Вчера у нас в редакции впервые объявился Мой Гумби. Мы все думали, что он Гумберт Что-то Там, но Сильви с гордостью представила его как мистера Спенсера Гумберсона, и это оказался серьезный молодой человек в очках, увлекающийся (никогда не догадаешься!) изобретением и изготовлением проволочных головоломок. Ты, наверное, такие видела: несколько проволочных предметов – колечко, ключ и треугольник – так вставлены друг в друга, что не расцепить, вот и перебираешь их в руках часа три, а потом вдруг они распадаются у тебя в руках, и ты понятия не имеешь, как это произошло. У него карманы были набиты такими штуковинами, и он – черт бы его побрал! – оставил парочку у меня на столе, и я полдня убил, пока не вернулась с моим чаем Сильви и их за меня не разобрала. Она-то, конечно, в них ас, так любящая жена писателя знает его книги – задом наперед и может цитировать во сне. По долгу службы мой Гумби собирает картонные коробки (есть в этом что-то неверное, правда?), но в любой момент может изобрести подвязки, которые не будут собираться гармошкой, и тогда они поженятся. Подвязки будут называться “Сильви”, и я непременно принесу тебе одну пару на рецензию…»
«Крокстон,
Сев. Ньюис.
Воскресенье
Спасибо за узор, дорогая. Следовало бы поблагодарить раньше, и я благодарю сейчас только потому, что Близнецы просили спросить у тебя, есть ли в Биаррице какой-нибудь собор. Потому что если есть, ты ведь будешь лапочкой и вспомнишь про них? На уик-энд к нам приезжали очень странные люди. Не знаю, чем они занимаются и вообще они мои друзья или Билла. Один или два, на мой взгляд, вообще не в тот дом попали, поскольку один то и дело называет меня леди Адела (неловко до крайности!), а другой вчера за обедом спросил, как далеко до Ханстэнтона. Я ему сказала, мол, до Брайтона десять миль, и предоставила самому подсчитывать. Уж и не знаю, где, по его мнению, он находится… У него длинные обвислые усы, и Близнецы говорят, что нашли его в лесу, но сама знаешь, как и чего они способны наплести…»
«27 Харст-студиос
Фулем-роуд, юго-восточный Лондон, 3
Моя дорогая Хлоя!
Даже если ты не хочешь пойти со мной пообедать, или выйти за меня замуж, или сделать еще что-нибудь столь же разумное, я все равно буду тебя обожать. Не могли бы мы отправиться на ленч в кондитерскую “Эй-би-си”, когда я стану президентом Королевской академии? Это дало бы мне цель, ради которой стоит трудиться.
А пока должен сообщить тебе Великую Новость. Вчера вечером Клодия обедала с Уилсоном Келли и за копченым лососем получила предложение сыграть маленькую роль цыганки (или, как она бы предпочла, роль маленькой цыганки) в его новой пьесе. По представлениям Келли, цыганка – это девица из хора в опере “Кармен” с розой в зубах, совершенно непохожая на наших гэмпширских цыган. Следующие три перемены блюд он, удалившись от света и его обязательств, пребывал в интересном положении и за пряными пирожками к диджестиву победно разродился именем Зелла. Студия теперь засыпана клочками бумаги со странной ремаркой: “Зелла (цыганская дева) – МИСС КЛОДИЯ ЛЭНСИНГ”. В конце сентября труппа отправляется в турне, а значит, если пьеса будет идти дольше недели (как, по всей очевидности, думает Келли), Клодия бросит Академию. И насколько я понял, поделом Академии, которая удостоила какого-то приза по окончании семестра, стипендии или еще чего-то там не мою обожаемую сестру, а девушку по имени Дора. Это также означает, что она бросает меня – что мы и без того почти решили. А потому теперь я одинокий холостяк, и если тебе больше нечем заняться, выходи за меня замуж…»
«Уиннис
Кромарти, Северная Британия
Дорогая мисс Марр!
Мне доставило огромное удовольствие знакомство с вами, и само собой разумеется, что мы ожидаем вашего приезда на неделю, начиная со 2 сентября. Прилагаю описание маршрута, поскольку дороги у нас запутанные и непростые для человека, не знающего наши края. С нетерпением жду встречи.
Искренне ваша,
Генриетта Сент-Ивс».
«С/о Джордж Чейтер, эскв.
