Бледные, мраморные щеки профессора немного покраснели. Он натянуто улыбнулся и сказал:
— Вы не подумайте, что я какой-то маньяк или бабник. Совсем наоборот. Я хочу сказать, что я никогда не пользовался особым успехом у женщин. Да и не особым тоже. Моя внешность никогда их не привлекала.
«И я их понимаю», — подумал про себя Камакин.
— Ну вот. Я и подумал: если вы хотите создать мне максимально комфортные условия для работы, то… Ну, в общем, моя просьба остается в силе. Если, конечно, вы не считаете ее слишком…
Тут профессор окончательно запутался в словах и, вздохнув, замолчал.
— Понимаю, — пришел ему на помощь Лев Анатольевич. — Такова участь всех ученых. Женщины любят актеров и спортсменов, а не тех, кто возится с пробирками.
— Именно так! — кивнул Павлюков. — Именно поэтому я до сих пор не женат. Да, наверно, уже и не женюсь. Я ведь уже не двадцатипятилетний мальчик.
Камакин прищурился:
— Сергей Иванович, а сколько вам лет?
— Мне? Э-э… Позвольте соображу… Тридцать восемь? — Павлюков задумался и покачал головой. — Нет, кажется, уже тридцать девять. — Он кивнул: — Да, тридцать девять.
— Ну, вы еще совсем молодой человек, — улыбнулся Камакин.
— Как сказать, — уныло возразил профессор. — Вы знаете, у математиков и физиков есть поговорка: если ты ничего не открыл до тридцати пяти лет, то уже и не откроешь. — Павлюков вздохнул. — Знаете, Лев Анатольевич, я тут думаю по вечерам… и все больше склоняюсь к мысли, что я не ученый, а простой ремесленник. Да-да, и не возражайте! Конечно, в голове у меня бродят какие-то мысли, пускают пузыри… Но беда в том, что все они чужие.
Профессор заметно поскучнел, в его маленьких глазках отразилась вековая грусть. Однако депрессия не входила в планы Льва Анатольевича.
— Что за чепуха! — фыркнул он. — Да если хотите знать, я сделал на вас ставку, потому что вы — лучший из всех химиков и физиков, с которыми мне удалось пообщаться. А я общался с академиками!
— Правда? Что ж… Возможно, я себя недооцениваю.
— Таков удел всех гениев, — пожал плечами Камакин.
При слове «гений» профессор заметно повеселел. Глазки его опять засветились. «Хвали меня! Хвали еще!» — говорили они. И Лев Анатольевич добавил:
— Пока в России есть такие ученые, как вы, я за нашу науку спокоен. Если вам интересно мое мнение, то я уверен, что когда-нибудь Нобелевская премия будет ваша.
— Вы преувеличиваете. К тому же Нобелевка — это часть политики, — смущенно произнес Павлюков.
— Об этом я и говорю. Я довольно влиятельный человек, вы это знаете. И я применю все свою влияние, чтобы помочь вам.
— Вы уже помогаете.
— Это так, пустяки. Я говорю о большой помощи. Подождите, дайте только набраться сил. Мы с вами еще перевернем этот мир!
Профессор окончательно воспрянул духом. Он уже не сидел, повесив голову на грудь, а выгнул грудь дугой и растянул губы в торжествующей улыбке.
Чтобы закрепить успех, Камакин добавил:
— Теперь все зависит от вас. Как только работа будет закончена, у нас с вами появится возможность продолжить ваши эксперименты. У вас будет лучшая лаборатория в мире, оборудованная самой современной техникой.
— Ну тогда мы им зададим жару! — восхищенно воскликнул Павлюков и потер бледные, влажные ладони.
Глядя на его восторженную физиономию, Камакин снисходительно улыбнулся.
— Главное — закончить работу побыстрее, — добродушно добавил он. — У меня есть враги, и многие из них дорого дадут, чтобы запихать нам палки в колеса. Так что работайте, дорогой мой. Работайте, пока есть возможность!
Павлюков кивнул лысой головой и сказал:
— О да! Работа, работа и еще раз работа! Вы знаете, Лев Анатольевич, разговоры с вами всегда действуют на меня благотворно. У меня прямо руки зачесались взяться за работу!
— Ну так беритесь скорей. А мне пора. Телефон вы мой знаете, если что-то понадобится — звоните.
Камакин поднялся из-за стола, пожал профессору руку, пожелал ему успехов и направился к двери.
— Лев Анатольевич! — окликнул его Павлюков.
Камакин обернулся:
— Да?
— Э-э… Не забудьте, пожалуйста, о моей интимной просьбе. Ночи здесь такие тоскливые.
Камакин улыбнулся:
— Добро, Сергей Иванович. Приложу все усилия, чтобы найти вам достойную подругу и помощницу на все время вашей работы. До скорого!
