передай всем. Хоть капля в рот - позорное возвращение в свой хасэн. Сто раз подумайте.
- Слушаемся, господин, - хором ответили парни.
Руан вернулся к Аулун и сел с ней за стол, накрывая ладонью её тонкие пальцы. Она тихо помешивала ачте в высоком стакане, а за спиной Ермос перевязывал спящему Туру кулаки, которые тот в приступе бешенства ободрал об стену. Она молча улыбалась Руану, потом пододвинула к нему свой стакан.
Ачте был слегка терпким. Руан обхватил стакан ладонями. Ул-хас не жалует старшего сына, и это плохо. Бакан-растяпа был не самым плохим вариантом, но Бакан-любитель дурмана - это худшее, что может случиться со степью. Распри и междоусобицы… Тупоголовый Бутрым, который обвиняет старшего сына в клевете на среднего! Чёртова Йерин, которая дальше выгоды для своего хасэна ничего не видит!
- Руан, не принимай всё близко к сердцу, - мягко сказала Аулун. - Ты опять хмуришься. Заварить тебе каприфоль?
Он покачал головой и снова взял её за руку.
- Не надо, - сказал он, нежно сжимая её ладонь. - Ты - моё спокойствие.
21. Кам.Грань созерцания
Кровать тихо скрипнула, и тяжёлое тело мягко опустилось на матрас, сминая его. Камайя приподняла голову. Чёрное на белом. Конечно.
- Чего пришёл? - осведомилась она, отодвигаясь на край. - Чего надо?
- К тебе пришёл. - Аслэг подтянул одеяло и закрыл глаза. - Опять уйдёшь к окну?
- Нет. Шея потом болит.
Шея действительно болела, конечно, не так, как после целой ночи в покоях Ул-хаса, но спать на полу совсем не хотелось. Аслэг поднял было руку, чтобы коснуться серых волос, но со вздохом опустил, натолкнувшись на остриё взгляда в полумраке.
- Я не могу выгнать тебя, потому что ты гораздо сильнее, но убью, если тронешь, - предупредила Камайя. - Не забывайся.
Он повернулся на спину и лежал, глядя в тускло освещённый потолок.
- С каждым днём я теряю надежду, - сказал он наконец, и Камайя открыла глаза, которые уже почти сомкнула дремота. - Я не знаю, что делать. Камайя, что мне делать? Это мучает меня. Ты мучаешь меня. Я мужчина, в конце концов. Я теряю свою гордость.
- Отпусти меня. Тебе прислали юную невесту. - Камайя сглотнула комок в горле и зажмурилась. - Живи с ней так, как ты жил до меня.
- Ты готова убить меня или себя, только бы не делиться моим вниманием? - спросил он снова через какое-то время.
- Я уже ничего не хочу. Я уйду после праздников. Живи как хочешь. Так, как у вас это принято. Возьми ещё трёх женщин, чтобы менять их по дням недели. - Горькая полынь на языке, острая соль в глазах. - Назначь им смены, как караульным, у своей постели. Переименуй их соответственно, чтобы не путать, какая в какой день должна приходить.
- Ты режешь меня словами, Камайя.
Он поднял руку и всё-таки коснулся её, нежно ведя пальцами по лицу, потом положил тёплую ладонь на щёку. Прикосновение было ласковым, и горе чёрной липкой жижей плескалось в животе, текло из глаз, разрывало сердце.
- Ты делаешь мне больно! - крикнула Камайя, отталкивая его руку и вытирая рукавом слёзы. - Мне больно! Уходи!
- Я не хочу делать тебе больно. Ты мой бесценный дар. Не отталкивай меня.
- Я стоила десять золотых! - крикнула она, вскакивая с кровати. - Ты понял, Аслэг? Я! Стоила! Десять! Золотых! Я двадцать лет шла к свободе, отрабатывая их! Я не твой дар!!! Меня больше никто не продаст, не купит и не передарит! Я не вещь! Я человек! Я дала обещание твоей матери! Это единственное и последнее, что связывает меня с тобой! Распоряжайся теми, кто считает себя твоими вещами! Ты не посмеешь класть меня на полку к ним! Не трогай мою свободу! Она стоила мне двадцати лет жизни!
Он встал с кровати, обошёл изножье и подошёл к Камайе. Она стояла, дрожа от ярости, и внезапно Аслэг шагнул к ней и обнял, гладя по голове. В ушах стучало, но его руки были нежными. Камайя сморщилась, всхлипывая.
- Вернись в постель, - сказал он тихо. - Я не трону тебя.
Пятно на подушке росло. Она плакала, как обычно, молча, не издавая ни звука, но будто все слёзы, которые она сдерживала когда-то за эти двадцать лет, вытекали сейчас из-под ресниц. Аслэг тоже лежал молча, стиснув зубы, и ночь тихо заглядывала в окно под завывание ветра снаружи.
- Я сказал отцу о Бакане. - Аслэг посмотрел, как Камайя кидает мокрую подушку в изножье, и отвёл глаза. - Он сказал, что я клевещу. Выгнал меня из покоев.
- Йерин? - Камайя не смотрела на него, но видела, как бьётся жилка на его шее и как дёрнулись брови и кадык, когда она произнесла это имя.
- Наверное. Не знаю. У него болят ноги. Боль разъяряет его. Саурт всё чаще ходит к нему. Руан обещал прислать лекарей из Валдетомо, но я боюсь, что к этому моменту боль успеет искалечить его. С каждым днём он всё меньше похож на отца… Только внешне. Он заливает боль хмельным, и всё становится ещё хуже. Я знаю, что люди стареют и умирают, и нет от этого трав в степи, но когда вот так вот…
Ветер