Холмдин, Уокинг
Ну, старушка, я обещал написать, вот и пишу, потому что не хочу, чтобы ты думала, будто я тебя подвел. Я приехал погостить на несколько дней к старине Джорджу, чтобы поиграть у него в гольф. Не знаю, рассказывал ли я тебе про него, он живет в Уокинге. Он побил меня вчера 3 к 2, но сегодня я его разгромил, поскольку он срезал все свои мячи. У него новый “бентли”, который выжмет 80 и даже не заметит. Как у тебя дела? Тетя Эсси тебе пишет, по крайней мере так она сказала. Последнее время здесь было очень жарко, поэтому, полагаю, и ты поджариваешься. У тебя, наверное, даже жарче, чем у нас. Джордж Чейтер сказал, что бывал в Биаррице и там было чертовски жарко, но это было до войны. Надеюсь, ты здорова, у меня на прошлой неделе было легкое несварение желудка, но оно прошло. Я встретил молодого Лэнсинга, с которым познакомился у тебя, и он придет перекусить в клуб, когда я вернусь, а потом я уеду в Уэльс. Ну, кажется, пора уже пить коктейли, но я сказал, что напишу, поэтому пишу. Черкни мне пару строк, старушка, если не слишком занята, – в доме есть парнишка, который собирает марки, это приемный племянник старины Джорджа, он ему родня через второй брак папаши, а значит, не настоящий племянник, но все равно будет рад марке. Привет и поцелуи, и так далее, держи хвост пистолетом и дай мне знать, как только приедешь. Посмотрим, что можно будет устроить
Перси».
«Мэнор-Хаус,
Мач-Хейдингхэм
Моя дорогая Хлоя!
Снова должна поблагодарить вас за прекрасный день в Лондоне, нет, за мой счастливый день в вашем обществе, поскольку он не мог быть для вас той очаровательной интерлюдией, в какую превратили его для меня вы. Все чудесные вещи доставили сегодня утром, – уж и не знаю, что думал наш почтальон Джон Клейден, пока вез их на своем велосипеде, но улыбался он превесело, и я дала ему шесть пенсов для его дочки, такое хорошенькое уравновешенное дитя и моя любимица, но, по счастью, ее невозможно избаловать. Поэтому, заперев дверь и одевшись, я… даже не знаю, что и думать. Жаль, что вас тут нет. Вы были правы: все дело в Эсмеральде. Но она так долго была мертва, что я даже не знаю, разумно ли ее оживлять, – равно как теперь понимаю, какой ошибкой было позволить ей умереть. Разумеется, это не она ожила в моем зеркале, а ее бабушка: хорошо сохранившаяся старая дама со страстью к нарядам в испанском духе. Не рискну гадать, что подумает Альфред. Но я каждый день буду тайком одеваться в ее платья, буду привыкать к этой обворожительной сеньоре и, возможно, со временем сумею ее сыграть. О, Хлоя, моя долгая, вы подарили мне увлекательную игру, а мне-то казалось, что для меня с увлекательными играми покончено.
Довершило бы все, если бы вы приехали ко мне на уик-энд. Скажем, если у вас нет других приглашений и вам ненавистна мысль остаться в Лондоне? Конечно же, я понимаю, моя милая, что мы с Альфредом и наши смешные маленькие жизни в нашей смешной маленькой деревне – сущие пустяки, которые вы мельком видите из окна вагона, пока поезд проезжает мимо, которым улыбаетесь и которые забываете. Но если вы дернете стоп-кран (как вам, без сомнения, часто хотелось), мы приложим все усилия и постараемся по мере сил развлечь вас, пока поезд не тронется снова. Но вы и без того принесли нам немало счастья, и Альфред не устает рассказывать про свой день в Хэмптон-корте.
С любовью
Эсмеральда Уолш».
«Клуб “Зеленая комната”
Западный Лондон, 2.
Хлоя, моя дорогая!
Сегодня я – податель печальнейших известий. Моя бедная дорогая жена внезапно скончалась два дня назад в результате случайного падения. Хотя последние несколько лет мы жили раздельно, я просто раздавлен этим известием. Сегодня мои мысли с печалью возвращаются к былым триумфам, какие выпали на нашу долю. Достаточно упомянуть только “Скрипочка и я”, “Зеленая кокарда” и “Куда, куда ты удалился?”. Следует признать, ее кончина не станет великой утратой для сцены, но она была опытной актрисой, преданным товарищем и постоянным источником вдохновения для меня, и бесстыдно было бы не признать, что значительной частью моего успеха я обязан ей. “Дейли телеграф” очень хорошо отразила это в вырезке, которую я прилагаю к сему письму, и большинство прочих газет опубликовали великодушные некрологи, а некоторые даже благосклонно упомянули новую романтическую комедию, которую я как раз собираюсь ставить. Прессе я, разумеется, ясно дал понять, что, как всегда в нашем ремесле, непростительно позволять личным чувствам перевесить долг перед зрителями, и мы откроемся премьерой в Калверхэмптоне 19 сентября, как и было объявлено…»
«Дом приходского священника