2
Они ехали вот уже десять минут. На Перову Шлегель не смотрел. Он не сводил глаз от дороги, а на все вопросы девушки отвечал односложно — да, нет, еще немного. На исходе десятой минуты Татьяна вдруг поняла, что история с «пежо» — всего лишь уловка. Уловка, цель которой — выманить ее из дома. Перова покосилась на немца и вдруг вспомнила, что его профессия — убивать людей. Ее прошиб холодный пот. Она попыталась взять себя в руки и спросила, стараясь, чтобы голос звучал твердо:
— Боря, куда ты меня везешь?
На темных губах Шлегеля промелькнула усмешка.
— Ты же хотела получить подарок, — сказал он. — Вот и получишь.
От его слов веяло холодом.
— Ты сказал, что гараж поблизости, — неуверенно произнесла Перова.
— Поблизости, — кивнул Борис. Усмехнулся и добавил: — От Москвы.
— Что? Ты это серьезно? — Татьяна поежилась. — Ты что, серьезно везешь меня за город?
— Расслабься, детка. Все будет хорошо.
Татьяну забила мелкая дрожь.
— А ну-ка останови машину! — крикнула она. — Останови машину, я сказала!
Она попыталась схватиться за руль, но немец резко и больно ударил ее по запястью. Татьяна зашипела от боли и отдернула руку.
— Успокойся! — сказал немец. Не отводя взгляда от дороги, он достал из кармана нож и вышелкнул лезвие. — Не дергайся, поняла? Иначе мне придется применить это!
Перова посмотрела на лезвие ножа, затем перевела испуганный взгляд на Шлегеля:
— Что это значит, Боря? Что ты задумал?
— Это значит, что ты будешь делать все, что я скажу, — ответил Шлегель. — Не бойся, солнце, я не причиню тебе вреда. Если, конечно, будешь меня слушаться.
Шлегель сложил нож и убрал его обратно в карман.
Татьяна поднесла к губам руку и осторожно подула на покрасневшее, ноющее запястье. Она искоса посмотрела на Шлегеля. Его лицо было совершенно невозмутимо.
— Скажи хоть, куда ты меня везешь? — жалобно попросила Перова.
Шлегель улыбнулся:
— Я же сказал — за город. Там сейчас хорошо. Деревья, воздух — все дела.
— Ты меня… убьешь?
— Не болтай глупости. Будь славной девочкой, тогда удастся избежать неприятностей. Ты ведь знаешь, я тебе не враг.
— Да, знаю. Нам было хорошо вместе. Помнишь, как нам было хорошо вместе, Борис?
— Да, золотце, помню.
— Я тебя любила, — проговорила Татьяна, но не смогла избавиться от фальши в голосе. — Я и сейчас тебя люблю, — быстро добавила она, надеясь, что немец не заметил эту фальшь.
— О да! — усмехнулся Шлегель. — Теперь я это вижу. Ты не поверишь, но в какой-то момент мне показалось, что ко мне в постель тебя загнал бизнес. Теперь-то я вижу, что был неправ. Да, золотце? Я ошибся?
— Да, Боря, ты был неправ, — послушно повторила Перова.
Шлегель удовлетворенно улыбнулся и кивнул, словно оценил ее шутку по достоинству.
Машина тем временем выехала за город. Мимо проносились желтые, изрядно поредевшие деревья. Потом потянулись поля жухлой, бурой травы. Некоторое время они ехали молча. Татьяна пыталась унять волнение страх и сообразить, что же ей теперь делать. И еще — что все это значит? Кому понадобилось ее похищать?
Шлегель принялся насвистывать незамысловатую мелодию. Татьяна посмотрела на него краем глаза. Немец выглядел бодрым и довольным.
«А может, Шлегель действует по своей собственной инициативе? — подумала Перова. — Да нет, вряд ли. Зачем я ему? Он профессионал, человек расчетливый и холодный. Похищение — это ведь криминал. А на криминал он идет, только когда ему платят. Такая профессия. Значит, ему заплатили за эту работу. Но кто?»
— Пытаешься понять, на кого я работаю? — усмехнулся Шлегель.
По спине Татьяны пробежал холодок. Он что, читает мысли?
— Нет, мысли твои я не читаю, — снова заговорил немец. — Просто у тебя на физиономии все написано.
— Надо же, какой наблюдательный, — огрызнулась Татьяна, справившись с испугом.
— Что есть, то есть, — насмешливо кивнул Шлегель.
— Тогда, может, скажешь, кто приказал тебе сделать это?
По лицу наемного убийцы пробежала тень.
— Золотце, — произнес он нарочито веселым голосом, — мне никто не приказывает. Мне отдают распоряжения. А я уже решаю — исполнять их или нет.
— И кто отдал тебе распоряжение похитить меня?
Вместо ответа Шлегель поднял руку и посмотрел на часы.
— Уже скоро, — сказал он. — Совсем скоро. Тебе скучно, золотце? Хочешь, включу музыку?
