаевым.
«Катехизис революционера» был отпечатан в Женеве летом 1869 года без заглавия. Заглавие было дано ему во время процесса 1871 года:
«Отношение революционера к самому себе.
№ 1. Революционер — человек обреченный. У него нет ни своих интересов, ни дел, ни чувств, ни привязанностей, ни собственности, ни даже имени. Все в нем поглощено единственным исключительным интересом, единою мыслью, единою страстью — революцией.
№ 2. Он в глубине своего существа, не на словах только, а на деле, разорвал всякую связь с гражданским порядком и со всем образованным миром, и со всеми законами, приличиями, общепринятыми условиями, нравственностью этого мира. Он для него — враг беспощадный, и если он продолжает жить в нем, то для того только, чтоб его вернее разрушить.
№ 3. Революционер презирает всякое доктринерство и отказался от мирной науки, предоставляя ее будущим поколениям. Он знает только одну науку, науку разрушения. Для этого, и только для этого, он изучает теперь механику, физику, химию, пожалуй, медицину. Для этого изучает он денно и нощно живую науку людей, характеров, положений и всех условий настоящего общественного строя, во всех возможных слоях. Цель же одна — наискорейшее и наивернейшее разрушение этого поганого строя.
№ 4. Он презирает общественное мнение. Он презирает и ненавидит во всех ея побуждениях и проявлениях нынешнюю общественную нравственность. Нравственно для него все, что способствует торжеству революции.
Безнравственно и преступно все, что мешает ему.
№ 5. Революционер — человек обреченный. Беспощадный для государства и вообще для всего со-словно-образованного общества, он и от них не должен ждать для себя никакой пощады. Между ними и им существует тайная или явная, но непрерывная и непримиримая война на жизнь и на смерть. Он каждый день должен быть готов к смерти. Он должен приучить себя выдерживать пытки.