туфли на лодочки с небольшим каблуком и, высоко подняв подбородок (а иначе она и не ходила), пересекала зал, стуча ими по паркету, у Лёньки начинала кружиться голова. Что-то в ней было недоступное, непривычное, весь её вид говорил, что она из другой жизни. К тому времени Лёня уже не чурался сверстников, спокойно общался с однокурсниками обоего пола. Он не был ни душой компании, ни отшельником, как раньше, но подойти к Оксане и познакомиться поближе, пригласить её в кино или в парк Горького, как это легко сделал бы Борька на его месте, Лёня не мог.
Всё случилось само. Он отбивал чечётку в пустом классе после очередной репетиции, не жалея старинного паркета, жалобно скрипевшего под его ботинками.
— Да нет же, господи, не топай ты как слон! — Вдруг услышал он сзади.
Лёнька обернулся — в дверях класса, скрестив руки на груди и закатив глаза, стояла Оксана.
— Или убери чечётку вообще, совсем не обязательно твоему Дуллитлу плясать, или давай я тебе покажу, как это делается!
— Давай, — пробормотал Лёня, ошеломлённый появлением Оксаны, обращённым на него вниманием и столь резким переходом на ты.
— Смотри! — Оксана встала напротив него. — Ты вытягиваешь ногу, ударяешь носком и тут же как бы скользишь им вперёд до середины стопы и снова удар носком. Теперь встал на носок, и только теперь удар пяткой. Не сильный, но слышный. Не надо топать! Давай вместе, медленно. Раз-два-три-четыре…
Лёнька только теперь понял, в чём была его ошибка. Он думал, что основные удары делаются пяткой, а пятка, оказывается, совершенно ни при чём. Оксана била либо носком, либо основанием стопы, неукоснительно выдерживая ритм, легко разворачиваясь, без единого лишнего движения, делая выпады вперёд и назад.
— Нет, не так, у тебя опять пятка работает. Смотри: раз-два-три…
Лёня вспотел три раза, отбил и пятки, и носки, но в конце концов Оксана заявила:
— Ладно, для Дулиттла сойдёт. Дома ещё порепетируй. Чему вас только учат!
— Вообще-то, петь, — улыбнулся Лёня, убирая со лба мокрые волосы. — И очень даже недурно.
— Петь, — фыркнула Оксана. — Пять лет горбатиться, чтобы потом ещё лет тридцать драть глотку в каком-нибудь провинциальном театре по распределению.
— Я москвич, — осторожно заметил Лёня.
Он уже успел убедиться, что эта фраза сразу делает людей более доброжелательными. Но с Оксаной фокус не сработал.
— Поздравляю и не вижу повода для гордости.
— Да что ты, какая гордость, — в очередной раз смутился Лёня. — Вообще-то я вырос в Сочи. А ты откуда?
— Из Львова. Знаменитая династия танцоров Бельчинских, не слышал?
Не слышал, конечно, да никогда танцами и не интересовался. И Львов в его представлении был таким же далёким, как Камчатка или Владивосток.
— Второй год в Москве торчу, — продолжила Оксана, — и совершенно не понимаю, чем все так восхищаются. Холодно и серо. Впрочем, я и вижу-то только общагу и шарагу.
— А хочешь, я тебе Москву покажу?
Лёня и сам обалдел от своей наглости, но Оксана вдруг прищурилась и хитро на него посмотрела.
— Ты-то её откуда знаешь, если сам из Сочи?
— Покажу то, что знаю.
— Ну попробуй.
К предстоящей экскурсии (а Лёнька упорно не хотел даже думать, что это свидание, один раз он уже принял желаемое за действительное и больше обжигаться не собирался) он готовился два дня. Продумывал маршрут: выйти на Театральной, пройти по Камергерскому, потом на Красную площадь, в Александровский сад, Манеж, там сесть в кафе покушать мороженого, а дальше…
— А дальше пригласить её домой послушать пластинки, — меланхолично продолжил Борька, отрываясь от своего учебника. — Я, так и быть, переночую в общаге у Витьки.
— Да кто тебя пустит в общагу, комендант увидит — оба получите. И вообще, зачем? — удивился Лёнька, обнаруживший, что уже давно рассуждает вслух.
— Лёня, ну ты прям как ребёнок! Зачем девушку домой приглашают? Поверь, я тут вам помешаю.
— Ты же не думаешь, что я… что она…
Лёня покраснел. Он, конечно, к тому моменту знал, откуда берутся дети, но в весьма общих чертах.
— Думаю, Лёня. Я думаю, что тебе давно пора перестать бояться девушек и лишать себя весьма существенных радостей. И, судя по твоей красной роже, нам надо поговорить.
В тот вечер Лёня почерпнул много нового из разговора с другом, но, хотя всё это было очень волнительно и интересно, приступать к активным действиям он не собирался. Речь ведь идёт об Оксане! Она же не такая! Она не пойдёт в первый же вечер к нему домой, да он даже не решится ей предложить! Нет, Камергерский, Александровский сад, мороженое в Манеже и достаточно.
Но всё получилось совсем иначе. Они действительно гуляли по центру Москвы, и Лёня даже пытался что-то рассказывать, хотя гид из него был примерно такой же, как танцор степа. Оксана делала вид, что слушает, покорно поволоклась с ним в Манеж, поковыряла ложечкой мороженое, глядя на своего наивного кавалера с явной иронией. А когда они дошли до метро, поинтересовалась:
— Ну что, культурная программа закончилась?
Лёня не уловил сарказма и кивнул.
— Отлично, теперь поцелуешь меня в щёчку и галантно проведёшь через турникет, заплатив за жетон?
Именно это он и собирался сделать.
— Господи, да что ж за детский сад-то такой! Ты мужик или что?
Она вдруг резко притянула его к себе, прижавшись мягкой грудью и положив его руки себе пониже спины. В ту же секунду Лёнька понял, что он мужик. Очевидно это стало и Оксане, потому что она довольно хмыкнула.
— То-то же. Поехали в общагу, ещё не поздно, проскочим мимо комендантши, а там как-нибудь.
— Не надо в общагу, — пробормотал Лёня. — У меня квартира пустая.
Она действительно была пустой, Борька, несмотря на все протесты друга, ночевал у Витьки. Они начали целоваться ещё в лифте, благо тот оказался пустым, — так и ввалились в квартиру, неловко исследуя друг друга внезапно зажившими своей жизнью руками. Лёнька помнил наставления Бори о том, что девушку нужно раздеть, что им нравится мужская инициатива, вот только как обращаться с пуговками, крючочками и застёжками да ещё и вслепую, он совершенно не знал. К тому же мозг отказывался помогать, отключившись ещё на этапе поцелуя. Им двигала совершенно другая сила, могучая и древняя, не имеющая ничего общего с деликатным и спокойным Лёней, его самого пугающая. Они свалились на диван, слишком узкий для двоих, превращённый Борей в свалку книг и конспектов по анатомии, фармакологии и органической химии, вперемешку с Лёнькиными нотами. Откуда-то Лёня знал, чувствовал, что нужно делать. Стоило только отключить контроль, позволить телу импровизировать — и
