самом глубоком недоверии к России. Я не верю, что она способна к эффективному выступлению, даже если бы она хотела этого. Я не верю и ее мотивам».
И все же для суровой Москвы этого времени союз с Британией и Францией выглядел предпочтительнее, чем с Германией. Как пишет американский историк У. Манчестер, «в мышлении Сталина был метод. По-своему он все же был патриотом; как Уинстон, он видел опасность рейха и желал своей стране избежать этой опасности. Такова была его цель. Любые средства были приемлемы для него». Сместившему Литвинова комиссару иностранных дел Молотову было поручено не прекращать дискуссий с представляющими Британию и Францию министрами Галифаксом и Бонне.
* * *
Политические переговоры с представителями Запада в Москве многократно описаны, и мы опускаем детали. Отметим лишь, что шли они неспешно и никак не отражали экстренности причины, их породившей. Будущий премьер Г. Макмиллан, оценивая поведение англичан, считал их жертвами «искаженного представления о себе». Они видели в Великобритании сверхдержаву, а в СССР – просящую сторону, не учитывая опыт двух последних десятилетий: англичане были интервентами в России, они лишили ее (согласно договорам) дореволюционных территорий.
Надежда Гитлера на сокрушение Запада покоилась на идее расширения сотрудничества с Россией. 26 мая 1939 г. Гитлер отдал распоряжение послу Шуленбургу сказать Молотову следующее: «Между Германией и Советской Россией не существует подлинного противоречия интересов… Пришло время рассмотреть возможности умиротворения и нормализации германо-советских отношений. Итало-германский альянс не направлен против Советского Союза. Он направлен исключительно против англо-французской группировки». В конечном счете, как пишет У. Манчестер, «Британия и Франция не могли гарантировать Сталину мира – а Гитлер мог.
Сталин, выбирая между Германией и Западом, выбрал первую. Гитлер так охарактеризовал Муссолини 18 марта 1940 г. значение советско-германского договора: «Еще в «Майн кампф» я заявил, что Германия может либо идти с Англией против России, либо с Россией против Англии. Я всегда намеревался сотрудничать с Англией при условии, что она не будет ограничивать Германию в обретении жизненного пространства, особенно на Востоке». Риббентроп – ума палата – приказал это упоминание о «Майн Кампф» отослать почтой советскому правительству.
Германо-советский пакт о ненападении означал мир для России, которая предпочитала остаться нейтральной, и означал бы, без потери единого солдата Красной Армии, возвращение территорий, отданных Румынии, захваченных Польшей, возвращение балтийских государств, потерянных 20 лет назад под давлением западных держав. Если бы Сталин выбрал этот курс и западные союзники были разбиты, он мог бы оказаться перед Германией в одиночестве. Но к тому времени Гитлер мог быть мертв или свергнут, Германия могла потерпеть поражение. Соблазн избежать попадания в водоворот, выиграть время для вооружения был огромным». В те дни даже ведущий американский обозреватель У. Липпман писал: «Отдав Чехословакию в жертву Гитлеру, Британия и Франция в реальности пожертвовали своим союзом с Россией».
Те, кто абсолютизирует зло тайного протокола договора Риббентропа – Молотова, должны помнить, что он, будучи сам по себе аморальным, шел на смену жестоким, несправедливым и тоже аморальным соглашениям. Брест-Литовский мирный договор был подписан тогда, когда Германия поставила кованый сапог на горло России. Версальский мир был выработан в отсутствие и Германии, и России. Советско-германский договор 1939 г. позорен, но справедливо ли унижение России в 1917–1920 гг., когда ее территория при содействии интервентов была оккупирована и передана враждебным России силам? Даже те, кто возглавлял интервенцию в эти годы – англичане Ллойд Джордж и Черчилль (два, пожалуй, самых блестящих политика Запада в XX в.), видели несправедливость захвата русской территории в ходе Гражданской войны. Вудро Вильсон в шестом из своих «14 пунктов» отстаивал тезис о единой России. Прибалтийские провинции и поляки Восточной Польши отчаянно сражались за Россию в ее тяжелый час в 1914–1917 гг. История связала эти народы, и понадобилась немецкая оккупационная политика 1915–1918 гг., чтобы посеять рознь среди верного России населения.
Истоки Второй мировой войны
Истоки Второй мировой войны нетрудно проследить в Первой мировой войне, из которой потрясенная Россия ушла в революцию, изоляцию, колоссальный по масштабам социальный эксперимент. Из этой же войны Германия, почти выдержавшая давление едва ли не всего мира, вышла озлобленной, с подспудной решимостью взять реванш.
Первый удар колокола по ней прозвучал в итальянском городке Рапалло, где представители Советской России нормализовали отношения с Германией.
Сталин в 30-е гг. боялся Британии не меньше Германии. Не в малой мере это был результат политики лидеров консервативной партии Болдуина и Чемберлена. В частной беседе в конце июня 1939 г. Сталин выразил ту мысль, что Финляндия «может легко стать плацдармом для антисоветских действий одной из двух главных буржуазно-империалистических группировок – германской или англо-франко-американской». Не исключено, сказал Сталин, что обе эти группировки сплотятся «для совместных действий против СССР». Финской делегации в октябре 1939 г. Сталин сказал: «Вы спрашиваете, кто может на нас напасть? – Британия или Германия».
Вторым ударом колокола был приход к власти в Германии национал-социалистов. Они изолировали страну, поощрили национальную экзальтацию, сплотили коллективную волю и предложили в качестве национальной идеологии худший вариант социал-дарвинизма: сильные выживают, слабые погибают. Нацисты исказили психологию страны «гневом за предательство» 1918 г., посеяли в умах молодого поколения веру в безусловное превосходство германской расы, объявили исторической миссией народа необходимость взять реванш за поражение в Первой мировой войне.
Третий удар колокола истории прозвучал, когда окружающие Германию народы в бессилии, слепом эгоизме, страхе, гонимые страшной памятью о прежней мировой катастрофе и надеждой умиротворить агрессора, пошли на уступки, равные капитуляции перед ним. Этим они укрепили национал-социализм и подорвали союз Запада и Востока как единственный противовес агрессивным устремлениям немцев. Польша, Англия, Бельгия, Франция, СССР в 1934–1939 гг. в той или иной степени предпочли компромисс с агрессором силовому противостоянию и обрекли себя на военное испытание в худших условиях.
Разумеется, войны могло не быть, но для этого европейским народам нужно было отказаться от итогов Первой мировой войны и согласиться на ту или иную степень зависимости от германского рейха. Дольше всех иллюзию ограниченности германских притязаний питали Лондон и Париж, трепетавшие перед опасностью повторить недавний разрушительный четырехлетний опыт, унесший жизнь целого поколения – что и сказалось в Мюнхенском соглашении 1938 г., начавшем процесс ревизии послевоенных границ.
С подобным изложением причин Второй
